Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль

Тааббата Шарран

Перевод Н. Стефановича

{7}

"Не выстоишь, падешь, преград не поборов…»

Не выстоишь, падешь, преград не поборов,Когда не станешь сам хитрей своих врагов.

Но если ты готов к опасностям заране,—Ты сможешь победить любое испытанье.

Пусть злобные враги бесчисленны, и все жТы выход и тогда спасительный найдешь.

Я загнан был, как зверь, попавшийся в капкан,Но я сказал врагам из племени лихьян:

«Вы черной гибели желаете взамен,Как милость, предложить позорный, вечный плен?»

Мех с медом разорвав, чтоб от врагов спастись,Я соскользнул легко с горы отвесной вниз.

Был смелый мой побег стремителен, внезапен,Я даже избежал ушибов и царапин.

Ушел от смерти я, от самых страшных бед,—И в изумленье смерть глядела мне вослед.

Так часто от врагов спасаюсь, невредим,Их в ярость приводя бесстрашием своим.

«Кто расскажет людям в назиданье…»

Кто расскажет людям в назиданье,С кем я встретился в Раха Битане?

С той, что злобным демоном была,Что, как меч, пронзала, как стрела.

Я сказал: «Скитанья и тревоги —Наш удел. Уйди с моей дороги».

И пришлось ей в сумраке ночномПовстречаться с йеменским мечом.

Этот меч отточен был недаром,—Он ее одним сразил ударом.

Вскрикнула она в последний раз.Я сказал: «Лежи, не шевелясь!»

До зари прождал я, до рассвета,Чтобы разглядеть созданье это.

Дикий образ предо мной возник:Высунут раздвоенный язык,

Ноги верблюжонка, взор незрячий,Тело пса и голова кошачья…

«Друга и брата любимого я воспою…»

Друга и брата любимого я воспою —Шамсу ибн Малику{8} песнь посвящаю мою.

Гордость моя: с ним всегда совещаются люди,Гордость его, что я лихо держусь на верблюде…

К трудностям он и к лишеньям привык постоянным,Вечно скитаясь по дальним, неведомым странам.

В мертвых пустынях, где только песок и гранит,Грозным опасностям сам же навстречу спешит.

Он обгоняет гонцов урагана в дороге —Вихря быстрее летит его конь быстроногий.

Если порой ему веки смежает дремота —Сердце не спит, словно ждет постоянно чего-то.

Цели отчетливы, глаз безошибочно точен.Крепкий, старинный клинок не напрасно отточен:

Меч обнажит — и враги уцелеют едва ли.Смерть усмехается, зубы от радости скаля…

Вечно один, оставаться не любит на месте —Бродит по миру, ведомый сверканьем созвездий.

«Сулейма всем твердит насмешливо о том…»

Сулейма всем твердит насмешливо о том,Что Сабит одряхлел, стал ветхим стариком.

Иль видела она, что обессилен Сабит,Что прячется, как трус, когда враги кругом?

Быть может, видела, что он дрожит от страха,Когда с воинственным сражается врагом?

Но нет — без всадников обратно скачут кони,В пыли валяются сидевшие верхом!..

Люблю, как женщина в накидку меховую,Во тьму закутаться в безлюдии ночном,

Пока не изорвет заря одежды ночи,Пока повсюду мрак и все объято сном.

И забываюсь я в моем уединенье,Обласкан и согрет пылающим костром.

И только пробудясь, вдруг вижу, потрясенный,Что с черным демоном я ночь провел вдвоем…

«Не пара он тебе, — ей вся родня внушала…»

«Не пара он тебе, — ей вся родня внушала,—Ведь завтра же его сразит удар кинжала».

И нам не довелось соединить сердца —Ей страшно было стать вдовою храбреца,

Решила, что любви и счастья недостоинК врагам безжалостный, лихой и смелый воин,

Кто племенем любим, кто обнажает меч —И головы врагов летят на землю с плеч,

Кто жадности лишен ненужной и недоброй,Чья кожа смуглая обтягивает ребра.

Ночует иногда он в логове зверей,Чтоб утром сделать их добычею своей.

От меткости его не убежать газели.Его и хитростью враги не одолели.

Кто будет доверять врагам коварным, тотВ бою решающем, поверженный, падет.

И звери, чувствуя, как он неустрашим,Всегда гордились бы товарищем таким.

Становится еще смелее и упрямей,Когда один в степи он окружен врагами.

Но смерть не обмануть, — когда-нибудь и яСверканье вечного увижу острия…

«Пусть он пал в долине горной Сала…»

Пусть он пал в долине горной Сала,—Кровь героя даром не пропала.

Пусть ушел, расстался вдруг со всеми,Но на мне его осталось бремя.

И сестры его любимый сынЭто бремя понесет один.

Я поник, застыл, оцепенев,Но не страх во мне, а грозный гнев.

Злая весть затмила, прервалаВсе иные мысли и дела.

Лишь его воинственная силаНас от бед спасала и хранила.

В стужу согревал, как солнце, нас,В летний зной прохладой становясь.

Всем владея, тонок был и строен —Щедрый человек и храбрый воин.

Лишь его спокойное бесстрашьеЗащищало все кочевья наши.

Был как дождь для нивы, но, как левНа врагов бросался, озверев.

Он любил наряд из пышной ткани.Барсом грозным был на поле брани.

Горек одному, он для другогоСтановился сладостью медовой.

Воевал и странствовал вдвоемТолько с крепким йеменским мечом.

Многие из нас ушли в ту ночь —Тем, кто не вернулся, не помочь…

Прошлым стали, тенью незабвенной,Словно отблеск молнии мгновенной.

Каждый был из павших отомщен:Не щадили вражьих мы племен.

Недруги лежали в забытьи,—Никому не удалось уйти.

Их сломило крепкое оружье.На колени стали по-верблюжьи,—

Долго им не встать теперь с колен,Ждет их казнь или позорный плен.

Дышат злом, разбоем не пресытясь,Но сломит врагов отважный витязь.

Сколько раз копья стальное жалоЖажду мщенья кровью утоляло.

Прежде запрещалось пить вино,Но теперь мы выпьем — все равно…

Напои же нас вином, Савад,Чаши полные нас подбодрят.

Пусть хохочут жадные гиены,Пусть терзают волки прах презренный,

Коршун старый, всякий хищный зверь —Пусть они насытятся теперь.

«Погиб мой бедный сын…»

Погиб мой бедный сын, но как, в какой стране?О, если б рассказать могли об этом мне!

Сумел ли враг сплести коварных козней сетьИли недуга сын не смог преодолеть?

Смерть всюду стережет того, кто тверд и смел,А он, чего желал, всем овладеть сумел.

Он в жизни так легко преграды превозмог…Но все кончается, когда наступит срок.

Чем горе утолю? Могильный страшен гнет —Ответа никогда оттуда не придет.

Покинуть не дано ему загробный плен…О смерть, верни его — меня возьми взамен.

Имруулькайс