Новая русская сказка - Е. Квашнина

Я недоумевал.

— Бессмертный, — подтвердил царь. — Именно поэтому никто и не хотел…

— Но зачем Кощею ковер-самолет? — удивился я.

— Он планирует захватить сперва Русь, а затем и весь мир при помощи своих алхимических препаратов, и для скорой доставки необходимых веществ ему нужен ковер. Ты все еще согласен?

Все равно глупо звучит. Кощей, насколько я знаю, не алхимик. И вообще в химии не сильно сечет. А вот в физике… к тому же, одним ковром не отделаешься: его легко расстрелять, порвать, вывести из строя, да и полно их, ковров-самолетов, по всему миру. Что ему, своего мало? Но все же я поверил Гороху и сказал:

— Да. Я согласен. Идем.

* * *

Перед уходом Горох снарядил меня всем необходимым из того, что нашлось в казне: последняя модель карманного пулемета, прослушивающее устройство, карта Сказочной Руси, прибор ночного видения, очки с лазерными лучами и встроенной инфракрасной камерой, скатерть-самобранку и много чего другого. И сапоги-скороходы. Насчет них царь сказал: "Пользуйся как можно реже, а лучше — используй лишь в крайних случаях. Во-первых, они могут… эээ… кончиться, а во-вторых… а, ладно. Чего там!"

Провожать меня вышел царь, вышли приехавшие в столицу по такому случаю отец с матушкой, оба брата и царевны, включая Анастасию. Как и в прошлый раз, не было только Василисы. Обняв меня на прощание, матушка дала мне шкатулку и посоветовала:

— Открой ее, если вдруг попадешь в беду и некому будет выручить.

— А что там? — полюбопытствовал я.

Но матушка ласково прикрыла мне рот кончиками пальцев и ответила:

— Узнаешь. Только не открывай без надобности, а то случится беда…

— Понимэ, — хмыкнул я.

Попрощавшись со всеми царевнами по очереди, крепко обняв батюшку, пожав руку царю Гороху, я повернулся и вместе со всем своим снаряжением зашагал прочь, туда, где, по словам царя, находился замок Кощея…

Просто так идти скучно, и я запел свою любимую дорожную песню:

Как обманчивы дороги,

Неизвестные пути.

Их на свете очень много,

Не дано их все пройти.

Но уводит вас далеко

Безобидный поворот.

Незнакомая дорога

За собой вослед ведет…

Видит глаз, и сердцу жутко,

Ну а ноги все идут.

Вот такая, братцы, шутка:

Приключения не ждут!

И, словно в такт моей песне, то покачивались над головой лесные кроны, то играло ясными золотыми лучами красно солнышко, то громко и мелодично пели в густых дубравах птицы… Три дня и три ночи шел я. Прошел два города, пять деревень, несколько поселков городского типа. Не раз переходил вброд реки и болота, дважды или трижды встречал калик перехожих. И вот, пройдя славный Демидов-град, оказался я в дремучей чаще Покрышкина леса.

Много слышал я о Покрышкином лесе и плохого, и хорошего, но еще никто не говорил, что не знает этого леса. Он весь, от конца до начала, чудной. Начать хотя бы с названия. А произошло оно так. Жил в этом лесу боярин (странно, правда?) по имени Кириллий Покрышкин. И жили с ним вместе в лесном тереме две женщины: сестра и жена. Жена его, Ладушка, добрая была да ласковая, и мужа своего более всего на белом свете любила. А сестра, Мара, злая была и грубая. И очень она своего брата к Ладушке ревновала. Что ни день закончится, красно солнышко к закату клонится, а Мара встанет под окном и наговаривает: "Не ходи к Ладушке, не гляди в сини очи — погубит она тебя, точно говорю!" А Кириллий ей в ответ: "Да разве же может она мне чего злого сделать? Она ж любит меня аки черная ночь — ясный месяц. Нет, не верю я тебе, Мара". Мара же все свое: "погубит" да "погубит". Но не верит ей брат. И решилась тогда Мара на черное дело. Коли уж Кириллий не соглашается, тогда она убьет Ладушку. И, чтобы никто не догадался, подсыпала она в вино, что красавица пила вечером за ужином, яду змеиного да волчьей ягоды. Подала Мара вино к столу и говорит: "Пейте, дорогие!" И поставила она Кириллию простое вино, а Ладе — отравленное. Да только догадался Кириллий обо всем. Взял он вино у Ладушки и выпил его сам… долго плакала Ладушка слезами горючими, а Мара вторила ей слезами солеными. Падали ладины слезы на землю, и где они падали, там цветы расцветали. Падали марины слезы на землю, и где они падали, там тернии черные, колючие поднимались. А боярина к лику святых причислили и похоронили под трехсотлетним дубом. Через век там, где похоронен был Покрышкин, родник забил. Назвали его Покрышкиной Кладезью, а по нему и весь лес — Покрышкиным.

Наконец, березняк сменился темным ельником. В лесу было тихо, лишь зверушки лесные шуршали листьями. Чем еще примечателен этот лес, так это тем, что в нем никто, кроме зверей и птиц, не водится: ни лешие, ни русалки, ни упыри, ни берегини, ни кикиморы, ни мавки (список можно продолжать бесконечно)… оттого и жутко в нем, что, коли волк какой нападет, то берегини не защитят, добрые лесовики не заступятся…

Ой, тьфу! Накаркал. Я и забыл, что давно стемнело, а ведь нельзя было забывать: стоило мне отвлечься на свои мысли, как горящие в кустах глаза стали много более заметны. Раз! — и я валяюсь в песке дороги, придавленный могучими волчьими лапами. Однако, Иванушки-Дурачки так просто не ловятся. Я начал сопротивляться. Для начала попытался отогнуть лапу. Не тут-то было! Тогда я высвободил правую руку и после недолгой борьбы схватил-таки нахальную серую зверюгу за шкирку. Еще немного, и уже я давил на широкую спину, прижимая к земле. И тут этот серый паразит вдруг как заговорит человеческим голосом — я аж сел от удивления:

— Не бей меня, Иванушка! Возьми меня с собой — добром отплачу! Служить тебе буду верой и правдой.

Мобилизовался я быстро. Уже не говоря о том, что у меня мгновенно назрела куча вопросов:

— Во-первых, откуда ты меня знаешь?

Волк заметно смутился.

— Ну… ээ… извини, но почти все говорящие волки слегка владеют телепатией. Глубоко мы не залезаем, но…

— Понял, проехали. Во-вторых. Коли хочешь служить мне верой-правдой, так зачем из темных кустов набрасываешься, а, приятель? Ор-ригинальный способ искать новых друзей, очень оригинальный.

Волк совсем смутился.

— Ну… хм… прости. Это я так. Я, вообще, стеснительный, боялся, что постесняюсь подойти и предлагать помощь просто так…

— Тьфу ты! — я сплюнул сквозь зубы. — Но зачем было пугать-то?! Все-таки не жениться предлагаешь, мог бы подойти по-человечески.

Волк лишь сдавленно хмыкнул.

— И в-третьих. Ты хоть знаешь, в чем ты мне помощь предлагаешь?

Серый жулик усмехнулся под нос:

— Ха! Конечно знаю. Ты коврик идешь искать. Ковер-самолет. Правда, уж не знаю, чем он так важен царю, но…

— Понял-понял. А знаешь, у кого он?

— Кощей, не будь я телепат! — поклялся Волк.

— И ты все еще согласен?

— Да, не будь я Серый Волк!

— Ну что ж… А кстати, раз уж теперь ты мой компаньон, как мне тебя называть?

— Да так и называй — Серым Волком, — улыбнулся тот. — По лапам?

— По рукам! — я пожал мужественную серую лапу. — Пошли!

Пока шли, мы сильно разговорились. Волк оказался неплохим собеседником, знал много историй и анекдотов. Я же, в свою очередь, развлек его своими самыми свежими воспоминаниями: как я стоял у виселицы, как я попал к Анастасии в покои и выбрался оттуда, как меня мутузила Василиса… Волк бурно реагировал на мои истории, хохоча до упаду; в общем, идти уже не было скучно.

Покрышкин лес все так же таинственно бормотал кронами над головой. Если не сказать большего: мы зашли в самую его гущу, надеясь срезать путь. До центра леса оставалось совсем немного. Скоро я, вымотавшись, попросил Сергого Волка остановиться на привал. Он усмехнулся, но разрешил. Я развязал свою дорожную суму и достал оттуда нечто, когда-то бывшее, очевидно, гамбургером. Сейчас же это достаточно точно изображало некую знаменитую отраву "Змеиный корень". Я попробовал разобрать это на части в поисках хоть какого-то съедобного куска. Ага, обрадовался, как же! Котлета явно спорила по мягкости и вкусу с моей подошвой, зелень завяла еще во времена Цезаря, огурцом запросто теперь можно было отравиться, собственно булка переливалась всеми оттенками плесени от восхитительного бледно-зеленого до тошнотворного нежно-морковного. Даже мышь, вылезшая прямо у моей ноги из норки, погнушалась этим произведением высокого искусства составления ядов.

Я брезгливо уронил сию пакость на землю. Волк тоскливо проводил гамбургер взглядом, но ничего не сказал.

— Что? — переспросил я на всякий случай. — Чего ты так смотришь?

— Есть хочется, — жалобно скульнул он.

— Ну попробуй, поешь, — я усмехнулся.

Серый Волк медленно подошел к плесневелому гамбургеру, ткнул в него носом, сморщился, чихнул и отскочил, вытаращив глаза.

— Нет!!! Фу, гадость, — Волк с презрением отвернулся от вышепоименованного — то есть гамбургера.