Распутница - Розмари Роджерс

– Всего-навсего сводный брат, то есть на самом деле даже не родственник! Я бы не стала тебя винить за эксперименты с приятным молодым человеком, оказавшимся поблизости. Я бы так и поступила, а если ты пренебрегла этой возможностью, то ты просто дура.

Факт остается фактом. Мари-Клэр наслаждалась подобными «экспериментами», как она это называла, а что касается меня, то мне никто этого и не предлагал. В шестнадцать лет все кажется трагедией, и, вспоминая издевку Мари-Клэр, я всю ночь проворочалась, мрачно размышляя о вещах, о которых предпочла бы не думать.

Весь следующий день шел дождь, и я помню, что была этому рада: можно было с утра до вечера сидеть у камина в библиотеке и читать. У меня там было любимое кресло из красного плюша с потертым сиденьем, достаточно большое, чтобы я могла в нем уютно устроиться. Мне позволили выпить небольшой бокал хереса за счастье молодых, и, как я подозреваю, именно алкоголь поверг меня в сонное состояние. По всему телу разлилась тяжесть, глаза закрывались. «Дура», – вспоминала я слова Мари-Клэр, опустив книгу и пристально глядя на огонь. Неужели я и вправду дура?

Было и в самом деле очень глупо уснуть там, когда можно было прекрасно выспаться наверху. Я почти с сожалением вспоминаю о своем тогдашнем оцепенении, но около огня было так тепло и уютно! В полусне я едва замечала, как течет время. Потрескивающий в камине огонь, должно быть, загипнотизировал меня: мне казалось, будто я вижу сквозь языки пламени какие-то картины. Они то увеличивались, то уменьшались, все время меняясь, все время превращаясь во что-то иное.

Сквозь желто-зеленую листву я видела тигра, который беззвучно подкрадывался ко мне. Глаза зверя в темноте пылали зеленым огнем, под гладкой черно-желтой полосатой шкурой ровно ходили мышцы. С какой бы скоростью я ни бежала по извилистым, бесконечным тропам, тигр не отставал и все время смотрел на меня, смотрел. А вплотную за мной, наступая мне на пятки, держась настолько близко, что я могла чувствовать ее горячее дыхание, бежала пума. Я была их добычей. Кто из них схватит меня первым?

– А-а-а!

Неужели я кричала вслух? Я не могла этого вспомнить. Помню только, что открыла глаза и вздрогнула – прищурившись, на меня как-то очень странно смотрел Фернандо. Я почувствовала себя неловко и выпрямилась, опустив на пол голые ноги.

– Я… я прошу прощения. Я не собиралась здесь спать! Наверное, тебе захотелось покурить… а я…

Фернандо прервал мое бормотание жестом, который позволял сделать вывод, что сегодня он, вероятно, чересчур много выпил.

– Думаю, что я уже и так выкурил слишком много сигар и выпил чересчур много вина. Моего уважаемого падре тетя благополучно доставила в постель, а моя невеста уже тоже отошла ко сну. Она предположила, что я застану тебя здесь, как обычно уснувшей над какой-нибудь нелепой книгой. Что-нибудь по медицине вместо романов, а? Продолжай в том же духе, сестренка, и ты кончишь так же, как бедная тетя, – без мужика!

На несколько мгновений меня переполнила ярость, возникло острое желание запустить в него чем-нибудь тяжелым. Однако я сдержала себя и холодно сказала:

– Думаю, тетя Чэрити просто счастлива, что ею не помыкает какой-нибудь грубый мужлан! А что касается книг, которые я читаю… Я не твоя сестра, Фернандо, и не нуждаюсь в твоих наставлениях!

– Ты, конечно, моложе и вполовину не так красива, как она, – сказал Фернандо, как будто и не услышав моих слов, – но иногда ты все же слишком напоминаешь свою мать. Особенно сейчас, когда в твоих глазах пляшут черти. Так ты поэтому напоминаешь мне, что ты не моя сестра, да? Ты такая же пута, как и она?

Я попыталась встать, но была настолько рассержена, испугана и смущена, что ноги меня не слушались.

– Ты не отвечаешь? Или ты согласна? А?

Теперь Фернандо стоял прямо передо мной, заслоняя собой свет пламени и тепло, идущее от камина. Мне внезапно стало холодно и – хуже того – страшно. Я стиснула зубы, чтобы они не застучали, и отчаянно попыталась найти слова, достаточно резкие и спокойные, чтобы привести его в чувство. Если бы папа или тетя Чэрити услышали то, что он сейчас сказал…

Я не замечала, что вжалась в кресло так, как будто хотела растечься по нему. Но тут пальцы Фернандо ущипнули меня за щеку. Я громко закричала от боли и страха.

– Ты боишься мне отвечать, а, маленькая ведьма? О да, я слышал все, что о тебе судачат! И не думай, что я не заметил, как ты разговаривала с лошадьми и они становились послушными, и не только лошади – даже тот свирепый бык, который никого больше к себе не подпускает! У тебя глаза ведьмы; мне приходится избегать их взгляда и избегать тебя! Какая же ты была навязчивая, все время тогда нас преследовала…

Я почувствовала, как во мне поднимается ярость, прогоняя прочь страх. А затем вернулась способность здраво рассуждать. Фернандо пьян. Сейчас он не контролирует свои слова и поступки и, вероятно, потом о них и не вспомнит. Я уже видела раньше, как он поступал с теми, кто пытался ему противоречить, и сейчас ощущала проснувшуюся в нем, едва сдерживаемую жажду насилия, подогретую алкоголем. «Будь осторожнее! – предупреждал меня внутренний голос. – Будь очень осторожна!»

Все еще потирая щеку, я поспешила сделать то, что напрашивалось само собой. Изобразить смущение и замешательство. Сделать вид, что не слышала или не поняла большую часть из того, что он говорил.

– Фернандо… зачем ты сделал мне больно? Что ты имел в виду, когда говорил все эти ужасные вещи? Ты прекрасно знаешь, что я не вправе в чем-либо обвинять…

На этот раз он буквально поднял меня на ноги и прорычал прямо в лицо:

– Тогда скажи мне: сколько мужиков у тебя было? Ты еще не догнала свою мать?

Он встряхнул меня так, что мои небрежно заколотые волосы рассыпались по лицу и плечам. Затем, отпустив так же внезапно, как и схватил, он нехорошо засмеялся и вновь пустил в ход руки – одна больно сдавила мне грудь, а другая…

– Нет! – Я думаю, что моя ярость была такой же пылающей, как конец раскаленной кочерги, которая неожиданно оказалась у меня в руках. Видимо, Фернандо что-то понял: по моему взгляду было ясно, что я готова его убить или искалечить, если он попытается вновь ко мне прикоснуться. – Нет и нет! – почти беззвучно повторила я со всей силой своей ярости и пережитого унижения. – Пойми, Фернандо: я не Лоретта, я не такая, как моя мать! Я сама по себе, понял? Я Триста, и мне все равно, что обо мне скажут или подумают – хоть ты, хоть кто-нибудь другой. Я сама знаю, что сделала и чего не сделала и что это значит для меня. Когда я… если я позволю мужчине прикоснуться ко мне… хотя бы поцеловать, то я сама выберу этого мужчину… и время… и… и место! Но сейчас, я думаю… я считаю, что скорее останусь тем, кто я есть… или стану монахиней, как Консепсьон Аргуэльо. И если… если твои манеры обычны для отношений между мужчиной и женщиной, то я предпочитаю не испытывать этого вновь. Никогда!