Ближе, чем вечность - Las Kelli

слухи, есть хотя бы часть правды. Но сейчас, под его взглядом, который заставлял дыхание Тартальи учащаться, а губы — непроизвольно раскрываться в полуулыбке, он вспомнил об этом и сам будто ощутил запах духов и благовоний, и весь мир отступил, оставляя только его и Чжун Ли. И властность, которую Тарталья угадывал в его взгляде, не пугала его, не смущала, она лишь пробуждала в нём интерес, острое, воинственное веселье, возбуждение и желание подобраться к ней ближе.

— Полагаю, я сам могу заплатить за свой ужин, — сказал Чжун Ли.

Тарталья коротко рассмеялся, закинул руки за голову и вытянул ноги, чтобы Чжун Ли было что порассматривать. Он не хотел терять этот взгляд.

— Послушай, ты хоть день в своей жизни был бедным? — весело спросил он.

Чжун Ли качнул головой.

— Не припомню такого.

— Вот и не выглядишь так.

— Ты, надо сказать, тоже.

Тарталья на мгновение прищурился.

— Ну, в моей жизни, знаешь ли, многое бывало.

— Я весь внимание.

Тарталья стремительно развернулся и подался к нему, облокотившись на стол:

— За ужином?

Чжун Ли улыбнулся и отвёл взгляд.

Тарталья мысленно застонал.

Он был хорош собой, даже очень, Чжун Ли сразу обратил на это внимание. А его весёлость и любовь к бою напоминали Чжун Ли о том, что было давным-давно — о ком-то, кто был близок ему давным-давно. И сегодня, сам не зная, почему, он не мог оторвать от Тартальи взгляд. Жизнь смертных так недолговечна, иногда Чжун Ли терял счёт дням в своих путешествиях, раздумьях или заботах о Ли Юэ, а когда возвращался — его уже никто не ждал. Так же и этот весёлый и жестокий мальчишка может исчезнуть из его жизни, стоит ему моргнуть. Но всё менялось, и жизнь самого Чжун Ли должна была со дня на день измениться сильнее, чем когда-либо. Властелин Камня, о котором так жаждал побольше узнать Тарталья, должен пасть, и Тарталья, умный и самонадеянный, тщеславный, глупый мальчишка, должен сыграть в этом немалую роль. Иногда Чжун Ли думал: как же он до сих пор не догадался? Столько времени провёл в компании архонта, высматривал своим острым глазом каждую мелочь, всё стремился разузнать, а о самом очевидном даже не подумал. Может, это и не так очевидно. Тарталья просто не допускал мысли, что всё может быть так просто. Ему не приходило это в голову. Возможно, он начал бы подозревать в бою — самой точной из известных ему наук — но Чжун Ли не вступал при нём в бой, никогда. И никогда не ложился с ним в постель. Он едва заметно улыбнулся мысли, что с Тартальей это, вероятно, почти одно и то же. Он был осторожен и, пожалуй, довольно равнодушен. Но не сегодня. Сегодня перемены в его жизни казались ему близкими как никогда — и впервые вызывали волнение. Мир казался ему живее, чем обычно, отчётливей, и быстрый стук сердца Тартальи и его прерывистое дыхание были так близко, как если бы он приложил ухо к его груди. В нём била ключом жизнь — Чжун Ли же сейчас словно существовал в двух мирах, прежнем и новом, и в этом ожидании, предвкушении новой жизни и волнении разлуки со старой всё отзывалось в нём возбуждением, обостряло чувства, жаждало действия. Он снова взглянул на Тарталью. В свете фонарей его волосы отливали золотом, а глаза становились глубже и иногда, казалось, сами начинали излучать свет, как вода, отражающая солнечные лучи.

— Ещё вина? — спросил он.

— Тебе-то какая разница? — рассмеялся Тарталья. — Ты отвратительно трезв.

— Ты мой гость, и я забочусь о том, чтобы тебе было весело.

Тарталья склонил голову и почти глумливо взглянул на него из-под ресниц, но голос его прозвучал зовуще:

— Так пригласи меня на ужин. Будет весело, Чжун Ли, я обещаю.

Чжун Ли с удивлением заметил, что его собственное сердце застучало чаще. Он, сам не отдавая себе в этом отчёта, тоже подался ближе к Тарталье, скользнув локтем по столу, и его лицо оказалось совсем близко. Чжун Ли увидел, как чуть расширились его зрачки, услышал, как он коротко судорожно вдохнул — и Чжун Ли не хотел переставать видеть его таким, хотел стать ещё ближе к нему, ощутить его жар, потому что его собственный поднимался в нём, и чем ярче разгорался этот огонь, тем сильнее Чжун Ли жаждал распалить его ещё жарче.

Но у него были ещё другие дела.

Поэтому он сказал, улыбнувшись:

— В другой раз.

— Ты серьёзно сейчас? — выдохнул Тарталья, мгновенно растеряв всю свою выдержку и притворство.

Чжун Ли откинулся обратно на спинку стула.

— Надеюсь, ты простишь меня, что мне приходится прервать этот великолепный вечер, — как ни в чём не бывало сказал он.

— Честно — ни в жизнь, — ядовито ответил Тарталья, а потом глубоко вздохнул, тоже откинулся на стуле, снова вытянув ноги, и расхохотался. Он не привык быть проигравшим и не собирался демонстрировать Чжун Ли свою досаду. Однако против его воли она просквозила в следующих словах, которые должны были прозвучать беззаботно и насмешливо.

— Ну что ж, загадочный господин Чжун Ли, не смею отрывать вас от дел. Уж не к госпоже ли Ин Эр ты так спешишь в этот поздний час?

Чжун Ли поднял брови.

— Ин Эр?

Тарталье некуда было отступать, поэтому он продолжил.

— Ой, да весь город говорит, что она твоя любовница.

— Любовница?

Тарталья посмотрел на него сочувственно.

— Ты и слов таких не знаешь, да? Все думают, что ты с ней трахаешься. Так простонародней, но понятней?

— Хм, — сказал Чжун Ли.

— Хм, — передразнил его Тарталья. — Так трахаешься?

— Иногда мы с госпожой Ин Эр и правда проводим вместе время.

Запах духов и благовоний, шёлк и темнота, прорезаемая только тонкими лучами луны, пробивающейся сквозь закрытые ставни.

— И с тем молчаливым молодым человеком, отпрыском уважаемой семьи, с которым тебя нередко видят, вы тоже “иногда проводите время”?

— Не уверен, что тебя это касается, — чуть холодней ответил Чжун Ли.

“Так чем же я-то тебе не угодил, подошва ты вяленая?!” — вскричал Тарталья мысленно. А вслух ответил, сперва опять рассмеявшись:

— Нисколько, нисколько, господин Чжун Ли. Ваши развлечения интересуют меня, лишь когда меня же и касаются.

Чжун Ли искоса взглянул на него, и Тарталья ответил бесстыдной улыбкой. Пусть знает, чего лишается.

И Чжун Ли догадывался.

Вновь они встретились через несколько дней, накануне Церемонии Сошествия. Чжун Ли завершил все приготовления и с сентиментальностью, которую никогда за собой не признавал, посвятил этот день воспоминаниям. Он поднялся в небо