Забытые тексты, забытые имена. Выпуск 2. Литераторы – адресаты пушкинских эпиграмм - Виктор Меркушев

На ниве антизападничества Шишков трудился тяжело и много. Зимой он просыпался в семь утра, летом в шесть и сразу же включался в работу. Помимо своей государственной службы, а её он соблюдал исправно, литературным трудам он посвящал порядка восьми часов в день. Те, кто имел возможность видеть его рабочий кабинет, утверждали, что кипы исписанных им бумаг невозможно было бы вывести на одном возу – столь продуктивен и неутомим был их автор.

В этой бумажной вселенной одно из центральных и почётных мест занимала внушительная подборка малоизвестных и вышедших из употребления слов, которым Александр Семёнович придавал особенное значение, пытаясь вновь ввести их в речевой оборот, особенно там, где возникали заимствования из русифицированных галлицизмов.

Сергей Аксаков вспоминал, с каким воодушевлением и душевным волнением Шишков читал стихи с архаической лексикой или со словами из церковного обихода. «Какое великолепие! Какая красота! Какое знание языка славянского, то есть русского! Вот что значит, когда стихотворец начитался книг священного писания!» – мог воскликнуть Александр Семёнович.

В кругу молодёжи, к которой в то время относился Аксаков, общение с Шишковым на тему русского языка и назначения литературы считалось делом утомительным и даже невыносимым, выдержать которое было под силу немногим. Когда такое общение затягивалось или Александра Семёновича ожидали важные государственные дела, его жена Дарья Алексеевна бесцеремонно прекращала вдохновенного оратора: «Этому чтению и конца не будет. Фёдор! подавай одеваться Александру Семё-нычу…»

Как-то раз с Александром Семёновичем на почве антизападничества приключилась совсем некрасивая история, подвигнувшая Пушкина к написанию стихотворения «Возрождение».

Художник-варвар кистью соннойКартину гения чернит.И свой рисунок беззаконныйНад ней бессмысленно чертит.

Но краски чуждые, с летами,Спадают ветхой чешуёй;Созданье гения пред намиВыходит с прежней красотой…

Принято считать, что это стихотворение написано по случаю реставрации картины Рафаэля и оттого есть определённые сомнения в его точной датировке. Однако Пушкин очень хорошо знал, что произошло с альбомом Тур-суковой, и был немало озадачен случившимся событием.

Рисовальный альбом Марии Ардалионов-ны Турсуковой содержал в себе множество рисунков и живописных листов. Среди авторов альбома помимо рисунков дилетантов, с обычным в то время высоким уровнем художественной образованности, встречались работы больших мастеров, таких как Кипренский, Кольман, Корнеев… Этот рисовальный альбом был известен по всей Европе и, безусловно, представлял собой большую художественную ценность. Только все фамилии художников были написаны там по-французски. Непатриотизм рисовальщиков сильно не понравился Александру Семёновичу. Он вымарал все фамилии, написанные на иностранный манер, и своим крупным, аляповатым почерком нацарапал надписи по-русски. По сути это был акт вандализма. Потребовались сверхусилия всех заинтересованных сторон, чтобы привести альбом в первозданный вид. Его отправили в Париж, где все варварские надписи вывели тамошние химики. В альбоме остался нетронутым лишь лист со стишком Александра Семёновича, который он написал в оправдание своего поступка.

Впрочем, эпиграммы и сатирические стихи на Шишкова писали и другие литераторы, в этом отношении Пушкин был далеко не одинок. Была широко известна пародия стихотворения Жуковского «Певец в стане русских воинов», написанная Константином Батюшковым. Можно даже сказать больше: любой, кто остро высказывался по поводу Александра Семёновича Шишкова, имел в свете непременный успех. Партия славянофилов в пушкинские времена пребывала в явном меньшинстве.

Думается, что Пушкин язвил по поводу Шишкова не только по причине «модного» противостояния с приверженцами архаики. Он, безусловно, причислял себя к сторонникам Карамзина, выступавшим за языковое и общественное обновление, и идея общественного разворота к «Домострою» была ему чужда и антипатична. Но в чём-то ему был симпатичен Александр Семёнович. Ведь он сделал на посту Государственного секретаря во время наполеоновского нашествия очень и очень много. Вся идеологическая кампания против врага держалась на нём, на Александре Семёновиче Шишкове. Скорее всего, за это и любил Пушкин Шишкова, как было написано в Высочайшем рескрипте на пожалованный Шишкову орден Александра Невского – «за примерную любовь к Отечеству». Недаром же Александр Сергеевич написал впоследствии о нём:

Сей старец дорог нам: он блещет средь народаСвященной памятью двенадцатого года.

Среди тех, кто поддерживал Шишкова и разделял его убеждения, был князь Сергей Александрович Ширинский-Шихматов. Будучи человеком совершенно самодостаточным, Александр Семёнович вряд ли нуждался в чьей-либо поддержке, но сказать с уверенностью то же самое о подверженном различным влияниям князе мы не можем. Впрочем, Шишков благоволил к нему, превознося литературные достоинства близкого по Музе стихотворца и полагая своим долгом знакомить с ними окружающую молодёжь. Надо ли говорить, что упомянутая молодёжь всеми силами и уловками пыталась избежать утомительного прослушивания Шихматовских вирш, однако Александр Семёнович был терпелив и упорен в своём намерении поделиться душевной радостью от поэзии Сергея Александровича. И упрямому адмиралу, в конце концов, крупно повезло: у него всё-таки нашёлся молодой слушатель, который мог выдержать нескончаемую декламацию тяжеловесных творений Сергея Шихматова. Все дружно сочувствовали молодому человеку, когда Александр Семёнович торжественно приглашал его в кабинет, но молодой человек ничем не изобличал своего недовольства перед заслуженным ветераном и покорно шёл на многочасовое прослушивание. Этим молодым человеком был будущий писатель и литературный критик Сергей Тимофеевич Аксаков.

Заметим, что не стоит считать такое поведение слабостью. И слушатели, и чтецы назовут тысячи разных причин, заставляющих одних читать, а других слушать. В литературном мире имеют место быть различные типажи, и слушатель чужих сочинений являет собой самый редкий и благородный подвид. Обычно это весьма уважаемый или подающий большие надежды литератор. Таким, к примеру, был Василий Андреевич Жуковский. Каждый ему хотел что-нибудь да почитать, и Жуковский стоически принимал необходимость прослушивания, точно подразумевал под этим составляющую своего литературного служения. Обычно он садился в кресло и, бывало, засыпал под вдохновенное чтение очередного оратора. Гоголь даже как-то сжёг принесённую Жуковскому рукопись, когда убедился, что глава русской романтической школы не слушает его, а шумно, бесцеремонно спит. Зато Кюхельбекер не давал нашему романтику отойти в царство Морфея. Он теребил и поминутно вопрошал Жуковского, требовал замечания или похвалы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});