У последней черты - Уоррен Мерфи

– Я подружился с министром, – продолжал Сэмми, – и стал расспрашивать о той его реплике по поводу давних связей между Индией и Кореей. И тогда он шепотом произнес слово, которое я не слышал с детства, – «Синанджу».

– Ясно, – изрек полковник Дитко, хотя ему ничего не было ясно.

– Министр рассказал мне, что когда-то правители Индии были среди клиентов Мастеров Синанджу. И до сих пор Синанджу вызывает в индийских коридорах власти большое почтение, хотя вот уже на протяжении нескольких поколений никто из Мастеров не служит при индийском дворе. Мы стали сопоставлять известные ему предания с тем, что я узнал от деда. Оказалось, что это фактически одни и те же истории. Он подтвердил, что нынешний Мастер Синанджу жив и за несколько месяцев до этого приезжал в Индию. Подробностей министр не знал. Это была строжайшая тайна. Но визит в какой-то степени касался Соединенных Штатов.

При этих словах полковник Дитко встрепенулся, стул под ним заскрипел.

– Касался Штатов? Но каким образом?

– Этого я не знаю. В тот момент меня это не волновало. Меня больше интересовал возможный репортаж на эту тему. Перед нами был недостающий кусок истории. Секретная международная организация, которая невидимой нитью шла через всю историю и затрагивала все страны и народы, но не оставила следа, если не считать хроник, хранящихся в Синанджу. И я решил туда поехать.

На этот раз полковник Дитко кивнул понимающе.

– Ты решил похитить их сокровища? – предположил он.

– Нет. Я поехал ради материала. Появлялся шанс сделать величайший репортаж века. Точнее, всех веков.

Опять это слово – «репортаж», подумал Дитко. Наверное, это американский эвфемизм шпионажа.

– Значит, ты решил завладеть тайной Синанджу?

– Нет. Я хотел поведать эту тайну миру, рассказать всем о Синанджу, его истории, его роли в истории человечества.

– Рассказать всему миру? У тебя в руках была секретная информация, а ты хотел поделиться ею с остальными?

– Ну конечно. Я же журналист!

– Ты не журналист. Ты идиот! Эта информация имеет огромную ценность.

Ведь если то, что ты говоришь, правда, то государство, имеющее у себя на службе Мастера Синанджу, становится могущественнее других. Но только при соблюдении полной секретности.

– Совершенно верно. Это и делается секретно.

– Не понял.

– Нынешний Мастер Синанджу не сидит на пенсии. Он действует, действует в нашем сегодняшнем мире. Обо всем этом говорится на записанной мною пленке. Старик, с которым я беседовал, мне все рассказал.

Полковник Виктор Дитко ощутил, как по спине побежали мурашки. Он понял, к чему клонит этот американец корейского происхождения, и у него пересохло в горле, а во рту вместо языка – пучок собачьей шерсти.

– Мастер Синанджу работает на Соединенные Штаты Америки, – объявил парень.

– И это есть на пленке?

– Вот именно, – подтвердил Сэмми Ки.

– А что ты хочешь взамен?

– Вернуться в Америку. И сделать из этого репортаж для телевидения.

– Зачем ты хочешь нанести вред своей стране?

Этот вопрос удивил Сэмми Ки.

– Я не собираюсь наносить вред своей стране. Я люблю родину! Именно поэтому я хочу сделать ее лучше. – Он улыбнулся в надежде, что эти-то аргументы умудренному опытом русскому должны быть понятны.

– Идиот, – повторил Дитко. – Почему ты не убрался из этой страны так же, как приехал?

– Когда я вернулся на место, где закопал свой плот, его там не оказалось. За мной гнались солдаты, но мне удалось уйти. И вот теперь мне нет пути отсюда. Без документов здесь даже еды не добыть. Я уже несколько дней ничего не ел. Я ничего не хочу – только вернуться домой и жить спокойно.

– Понимаю, – сказал полковник Дитко, который хорошо знал, что пустой желудок подчас говорит громче, чем совесть.

– Теперь я могу поговорить с послом? – спросил Сэмми Ки.

– Россказни старика нельзя считать непреложным доказательством. Будь то какой-то сторож или твой дед.

– Но Синанджу существует. Вы можете сами поехать и посмотреть. И дом с сокровищами там есть. Я их видел.

– Ты видел сокровища?

Сэмми помотал головой.

– Нет, не сами сокровища, а только дом, где они хранятся. Он был опечатан, а мне сказали, что тот, кто осмелится отворить эту печать, удушит сам себя, если, конечно, он не из Дома Синанджу.

– И ты поверил в угрозы какого-то старика?

– От угроз этого старика меня мороз пробрал до мозга костей.

Дитко ухмыльнулся.

– Что ж, в твоих словах, возможно, что-то есть. Мне тоже доводилось слышать похожие рассказы в одной из наших азиатских республик. Если Мастер Синанджу существует и к тому же является американским агентом, это уже кое-что.

– Я хочу поговорить с послом. Пожалуйста!

– Идиот! Этот вопрос выходит за рамки компетенции посла. Если все обстоит так, как ты говоришь, мне придется лично доставить твою пленку в Москву.

– Тогда возьмите меня с собой!

– Нет! Ты должен меня понять, американец. Ты сейчас в моей власти, мне решать, жить тебе или умереть. Прежде всего ты расшифруешь запись на пленке. И переведешь на английский язык.

– Значит, мне посла не видать? – воскликнул Сэмми Ки и снова расплакался.

– Конечно, нет! Твое открытие станет для меня пропуском из этой дыры.

Может быть, я даже получу новое звание и хорошую должность. Я не стану делиться этой тайной ни с кем ниже Политбюро.

– А что будет со мной?

– Позже решим. Если ты сделаешь шаг из этой комнаты, я отдам тебя в руки местной полиции. Они тебя шлепнут как шпиона. Или пристрелю тебя сам.

– Я американский гражданин! С американским гражданином так не поступают.

– Мы не в Америке, молодой человек. Ты находишься в Северной Корее, и здесь свои порядки.

Дитко вышел из комнаты, а Сэмми Ки опять зарыдал. Никогда он не увидит Сан-Франциско!

Глава 2

Его звали Римо. Он вернулся в Детройт, чтобы покончить с одной американской традицией.

В любом другом американском городе поджог нельзя назвать обычным делом, наоборот, он считается преступлением. Тем не менее в Детройте начиная с шестидесятых годов существовал обычай под названием «Сатанинская ночь», результатом которого стало уничтожение собственности, сопоставимое разве что с бомбардировкой Дрездена во время второй мировой войны.

Начиналась Сатанинская ночь как шутка, приуроченная к празднику Хэллоуин, когда ряженые ради забавы подожгли несколько складских помещений. Поскольку эти склады уже давно пустовали, никто не воспринял того поджога всерьез. Однако спустя год история повторилась. И повторялась с тех пор каждую осень. Пожары превратились в традицию Детройта, и, когда в начале семидесятых в городе не осталось старых складов и прочих пустующих зданий, обычай был перенесен на жилые районы. Вот тогда власти забили тревогу. Но было уже поздно. Слишком долго звери гуляли на свободе. Теперь Сатанинская ночь была установившимся обычаем, и каждый год в праздник Хэллоуин никто в Детройте больше не чувствовал себя в безопасности.

В этом году городской совет Детройта ввел на темное время суток комендантский час. Это был беспрецедентный шаг. Римо всегда считал, что комендантский час бывает только в банановых республиках. Сейчас, когда он шел по безлюдным улицам Детройта, в нем закипала злость оттого, что из-за какой-то горстки негодяев один из крупнейших городов Штатов вынужден терпеть такое унижение.

– Это просто варварство, – сказал Римо, обращаясь к своему спутнику.

Римо был подтянутый мужчина приятной наружности, с глубоко посаженными темными глазами и слегка выступающими скулами. Одет он был во все черное – черные брюки и черную футболку. В его внешности не было ничего необычного, если не считать на редкость мощных запястий и способности передвигаться с грацией пантеры. Даже когда его ноги ступали на разлетевшиеся на ветру листы старой газеты, он умудрялся не производить ни малейшего шума.

– Это Америка, – отозвался его спутник. Он выглядел иначе, чем Римо. На нем было кимоно дымчато-серого цвета с розовой отделкой. – Варварство естественное состояние этой страны. Но сегодняшний вечер мне по душе. Не могу пока объяснить, в чем тут дело, но мне здесь очень и очень нравится, для грязного американского города здесь очень симпатично.

– Это потому, что, кроме нас на улицах никого нет, – объяснил Римо.

– Кроме нас никто и не считается, – резюмировал Чиун, последний из непрерывающейся династии Мастеров Синанджу.

Его сияющая лысина, обрамленная с двух сторон седыми прядями, едва доходила Римо до плеча. Желтоватое, как пергамент, лицо, на котором выделялись ярко блестящие глаза, было испещрено морщинами. Глаза были светло-карие, и их выражение делало Чиуна намного моложе его восьмидесяти с лишним лет.

– Но так быть не должно, папочка, – произнес Римо, останавливаясь на углу.

Ни единой машины, ни одного пешехода. Витрины магазинов погашены. Правда, за некоторыми из них маячат напряженные фигуры владельцев. В руках одного из них Римо заметил винтовку.