Мандариновые острова - Николай Назаркин

Этот день колонисты начали с великолепных свежих яиц, запитых несколькими глотками превосходного освежающего чая.

Глава третья

«Они пищат!»

После завтрака, в принципе, предполагается для нас, пациентов, лежать в кроватях или, ну там, рядом на стульях сидеть и ждать обхода врача. Самый скучный час за весь день, точно! Ну, не считая тихого часа, особенно когда дежурная сестра в плохом настроении и разгоняет гуляющих в коридоре по палатам.

Но это в обычный день, а сегодня суббота, так что из всех врачей отделения только один дежурит, а ему всё равно, в какой палате он нас найдёт. Главное — за территорию отделения не уходить пока. Ну, я и не собирался.

Я в седьмую палату собирался, к Пашке с Толиком. Остров же надо было рисовать наконец!

Пока я ехал, я всё думал, с чего же начинать рисовать остров. Ведь это же не просто так, какой-нибудь берег нарисовать, деревья там, песочек, ну, типа этого… Ну, про который Зинаида Львовна, наша здешняя учительница, на той неделе рассказывала… А, пейзаж, точно! Не, нам пейзаж не нужен!

Нам план нужен. Карта, иначе говоря. Чтобы при необходимости можно было всегда сориентироваться. Например: пройти северным берегом Рыбного залива, подняться вверх по течению реки Попугаев, перейти вброд Жёлтый ручей, а там уже недалеко до Базальтового замка!

Но с чего начинают карты рисовать, я тоже не знал.

— Ну? — спросил Пашка.

Он как раз яйцо доедал на хлебе и был весь желтком перемазан, даже на очках желток был.

— Придумал чего-нибудь? — добавил он, проглотив наконец яйцо и хватая полотенце, чтобы немножко вытереться.

— Не-а, — честно сказал я. — Карта острова — такое дело…

Тут я помолчал, чтобы они поняли, какое это трудное дело, и продолжил:

— Зато я придумал, с чего начать!

Тут даже Толик уставился на меня с интересом.

— С названия! — торжественно объявил я.

И, чтоб не терять времени и чтоб не было лишних вопросов, открыл альбом и самыми красивыми буквами, какими мог, написал вверху листа: «Остров…» Тут я остановился, потому что названия, конечно, ещё не придумал. Но я не стал долго задерживаться, а дописал ещё строчкой ниже: «Н. А. Кашкина». Сначала я думал, по привычке, добавить ещё «4-я палата» или «7-й „В“», но не мог решить, чего именно, и потому так оставил. Тоже хорошо-неплохо.

Пашка сразу стал повторять за мной, а Толик улыбнулся и сказал:

— Свежее решение!

Но тоже начал что-то писать на своём листе.

А мне в голову ничего больше не приходило. Ну ничегошеньки! Так что я сидел и разрисовывал всякими узорными завитушками букву «К» в своей фамилии. У меня привычка такая. «Дурная», как сестрица Александра говорит. А по-моему — нормальная. И даже полезная. На уроке, например, когда хочешь показать, что очень занят.

Тогда я попытался наоборот думать: а чего на острове надо нарисовать обязательно, ну, чтобы ничего важного не забыть?

Гряду прибрежных скал, например! Вот точно: где гнездятся дикие голуби и морские птицы… и где колонисты — мы, то есть, — могли бы добывать на завтрак свежие птичьи яйца.

Эту гряду я себе даже очень хорошо представлял. У нас на даче, если по Старой дороге идти, мимо Матвеевки, так там заброшенные песчаные карьеры, которые затопило, и теперь они получились… ну, не то пруды, не то озёра. Мы туда пескарей ходим ловить. Ну, вот. А в одном из карьеров, на обрыве, в отвесной стенке ещё есть колония ласточек. Их там тыщ пять! Или десять! Вся стенка норками утыкана. Так что с яйцами на завтрак вопрос решённый…

Дальше в голове крутилась «устричная отмель». Нужна она или нет? Устричная отмель… Инженер Смит с товарищами, например, в первые дни на острове ел эти устрицы на обед и завтрак. И вообще, человек может потреблять до двенадцати дюжин свежих устриц в день… Но что это такое, устричная отмель, этого я не знал.

— Толь, — спросил я, вертя карандаш. — А ты устриц ел когда-нибудь? Или там других, ну, этих… литодом, например?

Толик только головой покачал.

— Устрицы — это французская еда, — сказал он. — Ну, как лягушачьи лапки…

Бр-р-р, ну и сравнение!

— А вот во французской провинции Бордо, например, — продолжал Толик, — считаются изысканным деликатесом варёные виноградные улитки.

Издевается! Я даже засопел от обиды. Ну почему такая несправедливость, что некоторые всего-то на год старше, на одиннадцать месяцев даже, и потому считают себя умнее других?! Жалко, что Серого сейчас тут нет: вдвоем с Серым мы бы Толику показали! Размазали бы, как повидло по стеночке! Но Серый, словно назло, здоров как бык и даже письмо прислал, в котором пишет, что будет встречать Новый год у двоюродной бабушки в Карелии. Предатель.

— Вообще-то, — продолжал Толик, — я бы устриц попробовал. Интересно же. Но их же в магазине, наверное, не купишь. В ресторане только. И то дорого, наверное, жуть!

— Жуть! — тут же согласился я.

Я в ресторане был только один раз в жизни, когда Александра меня с собой брала на юбилей её кафедры. Там было так всё… ну, не как в нормальной жизни, так что я даже не очень запомнил, чего ел. Может, как раз устриц?.. Да не, вряд ли…

Между тем это воспоминание навело меня ещё на одну мысль. Мысль была, конечно, дурацкая… Хотя и не совсем…

— Ведь что такое, в сущности, устрицы? — продолжал рассуждать Толик.

Он уже давно ничего не рисовал, а сидел, поджав под себя ноги, и рассуждал. Это он любит — рассуждать. Пашка тоже альбом отложил и Толика слушал. Один я не очень слушал, я про свою идею думал.

— Устрицы, — говорил Толик. — Это… м-м-м… это…

Тут он застрял, потому что, как и я — ха-ха, а ещё воображает! — никак себе устрицы не представлял. Ну, кроме того, что их собирают на отмелях и что они похожи на эти, другие… литодомы. И ещё — мидии. А литодомы на что похожи? А мидии?

— Ракуфки это! Сфедобные!

Это Лёва Зинченко сказал. С полным ртом, как всегда. Зинченко вечно что-то жуёт, прямо непонятно, чего он такой тощий и длинный. Сейчас он баранку жевал и чаем запивал от завтрака. Нянечки Зинченко любят и всегда ему два стакана чая наливают за просто так. И яйцо дополнительно дают, и сыр, и компот, и котлету, и… Понятно, почему я радуюсь, если развозить завтраки-обеды начинают с нашей стороны отделения. Ведь если с Зинченко начинать — он все добавки слопает и не потолстеет!

Да, но… Ракушки?! Ра-ку-шки?! Не то чтоб я Лёве Зинченко не верил… Чего ему врать-то? Тем более, что уже взрослый совсем; этот раз — последний для него в нашей больнице, в следующем году он уже во взрослую переходит. Но ракушки?!

Ракушки я, конечно, видел. Мы летом на юге были, на море, в смысле, в Анапе, и там этих ракушек — просто завались! Я сначала собирал самые красивые, а потом выбросил, потому что они пахнуть начали.

Но съедобные?! Раковины, понятно, есть нельзя — зубы сломаешь. А внутри там такое… такое… Как будто кашу сначала съесть забыли… А потом вспомнили. И она — каша — тоже вспомнила!!!

Я аж передёрнулся весь, чуть из кресла не выпал.

— Съедобные, — Зинченко свою баранку прожевал и нормально говорить начал. — Я читал. Очень вкусно, говорят!

Может, это какие-нибудь другие ракушки? Пенкроф и другие этих литодомов… эти литодомы с устрицами в сыром виде ели. Может, там внутри чего другое, ну, не такое… э-э-э… м-м-м… Не такое, в общем.

— Их живыми едят, — продолжал Зинченко. — Ракушку раскрывают и — ап! В рот! А они ещё при этом пищат!

— Кто пищит? — не понял Пашка.

— Устрицы, кто же ещё! — и Зинченко — ап! — отправил в рот вторую баранку.

Про пищание я ничего не успел подумать, потому что Давид Игоревич пришёл, дежурный врач. И сразу начал кричать, как будто пожар или наводнение:

— Кашкин, опять тебя по всему отделению искать надо! Тебе при операции иголку в попе не забыли, нет?! А то она тебя колет, сидеть на месте не даёт! Ну-ка давай, быстро дуй на своё место, мне твою распрекрасную ногу померить надо! Может, она за ночь отросла!

Давид Игоревич всегда такой. По-моему, он самый классный врач… Ну, после моей Елены Николавны, конечно… Ну и Андрей Юрьича, но только Андрей Юрьич не считается, потому что он заведующий отделением и профессор даже.

А Толик, пока я своё кресло-коляску разворачивал, прямо закричал:

— Давид Игоревич, Давид Игоревич, а правда, что устрицы — это ракушки? и они пищат, когда их едят?

— Устрицы? — Давид Игоревич даже не удивился такому вопросу.

Ещё бы, он сам говорил, что «я работал в детской больнице, когда ваша мама ещё про вашего папу даже и не мечтала думать». Это он не мне говорил, это он студенткам говорил, одной рыжей студентке, я просто случайно подслушал. Ну, услышал, то есть. Так что он уже привык, надо думать.