Забытые тексты, забытые имена. Выпуск 2. Литераторы – адресаты пушкинских эпиграмм - Виктор Меркушев

Являлась ли Екатерина Пучкова полноправной участницей шишковского клуба «Беседа любителей русского слова» или нет, мы не знаем, но то, что она была почитательницей сочинений Александра Семёновича – известно точно. Кроме Шишкова молодая писательница выделяла из литературной среды поэтессу Анну Бунину, но скорее всего, почитание «русской Сафо» было вызвано у неё женской солидарностью и желанием лишний раз обратить внимание читающей публики на присутствие женщин в российской словесности. Пучкова искренне считала, что для процветания литературы в России «должно желать, чтобы женщины полюбили русское слово». Рецепт Пучковой может показаться очень простым, если не странным, однако такое утверждение вполне согласуется с мыслью Пушкина о том, что именно женщины являлись основными читателями его сочинений, и благодаря женщинам в немалой степени случилась популярность его творений и его громкая слава.

Каким бы ни был Александр Семёнович Шишков поэтом, но человеком он был неплохим, и как умел, помогал Екатерине Пучковой. Когда умерла её родственница, на попечении которой она находилась, Шишков предоставил ей возможность проживать вместе со своей семьёй. Пучкова была круглая сирота, её отец, Георгиевский кавалер, полковник, скончался почти сразу же по увольнении со службы от многочисленных ран, полученных им в турецких и шведских походах русской армии. Неоднократно она получала вспомоществование от императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги Александра Первого, но денег этих всё равно не хватало, а уж о литературных заработках приходилось только мечтать.

Современники утверждали, что отсутствие денег и привело её к сотрудничеству с Третьим отделением, когда она, совсем не бескорыстно, выполняла особые поручения главы Тайной канцелярии, графа Бенкендорфа. По некоторым свидетельствам граф высоко ценил своего агента и никогда не сомневался ни в её преданности, ни в её лояльности. «Что может быть злее и безумнее как вооружаться на веру, на все законы, гражданские и церковные…», – верноподданнически писала она в одной из своих статей.

Подобно своему благодетелю Шишкову, Пучкова особо отмечала пользу от чтения церковных книг. В них Екатерина Наумовна видела средство для исправления человеческой природы и духовного возрождения, предполагая, что читатель посредством церковной литературы «познакомится с добродетелью и прямодушием предков своих; полюбит их и сам сделается добродетелен…»

Многие говорили, что она была умна и образована, хотя литераторы, к мнению которых стоило бы прислушаться, не сильно ценили художественные достоинства её сочинений. Вот что писал о ней дядя Пушкина, Василий Львович:

«Известная девица Пучкова только что выпустила в свет небольшой сборник рассказцев и размышлений; я его лишь перелистывал. Сей автор женского пола – величайшая почитательница Шишкова, Шихматова, Глинки и компании. Это ей хвала. Ей неполных двадцать лет, она носит очки (двукружие), по-видимому, чтобы казаться более красивою, так как она очень безобразна. Говорят, что она умна; об этом ничего не знаю: я никогда с ней не беседовал и видел её два или три раза в Лицее Мерзлякова».

Журнал «Сын отечества», в котором публиковалась большая часть произведений Е. Н. Пучковой

Судьба не была благосклонна к Екатерине Наумовне. Личная жизнь у неё не сложилась, а жизнь в литературе закончилась, едва начавшись. К двадцатым годам она совсем прекратила писать, о чём письменно сокрушался будущий наш герой, князь Шаликов. Она полностью отгородилась от мира с приёмной дочерью, сильно нуждаясь и мучаясь от многочисленных недугов. Вслед за сентиментальным князем и мы помянём добрым словом Екатерину Наумовну и не будем здесь приводить её текстов, тем более она сама когда-то предупреждала:

Деве ли робкойАрфой незвучнойСлавному бардуПеснь погребальну,Деве ль бряцать?

Михаил Трофимович Каченовский

Хаврониос! ругатель закоснелый,Во тьме, в пыли, в презренье поседелый,Уймись, дружок! к чему журнальный шумИ пасквилей томительная тупость?Затейник зол, с улыбкой скажет Глупость,Невежда глуп, зевая, скажет Ум.

Или вот ещё о нём же:

Бессмертною рукой раздавленный зоил,Позорного клейма ты вновь не заслужил!Бесчестью твоему нужна ли перемена?Наш Тацит на тебя захочет ли взглянуть?Уймись – и прежним ты стихом доволен будь,Плюгавый выползок из гузна Дефонтена!

М. Т. Каченовский. Гравюра Г. И. Грачёва. 1887

Случай играл в жизни Каченовского ничуть не меньшую роль, чем происхождение и связи в судьбе его покровителя, графа Алексея Кирилловича Разумовского. Сначала случай помог юному Михаилу поступить в Харьковский коллегиум, на тот момент ещё не ставший семинарией, где наряду с церковным, можно было получить и среднее светское образование. Затем, не без доли случайности, Михаил Трофимович оказывается на военной службе. Точно так же неожиданно вдруг обращается Каченов-ский и к статским делам. Вновь поступив в войска, он опять оказывается во власти непредвиденных обстоятельств: из-за служебной халатности его помещают под арест, и если бы не взявший на себя вину генерал Дурасов, то никаких эпиграмм Пушкина в адрес «курилки-журналиста» мы бы так и не прочитали.

Но недолгое заточение Каченовского кардинально поменяло его судьбу, где он, наконец, ясно осознаёт, чему обязан посвятить свою жизнь. Прозрение Михаила Трофимовича случилось благодаря знакомству с капитаном Сергеем Николаевичем Глинкой, будущим писателем и историком. Глинка делится с арестантом книгой Ивана Болтина «Примечания на историю России Леклерка», которая настолько впечатлила проштрафившегося полкового каптенармуса, что тот твёрдо решил продолжить дело русского гуманиста екатерининской эпохи.

Выйдя в отставку, Каченовский поступает библиотекарем к графу Разумовскому. Алексею Кирилловичу пришёлся по нраву бывший сержант Таврического гренадёрского полка, любящий чтение и умеющий достойно потрафить начальству. Когда граф становится попечителем Московского университета, то перевозит с собой в Москву и Каче-новского, сделав его управителем собственной канцелярии.

Благодаря содействию Разумовского Михаил Трофимович не только становится редактором «Новостей русской литературы» и «Вестника Европы», но и получает степень магистра философии, ни дня до того не проучившись в высшем учебном заведении. Через год новоиспечённый магистр уже доктор философии и изящных искусств, а ещё через некоторое время – профессор, преподающий в Московском университете риторику, словесность, статистику и историю. Обвинить Каченовского в невежестве сложно: недостаток систематического образования он умело компенсировал природным умом и трудолюбием, а также начитанностью в самых разнообразных областях знаний. Однако серьёзным учёным он так и не стал, хотя считается основателем «скептического направления» в русской историографии. Последнее, конечно, можно объяснить едкой полемичностью Ка-ченовского и его крайне осторожным отношением к фактам. Но студентам нравилась экстравагантность необычного профессора, критически воспринимавшего не только подлинность общепризнанных литературных памятников, но и всей русской истории. Лекции Каченовского не сохранились, но Тютчев, будучи его студентом, отмечает их сухость и бесстрастность, наградив своего учителя эпиграммой «Харон и Каченовский»:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});