Рейд. Оазисы. «Выход» - Конофальский Борис

Глава 2

Нужно было поторопиться. Эти чёрные штуковины, они, конечно, интересны, но солнышко припекает всё жёстче. Поэтому он вернулся к мотоциклу и поехал на восток навстречу солнцу. Барханы как раз удобно лежали с востока на запад, тормозить и петлять необходимости почти не было. Уже через десять минут он был невдалеке от первого чёрного столба. Вернее, от песчаной волны, за которой прятался столб.

Странный и немаленький бархан в пять метров высотой, а местами и до шести, но странен он был не высотой, бывают и десятиметровые волны песка, просто все барханы укладываются всегда по местной розе ветров. Здесь песок лежал волнами с востока на запад. А этот лёг ровно поперёк. И дюны тоже никогда не ложатся против розы ветров. Все это выглядело удивительно.

Он не спеша поднялся на песчаную волну, рядом с которой поставил мотоцикл, и с неё увидел… как из-за этого странного длинного бархана выглядывают корявые, чёрные столбы.

По идее, неплохо было бы запустить коптер, но возиться с ним…

Уполномоченный возвращается к мотоциклу, достаёт из кожуха дробовик и взводит курки. Так спокойнее. Он несколько секунд смотрит по сторонам: небо, песок, ни одного следа на барханах. Тихо. В степи днём всегда тихо. Это ночью степь наполнена звуками. Ну ладно. Уполномоченный идёт к той самой странной песчаной волне, что легла так неправильно и преграждает ему путь, доходит до нее и не спеша поднимается на гребень. И останавливается. Он никогда не видел ничего подобного. Перед ним пара десятков этих искривлённых, чёрных столбов. Они разбросаны без всякой системы по большой, освобожденной от песка местности. На всей площади, наверное, в пол квадратных километра, нет песка. Совсем нет. Столбы торчат из ровного, как стол, высушенного и твёрдого грунта, на котором ничего больше не растёт. Ни вездесущей колючки, ни кактусов. Даже термитников тут нет. Ни одного, даже мёртвого, нет. Хотя в этих местах их немало.

И всю эту странную картину кольцом окружает не менее странный бархан, который уложился вопреки всем правилам вокруг этой местности, словно стеной отгораживая её от всей остальной пустыни.

Андрей Николаевич, оглядывая эту невидаль, пытается понять, что же это такое. Но ему всё-таки придётся спуститься с бархана на этот твёрдый грунт и подойти к чёрному, с разветвлением кверху, словно у кактуса, столбу. И он делает шаг вниз.

Едва уполномоченный встал ногой на грунт, как у него в кармане что-то отчётливо щёлкнуло. Он сразу узнал этот звук. Забыл про него. Радиометр. Горохов лезет в карман и достаёт его. Ну, так и есть. Тут радиация превысила допустимый предел безопасности: семьдесят два микрорентгена.

«Угу, вот оно как». Ну, пока ещё не страшно, и он двигается дальше, к этой чёрной штуковине.

А радиометр пищит и пищит при каждом его шаге. Он снова глядит на экранчик: девяносто шесть.

«Лучше отсюда убираться». Но он уже подошёл к черному разветвляющемуся столбу. Осталась пара шагов. И только теперь уполномоченный понял, что это перед ним.

Дерево… Горохов знал, что далеко на севере есть много деревьев, там есть целые сады. Персики, яблоки, ещё какие-то плоды, он видел деревья на картинках, с листьями и плодами, но не видел их такими… Обугленными. Уполномоченный, несмотря на беспрерывно щёлкающий радиометр, сделал ещё один шаг вперед и рассмотрел, что на столбе, то есть на дереве, из длинной трещины, тянущейся сверху и почти до земли, свисала большая и прозрачная капля.

«Не вода, конечно». Это было что-то похожее на жидкий и абсолютно прозрачный силикон. Андрей Николаевич достал из ножен тесак, сделал ещё один шаг к чёрному стволу и уже намеревался поддеть эту каплю на лезвие, но она, словно заметив его, быстро втянулась в щель. Как будто спряталась от него.

«Ишь ты! Неужели живая?»

Он сделал шаг назад, но капля не выкатилась на ствол обратно.

Ему здесь всё было интересно, и этот живой силикон, и деревья, откуда-то взявшиеся в степи, и странный бархан, стеною окружавший это место, но… Он снова взглянул на экран радиометра: сто сорок один! Нет, дальше тут находиться ему не хотелось. Горохов пошёл к мотоциклу, на ходу доставая из кармана рацию. Он должен был передать то, что увидел, чтобы лейтенант написал пояснения на карте. Ну, на тот случай, если уполномоченный не доберётся до базы сам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

***

Он и слушать его не хотел, да что там слушать, уполномоченный наперёд знал, что будет ему говорить лейтенант. Да, Горохов всё понимал: люди измотаны – да. Тепловые удары, солдатам нужна медицинская помощь и отдых в нормальных условиях – кто ж спорит? Воды и бензина уже немного – да. Бензин, конечно, есть, и его хватит на обратную дорогу, ну, в том случае, если не произойдёт ничего неожиданного, в общем, топлива в обрез – и это тоже правда. Всё, всё это Андрей Николаевич знал. Поэтому, когда лейтенант Гладков, крепкий и опытный человек, на вид ровесник Горохова, отвёл его в тень за утёс из красного песчаника, Андрей Николаевич даже респиратор с очками не снял, хотя это было и невежливо. Он лишь размотал шарф, освободив голову. Так и слушал лейтенанта. У него с самого начала операции с Гладковым сложились хорошие отношения. И несмотря на то, что Гладков был всего лишь лейтенантом, а Горохов уже страшим уполномоченным, что соответствовало званию подполковника, Андрей Николаевич допустил общение на «ты», сам был инициатором этого. Так они и общались, хоть и без всякого панибратства.

Но теперь, когда лейтенант стал ему рассказывать, объяснять, что дальше тут находиться со своими людьми он не может, Горохов спросил у него, подчёркнуто переходя на официальный язык:

– Это ваше окончательное решение, лейтенант?

Гладков сразу всё понял, и продолжил разговор уже по форме:

– Так точно, господин старший уполномоченный. Извините, но дальнейшее пребывание на этой широте грозит полной потерей личного состава. У меня из четырёх человек только один боец ещё не получал теплового удара. А люди у меня проверенные. Но даже им нужен отдых. А нам ещё сто двадцать километров по карте, а по степи до Красноуфимска все двести получится, и всё по пеклу. Тут даже ночью под сорок пять. Так что мною принято решение сегодня сразу после заряда выдвигаться к блокпосту Красноуфимск.

Да, всё так и было, до ближайшего оазиса Красноуфимск петлять придётся километров… двести. И то, что ночью в этих местах сорок пять градусов по Цельсию, было правдой, лейтенант ничего не придумывал. Но уполномоченного эти доводы не убеждали. Ведь они здесь в шаге, ну или в двух, от выполнения задания. Два кровавых ублюдка Вовчик Сорока и Юрумка, они тут, рядом, в этой же жаре парятся, скорее всего, без бензина и воды. Вчера перед вечерним зарядом, пока порывы ветра не занесли их, Андрей Николаевич нашёл следы, следы одного человека. Он запомнил, куда они вели, он уже приблизительно знал квадрат, где эти твари могут затаиться.

Ещё день, ну максимум два, и уполномоченный найдёт их. Найдёт и приведёт приговор в исполнение. И тогда все могут ехать домой с чувством выполненного долга. Ехать за наградами. Неужели лейтенант не понимал этого? Горохов же ему докладывал по рации про следы!

Нет, Гладков всё понимал. Просто или не верил, что Горохов уложится в два дня, или уже и вправду не мог больше ждать и рисковать своими людьми.

Уполномоченный наконец стягивает респиратор с лица и несмотря на удивлённый взгляд лейтенанта – как тут можно ещё и курить? – губами тянет из пачки сигарету. Прикуривает и произносит с холодной безжалостностью:

– Имейте в виду, лейтенант, я обязательно укажу в рапорте, что вы пошли на поводу у нижних чинов и свернули операцию в шаге от успешного завершения.

– Есть иметь в виду, господин старший уполномоченный, – сухо отвечает Гладков.

Он уже принял решение и знал, что из-за этого у него могут быть неприятности. Лейтенант к ним был готов. И видя, что он собирается повернуться и уйти, Горохов спрашивает его:

– Сколько у вас осталось бензина, господин лейтенант?