Бездомное счастье. Автобиографическое пронзительное повествование о жизни, её крутых виражах, смысле, счастье - Светлана Василькова

***

Особенное удовольствие мне доставляло наблюдать за пением отца и

дяди Ивана. У братьев всегда находился повод выпить по сто грамм и запеть. Пели замечательно, добиваясь многоголосного звучания.

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии блистали,

И беспрерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали.

После окончания очередной песни была двухминутная молчаливая пауза. Потом один из них затягивал новую: «Отец мой был природный пахарь», другой подхватывал: « А я работал вместе с ним».

Глядя друг на друга, не замечая ничего вокруг, они полностью отдавались песне. Окрашенное какой-то особой душевностью, их пение завораживало, делало сопричастным.

Дядя Иван пел самозабвенно, всячески жестикулируя руками, постоянно меняя мимику лица и движения головы в такт песни. Такого яркого исполнения я больше не видела нигде и никогда.

***

Отец всё чаще свою любовь к пению стал демонстрировать, возвращаясь домой из закусочной. Мать ругала его, а он искренне не понимал за что. Ни одной копейки он не пропил, просто люди, которым он делал добро, старались его отблагодарить. Все, державшие скотину, обращались к нему за помощью в любое время суток, как ветеринару. Такая помощь в его обязанности не входила, была добровольной, но он никогда и никому не отказал. Не принять благодарность означало обидеть. Такой вот замкнутый круг получался. Потом его избрали председателем колхоза, число благодарных односельчан увеличилось.

Мать не выдержала, в доме разразился скандал.

– Какой ты руководитель?! Позоришь себя и меня. Если это не прекратится, я с тобой разведусь.

Для большей весомости своих слов, желая посильнее его упрекнуть, она, глядя на меня, задала риторический вопрос: «А детям, каково выбирать, с кем жить?»

Я приняла этот вопрос слишком реально. Понятно, что отец не прав, но уж очень жалко с ним расставаться.

Этот вопрос стал моим детским кошмаром. Родители давно помирились, всё нормализовалось. Я же, при всяком удобном случае, уединялась и плакала, выбирая с кем жить. Этот надуманный выбор, я думаю, был просто внутренней потребностью постоянных доказательств любви к обоим родителям.

***

Кроме младшего брата Эдика у меня была ещё старшая сестра, сводная. Рая жила отстранённо, своей жизнью, никого не замечая из нас.

Уже повзрослевшей, мать рассказала мне её историю и обстоятельства своего замужества.

Мать Раи умерла вскоре после войны от туберкулёза. Родственники прилагали усилия, чтоб женить отца на младшей сестре умершей. Он же влюбился в маму, подругу предполагаемой невесты. Обиженные родственники, желая спасти девочку от мачехи, постоянно настраивали её против матери. Рая старалась не только демонстративно вредничать, но и грубить.

Однажды это произошло на глазах у отца, и он шлёпнул её по мягкому месту. Рая расплакалась, убежала к бабушке.

Родственники забрали её к себе, а c нею всё, что было в доме, оставив матрац, который отец покупал, и скамейку, которую сделал сам.

Потом, через суд, отец вернул Раю домой. Стать для неё родной, маме так и не удалось. Рая ухитрялась, как можно меньше времени проводить дома, сбегая то к бабушке, то к подругам. Она всё ещё воспринимала мать, как захватчицу, пытавшуюся отнять у неё самое дорогое из оставшегося – отца.

Когда Рая, закончив учёбу в школе, не поступила в институт, отец прописал её в Минске, снял для неё комнату, устроил на работу.

***

Я только один раз покидала дом, когда с отцом ездила на его малую родину, к дедушке. Мать ехать отказалась, а почему так поступила, рассказала гораздо позже.

Накануне свадьбы, чтоб не нарушать традиций, они с отцом поехали к его родителям на смотрины. Когда отец убедился, что она всем понравилась, сказал очень странную фразу: « Ну и чем она хуже нас?»

Оказывается, деревня была разделена на две, не дружившие между собой, части. На одной стороне жили зажиточные потомки польских шляхтичей, на другой – безродные мужики-бедняки. Мать относилась ко вторым. Со временем всё изменилось, но мать принципиально не хотела там больше появляться.

Братья отца приезжали к нам с периодичностью два-три года, окончив школу и отслужив в армии. Под патронажем старшего брата они устраивались на работу, обзаводились женой и домом в нашей деревне или ближайших посёлках.

Наступил черёд четвёртого брата. Отужинав за праздничным столом, все стали укладываться спать, а дядя Володя отправился в клуб. Место для отдыха ему определили с Эдиком, а мне – на горбатом диване. В печке с плитой ещё вовсю горел огонь, потому что торфа положили больше обычного, поэтому закрыть заслонку камина поручили Володе после возвращения из клуба.

Спать на диване было также неудобно, как и сидеть. Я долго ворочалась, слышала, как вернулся дядя Володя и засопел на, теперь уже бывшем, моём месте. Я же никак не могла уснуть. Сквозь дрёму, я услышала, как заплакал Эдик и попросил пить.

– И мне, – пробормотала я.

Сделав несколько глотков, как будто куда-то провалилась, уронив кружку. Очнулась от холодных брызг.

Отец бросился к печке. Сквозь золу, подёрнутую пеплом, предательски пробивался голубой огонёк.

– Всем одеваться, на улицу!

Одеться я не смогла, вновь потеряв сознание. Вытащили меня на улицу, завернув в одеяло. Позвали фельдшера. От угарного газа я пострадала больше всех, может быть, потому что была ближе всех к приоткрытой из кухни двери.

На сей раз, я была благодарна горбатому дивану, не дававшему мне крепко уснуть. Выходит, он спас меня.

Спустя три года я рассталась с родным домом, а вместе с ним и с детством.

Столько хорошего и радостного было в детстве, а память сохранила только светлый, неповторимый фон этого периода, сосредоточившись на запоминании деталей различных потрясений.

***

Намечалась реформа школьного образования. Сроки обучения увеличивались в связи с решением давать уже в школе ученикам профессии. Видеть во мне будущего животновода или полевода родителям не хотелось. После окончания шестого класса меня отправили учиться в Минск ещё и для того, чтоб я с обучения на белорусском языке перешла на русский, увеличив тем самым шансы поступления в ВУЗ.

Жили мы с Раей. Она окружила меня материнской заботой, в которой в тринадцать лет я ещё нуждалась. А вот дом встретил неприветливо. Месту жительства у знакомых Рая предпочла независимость, сменив квартиру. Принадлежал дом двум сёстрам. Одна из них две свои комнаты сдавала квартирантам. В первой, большой, жили мы, во второй – девушка-студентка.

Хозяйка другой половины дома была уже в возрасте, и не совсем адекватной. С нами она не общалась, хотя мы проходили к себе через её комнату. Лишь иногда слышался её демонический хохот, когда ей удавалось вычитать в газете о каком-нибудь бардаке в стране. Тогда она приоткрывала шторку, ища слушателя, и радостно сообщала, с брызгами изо рта, о творящихся безобразиях.

***

Утро первого сентября. Я нежусь в постели, воображая, как приду в новую школу, незнакомый класс. Рая сладко спит рядом после ночной смены. Из бабкиной комнаты доносится какое-то бесконечное шуршание.

Вдруг занавеска зашевелилась и отодвинулась. Через нашу комнату, согнувшись, прошмыгнул какой-то человек. Кричать было опасно, я тихонько начала толкать сестру, шепча: «там дядька». Спросонья, она ничего не понимала.

Через минуту чужак вылетел из комнаты, уже не прячась. Тут я криком подняла Раю с постели. Накинув халаты, мы пустились преследовать неизвестного, выбежав во двор, потом за сарай в огород. Нигде, никого.

Когда возвращались, увидели, как закрылась входная дверь. На всякий случай мы закрыли дверь снаружи болтавшимся тут же замком, а сами стали заглядывать в окна. Успокоились, увидев бабку.

Она сначала раскричалась, подумав, что это я перевернула зачем-то всё в её комнатах. Окончательно всё прояснилось по возвращении студентки – пропал чемодан с вещами. Вызванная милиция только разводила руками, ничего не обещая.

Начавшись с такого потрясения, первый день в школе прошёл хорошо. У меня появились две закадычные подружки. Сравнительно легко я перешла на русский язык, надо мной даже не смеялись, когда случались затруднения. Закончила школьный год без троек.

***

Раина подруга Зойка, активно принимавшая участие в моём воспитании, предложила попробовать поступать в техникум. Выбрали – политехнический, и новое отделение – фототехника.

Я поступила. Всем мест в общежитии не хватило, нас временно разместили на первом этаже общежития политехнического института. Жилось весело, в комнате по пять человек. Без приключения и тут не обошлось.

Просыпаюсь под утро и вижу прямо перед собой мужчину, который возится с брюками, пытаясь их толи застегнуть, толи расстегнуть. И тишина… Я предпочла притвориться спящей.