Поезд на Риддер - Ю. Юрьев

Хигаши не нужно было уговаривать. За удачу? Сделайте одолжение, да хоть за эту трухлявую корягу.

Далеко запрокинув голову, он сделал первый глоток, – между тем его свободная рука неуловимо скользнула в карман и обжала пистолетную рукоятку. Грянул выстрел. Он почувствовал, как дрогнула земля от рухнувшего рядом тела, но продолжал пить, покуда последнюю каплю не перелил из фляжки в желудок.

Никадзима лежал в папоротнике с простреленной грудью, в раскрытой ладони блестел нож. На какую-то долю секунды не успел лейтенант по самую рукоять вонзить его в кадык своего компаньона.

Хигаши склонился над ним.

– Эх, вор ты латаный. На, получай назад свою отмычку, – с этими словами сунул в его пустую кобуру восьмимилимметровый «намбу». Затем обшарил мертвеца и забрал себе карту.

Надо было выбираться. К счастью, прикатив сюда, танк оставил хорошую просеку. По ней Хигаши и отправился. От водки душа словно купалась в апельсиновом соке. Захотелось петь, и он запел. И было плевать, что где-то тут рыщут партизаны.

А назавтра 14-ый армейский корпус США при поддержке двух авиационных групп шарахнул по столице.

Уж очень затейливо описали хроникёры ту филиппинскую операцию: «с того дня открылся хороший обзор времени, когда в прошлом империя ещё виделась полной ликования от взятого курса на процветание за счет порабощенных ею народов. Между тем, в противоположном направлении она проглядывала уже совсем иной: униженной, побежденной, не имеющей средств наладить подорванную войной экономику».

Да, поражение следовало за поражением. Потеря Японией почти всего флота к 1945-му сделала невозможным переброску войск в зоны боевых действий. Ввиду этого одну за другой она сдавала континентальные и островные территории, так легко захваченные вначале. И вот девятого марта вышеуказанного года повисла на волоске Манила.

Имея перевес в живой силе и вооружении, за месяц американцы прижали гарнизон к окраинам города. За то время из двадцати тысяч оборонявших столицу осталась только четверть. Но, как бы то ни было, гарнизон не думал сдаваться. Одной группе удалось пробиться из Манилы, и она с боем двинулась к морю. Другая, численностью около двух тысяч, заняла старую крепость Коррехидор, располагающуюся у входа в манильский залив.

В патриотической горячке западные газеты писали о том, как «американские солдаты самоотверженно штурмуют последний оплот неприятеля, а узкоглазые из-за стен Коррехтдора низко огрызаются в ответ». Оно и понятно, никто не станет воспитывать своих граждан на примерах вражеского героизма. На деле же эта ничем не объяснимая стойкость японцев уже действовала на нервы, и через три дня крепость была взорвана, никто из её защитников не уцелел.

Хигаши оказался в первой группе. Словно сквозь бред они шли джунглями, без воды и продовольствия, а по пятам, преследуя их, надвигались рейнджеры. Каждый знал: порты уже заняты и надеяться не на что. И они просто шли, злые до невозможности. Болтариться в оккупированной зоне, в этом оазисе войны страшно расслабляет. У них было всего вдоволь: выпивка, бесплатная девочка в борделе раз в неделю. А теперь что – который день джунгли, голод и постоянный сырой смрад.

Хигаши скрипел зубами: джунгли-джунгли-джунгли, сбудется ли когда-нибудь увидеть рисовое поле, в утреннем тумане зеленое рисовое поле и поющего над ним жаворонка. За месяц боев он мало спал, ещё меньше ел, остальное время стрелял – спал, ел и стрелял. Он еле передвигал ноги.

И вот, ночью это было, сквозь мангровые заросли они зашли в болото. Командиры запретили зажигать огонь и курить – противник скрывался где-то рядом. Искать верную дорогу можно было только с рассветом.

Сидели молча, кто-то, возможно, молился, но не в голос, а в себе, внутри. Стояло абсолютное беззвучие – и вдруг адский ни с чем не сравнимый человеческий вопль, прерывистый, да такой, что мороз по коже. Тишина. И вновь похожий страшный надрыв голосовых связок. Все, лязгая затворами винтовок, вскочили. В этот момент крики стали раздаваться отовсюду. В непроглядной тьме началась давка, никто не знал, что происходит. Офицеры бросились наводить порядок и грозили прикончить каждого, кто откроет стрельбу. Было чувство, словно людей живьем бросали в бурлящий кипяток, по одному или по нескольку сразу, леденящие душу крики не стихали. Командиры направо и налево лупили по физиям, только что с того, ни один подчиненный уже не владел собой. Раздался треск пулемета, затем началось вообще черт знает что.

Опомнились, когда увидели друг друга – вокруг стоял свет, что исходил от поднимающихся в небо осветительных ракет. Их обнаружили… Да, поди ты тут не обнаружь.

Вместе с тем, стало видно и другое. Взору предстала картина, к которой лишь христианское представление о преисподней ближе всего подойдет: берег болота кишел чудовищами – это были гребенчатые крокодилы, самые опасные в своем роде. Они задирали кверху чавкающие морды, рубили зубами парную плоть, переворачивая в пастях большущие куски, роняли челюсти набок и снизу вместе с грязью собирали окровавленные остатки. А из гниющей каши выползали новые и новые твари и спешили к своей добыче, поверхность болота была такая, что казалось, они появлялись прямо из земли. Сырым мясом воняло, как на бойне.

И самые мужественные дрогнули: являться кому-то врагом – закаляет дух, но совершенно обратное действие на дух оказывает перспектива стать для кого-то едой.

Все чувствовали, что через заросли на них надвигается другая беда. Неправда, она уже была здесь, всего-то на расстоянии броска гранаты. Считанные минуты потребовалось американцам, чтобы плотными цепями пробраться к разместившемуся в топях лагерю.

Они ударили разом из всех стволов. Языки пламени, бьющие из винтовок, слились в общее сияние и осветили в манграх сотни невосточных лиц. Сразу выбило изрядно, императорские бойцы валились без счета. Но все только начиналось. Прижатые к земле японцы отражали нападение с той и другой стороны. Прицельный огонь вести было невозможно – лупили наудачу.

Вряд ли этот бой на болоте как-то повлиял на ход войны, он не продлил её и не сократил. И не было в его задаче овладеть каким-то важным стратегическим объектом, всё просто – он завязался ради уничтожения враждебно думающей массы противника. Стычка длилась всю ночь. И только с рассветом рейнджеры взяли передышку.

Погружая дрожащие руки в грязь, оглушенные солдаты ползали на четвереньках. В красноватом тумане берег болота весь… весь был залит кровью! Кровь до краев наполняла широкие впадины, в которых кочками торчали пехотные каски, барахтались мелкие гады. Кругом валялись страшные трупы пресмыкающихся и, конечно же, людей.

Подсчет личного состава выявил 365 погибших, пятерых нельзя было определить ни как живых, ни как мертвых – размазывая по лицам слюни, под заунывные звуки они постукивали себя пальцами по черепушкам. Их отвели в сторону и в два счета определили. И 133 бойца не нашли ни среди тех, ни среди этих, вовсе не нашли.

***

Кеншин разлил остатки чая по кружкам.

– Этот сон привиделся мне давно, но именно после него всё и подтвердилось. За то, что он отразил реальную жизнь отца, говорит случай, когда прошлым летом я летал на Филиппины и по той самой карте нашел то самое место. Сегодня там оздоровительный комплекс…

– Постой, – прервал его Гай, – откуда у тебя карта?

– Разве я не сказал? Получил от матери как раз на своё тридцатилетие.

– Интересно бы взглянуть.

– Как-нибудь потом. В загородном доме она вместе с его боевыми наградами… Дай-ка вспомнить, м-м-м, орден Золотого коршуна, потом медаль за участие в Великой восточно-азиатской войне…

В мастерской, словно демон, из ниоткуда появился Сим, замер с лапой на весу, волком глядя на гостя, затем прошествовал к Кеншину и запрыгнул ему на колени.

– Чертова память… на чем я остановился?

– На оздоровительном комплексе.

– Ах, да, когда его строили, об этом мне поведали местные, экскаватор вывернул из земли вагонетку времен Второй мировой. И, заметь, не пустую. В общем, с того случая я уже не сомневался, что мои сновидения есть подлинные события его дней. Но как и почему они прокручиваются в моём спящем сознании?! Непонятно!

Понемногу из них я сложил биографию отца. Он прожил незавидную жизнь: тюрьма за вооруженный грабеж, потом война. Лишь раз я видел его счастливым, когда ему дали отпуск и они с моей матерью в Нагано, в городе опавших листьев. Очевидно, в это время я и был задуман. Но отец так меня и не увидел – погиб в сражении за Окинаву, незадолго до капитуляции Японии.

За окном уже стемнело. Гай с удовольствием потянулся в пояснице.

– В пророчество сновидений ещё можно поверить. Но твои, мне кажется, связаны с этой личностью, – имелся в виду прежний, лежащий на столике портрет, – с темой визитеров. Если только считать твой рассудок больным.