Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Том 3 - Александр Афанасьев

А вот как царь, знашь, в прибыль ему сказал, чтоб никто к нему не являлся без горшка, то один из бар, скупой-перескупой, стал торговать у него горшок. Он говорит: «Горшок стоит пятьдесят рублев». — «Что ты, слышь, в уме ли?» — говорит барин. «В уме», — говорит горшеня. «Ну, я в ином месте куплю», — говорит барин. После приходит: «Ну, слышь, дай мне один горшок!» — «Возьми, давай сто рублев за него», — говорит горшеня. «Как сто рублев? С ума, что ли, — говорит, — сошел?» — «Сошел али нет, а горшок стоит сто рублев». — «Ах ты, проклятый! Оставайся со своим горшком!» — и ушел опять тот барин.

Уж думал он без горшка сходить к царю, да обдумался: «Нехорошо, слышь, я приду к нему один, без горшка». Сызнова воротился. «Ну, — говорит, — давай горшок: вот тебе сто рублев». — «Нет, он стоит теперь полторы сотни рублев», — говорит горшеня. «Ах ты, окаянный!» — «Нет, я не окаянный, а меньше не возьму». — «Ну, продай мне весь завод: что возьмешь за него?» — «Ни за какие деньги не продам, а коли хошь — даром отдам тебе: довези меня, — говорит, — на себе верхом к царю». Барин-то был очень скуп и оченно завидлив, согласился на это и повез горшеню на себе верхом к царю. У горшени руки-то в глине, а ноги-то в лаптях торчали клином. Царь увидал, засмеялся: «Ха-ха-ха!.. Ба! Да это ты! (узнал, слышь, барина-то, да и горшеню-то). Как так?» — «Да вот то и то», — рассказал горшеня обо всем царю. «Ну, братец, снимай, слышь, все с себя и надевай на барина, а ты (барину-то сказал) скидай все свое платье и отдай ему: он теперь будет барином на твоем месте в вотчине, а ты будь заместо его горшенею».

№325 [21]

Горшеня едет-дремлет с горшками. Догнал его государь Иван Васильевич. «Мир по дороге!» Горшеня оглянулся. «Благодарим, просим со смиреньем». — «Знать, вздремал?» — «Вздремал, великий государь! Не бойся того, кто песни поет, а бойся того, кто дремлет». — «Экой ты смелый, горшеня! Люблю этаких. Ямщик, поезжай тише. А что, горшенюшка, давно ты этим ремеслом кормишься?» — «Сызмолоду, да вот и середовой стал». — «Кормишь детей?» — «Кормлю, ваше царское величество! И не пашу, и не кошу, и не жну, и морозом не бьет». — «Хорошо, горшеня, но все-таки на свете не без худа». — «Да, ваше царское величество. На свете есть три худа». — «А какие три худа, горшенюшка?» — «Первое худо: худой шабер[22], а второе худо: худая жена, а третье худо: худой разум». —

«А скажи мне, которое худо всех хуже?» — «От худого шабра уйду, от худой жены тоже можно, как будет с детьми жить; а от худого разума не уйдешь — все с тобой». — «Так, верно, горшеня! Ты мозголов. Слушай! Ты для меня — а я для тебя. Прилетят гуси с Руси, перышки ощиплешь, а по-прави́льному покинешь!» — «Годится, так покину — как придет, а то и наголо». — «Ну, горшеня, постой на час! Я погляжу твою посуду».

Горшеня остановился, начал раскладывать товар. Государь стал глядеть, и показались ему три тарелочки глиняны. «Ты наделаешь мне этаких?» — «Сколько угодно вашему царскому величеству?» — «Возов десяток надо». — «На много ли дашь время?» — «Месяц». — «Можно и в две недели представить, и в город. Я для тебя, ты для меня». — «Спасибо, горшенюшка!» — «А ты, государь, где будешь в то время, как я представлю товар в город?» — «Буду в дому у купца в гостях». Государь приехал в город и приказал, чтобы на всех угощениях не было посуды ни серебряной, ни оловянной, ни медной, ни деревянной, а была бы все глиняная.

Горшеня кончил заказ царский и привез товар в город. Один боярин выехал на торжище к горшене и говорит ему: «Бог за товаром, горшеня!» — «Просим покорно». — «Продай мне весь товар». — «Нельзя, по заказу». — «А что тебе, ты бери деньги — не повинят из этого, коли не взял задатку под работу. Ну, что возьмешь?» — «А вот что: каждую посудину насыпать полну денег». — «Полно, горшенюшка, много!» — «Ну, хорошо, одну насыпать, а две отдать — хочешь?» И сладили. «Ты для меня, а я для тебя». Насыпают да высыпают, сыпали, сыпали... денег не стало, а товару еще много. Боярин, видя худо, съездил домой, привез еще денег. Опять сыплют да сыплют — товару все много. «Как быть, горшенюшка?» — «Ну что, не жадал[23]? Нечего делать, я тебя уважу — только знаешь что: свези меня на себе до этого двора, отдам и товар и все деньги».

Боярин мялся, мялся — жаль и денег, жаль и себя; но делать нечего — сладили. Выпрягли лошадь — сел мужик, повез боярин; в споре́ дело. Горшеня запел песню, боярин везет да везет. «До коих же мест везти тебя?» — «Вот до этого двора и до этого дому». Весело поет горшеня, против дому он высоко поднял. Государь услыхал, выбег на крыльцо — признал горшеню. «Ба! Здравствуй, горшенюшка, с приездом!» — «Благодарю, ваше царское величество». — «Да на чем ты едешь?» — «На худом-то разуме, государь». — «Ну, мозголов, горшеня, умел товар продать! Боярин! Скидай строевую одежду и сапоги, а ты, горшеня, кафтан, и разувай лапти; ты их обувай, боярин, а ты, горшеня, надевай его строевую одежду. Умел товар продать! Не много послужил, да много услужил — а ты не умел владеть боярством. Ну, горшеня, прилетали гуси с Руси?» — «Прилетали». — «Перышки ощипал, а по-прави́льному покинул?» — «Нет, наголо, великий государь, — всего ощипал».

Мудрые ответы

№326 [24]

Служил солдат в полку целые двадцать пять лет, а царя в лицо не видал. Пришел домой; стали его спрашивать про царя, а он не знает, что и сказать-то. Вот и зачали его корить родичи да знакомцы: «Вишь, — говорят, — двадцать пять лет прослужил, а царя в глаза не видал!» Обидно это ему показалось; собрался и пошел царя смотреть. Пришел во дворец. Царь спрашивает: «Зачем, солдат?» — «Так и так, ваше царское величество, служил я тебе да богу целые двадцать пять лет, а тебя в лицо не видал; пришел посмотреть!» — «Ну, смотри». Солдат три раза обошел кругом царя, все оглядывал. Царь спрашивает: «Хорош ли я?» — «Хорош», — отвечает солдат. «Ну теперь, служивый, скажи: высоко ли небо от земли?» — «Столь высоко, что там стукнет, а здесь слышно». — «А широка ли земля?» — «Вон там солнце всходит, а там заходит — столь широка!» — «А глубока ли земля?» — «Да был у меня дед, умер тому назад с девяносто лет, зарыли в землю, с тех пор и домой не бывал: верно, глубока!» Потом отослал царь солдата в темницу и сказал ему: «Не плошай, служба! Я пошлю к тебе тридцать гусей; умей по перу выдернуть». — «Ладно!»

Призвал царь тридцать богатых купцов и загадал им те же загадки, что и солдату загадывал; они думали-думали, не смогли ответу дать, и велел их царь посадить за то в темницу. Спрашивает их солдат: «Купцы-молодцы, вас за что посадили?» — «Да вишь, государь нас допрашивал: далеко ли небо от земли, и сколь земля широка, и сколь она глубока; а мы — люди темные, не смогли ответу дать». — «Дайте мне каждый по тысяче рублев — я вам правду скажу». — «Изволь, брат; только научи». Взял с них солдат по тысяче и научил, как отгадать царские загадки. Дня через два призвал царь к себе и купцов и солдата; задал купцам те же самые загадки, и как скоро они отгадали — отпустил их по своим местам. «Ну, служба, сумел по перу сдернуть?» — «Сумел, царь-государь, да еще по золотому!» — «А далеко ль тебе до дому?» — «Отсюда не видно — далеко, стало быть!» — «Вот тебе тысяча рублев; ступай с богом!» Воротился солдат домой и зажил себе привольно, богато.

Мудрая дева

№327 [25]

Помер старик со старухою, оставался у них сын сирота. Взял его к себе дядя и заставил овец пасти. Ни много, ни мало прошло времени, призывает дядя племянника, хочет попытать у него ума-разума и говорит ему: «Вот тебе сотня баранов, гони их на ярмонку да продай с барышом, чтобы и сам был сыт, и бараны были целы, и деньги сполна выручены». Что тут делать! Заплакал бедняга и погнал баранов в чистое поле; выгнал, сел на дороге и задумался о своем горе. Идет мимо де́вица: «О чем слезы льешь, добрый мо́лодец?» — «Как же мне не плакать? Нет у меня ни отца, ни матери; один дядя, и тот обижает!» — «Какую ж обиду он тебе делает?» — «Да вот послал на ярмонку, велел баранами торговать, да так, чтобы и сам был сыт, и бараны были целы, и деньги сполна выручены». — «Ну, это хитрость не великая! Найми-ка ты баб да остриги баранов, а волну отнеси на ярмонку и продай, после возьми всех баранов выложи[26] да яйца съешь; вот у тебя и деньги, и бараны в целости, и сам сыт будешь!» Парень так и сделал; продал волну, пригнал стадо домой и отдает дяде вырученные деньги. «Хорошо, — говорит дядя племяннику, — только ведь ты не своим разумом вздумал это? Чай, тебя научил кто-нибудь?» Парень признался: «Шла, — говорит, — мимо де́вица, она научила».

Дядя тотчас приказал закладывать лошадь: «Поедем, станем сватать ту де́вицу». Вот и поехали. Приезжают прямо на двор, спрашивают: куда лошадь девать? «Привяжите до зимы аль до лета!» — говорит им девица. Дядя с племянником думали-думали, не знают, за что привязать; стали у ней спрашивать: до какой зимы, до какого лета? «Эх вы, недогадливые! Привяжите к саням, а не то к телеге». Привязали они лошадь, вошли в избу, помолились богу и сели на лавочку. Спрашивает ее дядя: «Ты с кем живешь, де́вица?» — «С батюшкой». — «Где ж твой отец?» — «Уехал сто рублей на пятнадцать копеек менять». — «А когда назад воротится?» — «Если кругом поедет — к вечеру будет, а если прямо поедет — и через три дня не бывать!» — «Что ж это за диво такое? — спрашивает дядя. — Неужто и вправду отец твой поехал сто рублей на пятнадцать копеек менять?» — «А то нет? Он поехал зайцев травить; зайца-то затравит — всего пятнадцать копеек заработает, а лошадь загонит — сто рублей потеряет». — «А что значит: ежели он прямо поедет — и в три дня не прибудет, а ежели кругом — к вечеру будет?» — «А то значит, что прямо болотом ехать, а кругом дорогою!» Удивился дядя уму-разуму де́вицы и сосватал ее за своего племянника.