Тайные учения Тибета (сборник) - Давид-Ниэль Александра

Я сообщила о своем желании Давасандупу, и он вызвался сопровождать меня.

Мы отправились верхом и очень скоро добрались до монастыря, оказавшегося просто большим деревенским домом.

В лха-кханге (помещение, где хранят изваяния богов) налджорпа восседал на подушке перед низеньким столиком и заканчивал трапезу. Служка храма принес еще подушек для нас и предложил нам чаю.

Теперь нужно было завязать беседу со странствующим отшельником, не подававшим для этого ни малейшего повода: в ответ на наши учтивые приветствия он только издал подобие хрюканья своим набитым рисом ртом.

Я размышляла, с чего бы начать, когда удивительный святой вдруг захохотал и произнес несколько слов. Давасандуп сконфузился.

– Что он говорит?

– Простите, – отвечал толмач, – речь этих налджорпа иногда бывает неучтивой… Я не уверен, следует ли мне переводить…

– Прошу вас. Я нахожусь здесь, чтобы наблюдать все и особенно то, что по какой-либо причине кажется необычным, – возразила я.

– Тогда извините, – и Давасандуп перевел: «Чего нужно здесь этой идиотке?»

Невежливая форма вопроса не очень меня удивила. Некоторые саньяси (аскеты) в Индии тоже намеренно оскорбляют заговаривающих с ними любопытных.

– Отвечайте ему, – сказала я Давасандупу, – мы пришли спросить, почему он насмехался над паломниками, подходившими под благословение Далай-ламы.

– …Преисполнены сознания собственной значительности и важности своих дел, – промямлил налджорпа сквозь зубы – …паразиты, кишащие в дерьме.

Интервью становилось оживленным.

– А вы-то, вы-то сами не погрязли в нечистотах?

Он громко захохотал.

– Тот, кто старается их обойти, увязнет в них еще глубже. Нет, я не валяюсь в грязи, как боров. Я ее перевариваю и превращаю в золотой песок, в прозрачный ручеек. Делать звезды из собачьего кала – вот настоящее созидание!

Мой собеседник положительно имел склонность к сравнениям из скатологии (жанр литературы или шутки, имеющие отношение к экскрементам, главным образом человеческим). Он, по-видимому, полагал, что таким языком и должен разговаривать сверхчеловек с простыми смертными.

– В конце концов, – сказала я, – разве набожные миряне не поступают разумно, пользуясь пребыванием здесь Великого ламы, чтобы испросить его благословения? Они простые добрые люди, их ум не может возвыситься до понимания высоких истин…

Налджорпа прервал мою речь:

– Для того чтобы благословение было действенным, – сказал он, – дающий его должен обладать для передачи его другим магической силой. Эту силу можно использовать различными путями. Если обожаемый покровитель (Далай-лама) владеет ею, то почему он нуждается в солдатах для победы над китайцами или другими врагами? Разве он не может сам изгнать из Тибета всех неугодных ему и окружить страну невидимой непреодолимой преградой?

«Гуру, рожденный в цветке лотоса» (Падмасамбхава) имел эту силу, и благословение его всегда исходит на молящегося ему, хотя теперь он и живет в далекой стране Ракшасов[2].

Смиренный последователь производил впечатление помешанного, и, прежде всего, не казался страдающим чрезмерным смирением. Его многозначительное «но все же…» сопровождалось взглядом, очень красноречиво заканчивающим оборванную фразу.

Моему спутнику было, по-видимому, не по себе. Он благоговел перед Далай-ламой и не любил, когда о нем отзывались неуважительно. С другой стороны, человек, умеющий мастерить звезды из собачьего кала, внушал ему суеверный ужас.

Мы собирались уже удалиться, но, узнав от служки храма, что на следующий день налджорпа покидает монастырь и снова отправляется странствовать, я вручила Давасандупу для ламы несколько рупий на покупку дорожных припасов.

Ламе подарок не понравился. Он отказался, говоря, что провизии у него больше, чем он в состоянии нести.

Давасандуп счел за должное настаивать и направился к столу с намерением положить деньги возле ламы. Но не тут-то было: не успел он сделать и трех шагов, как зашатался, отлетел назад, будто от сильного толчка, и ударился спиной о стену. При этом он вскрикнул и схватился рукой за живот под ложечкой.

Налджорпа поднялся и пошел из комнаты, злорадно посмеиваясь.

– Меня отбросил назад чудовищный удар кулаком в живот, – сказал мне Давасандуп. – Лама разгневан, как его теперь умилостивить?

– Уйдем отсюда, – ответила я. – Лама тут ни при чем. Ваше недомогание может быть вызвано каким-нибудь нарушением сердечной деятельности. Вам нужно будет посоветоваться с врачом.

Бледный и удрученный толмач ничего не ответил, и как я ни старалась его развлечь на обратном пути, мне так и не удалось рассеять его страхи.

На следующий день мы (Давасандуп и я) отправились в Гангток.

Вьючная тропа, по которой мы ехали, ведет в глубь Гималаев, в святую землю индусских преданий, заселивших ее мудрецами, чудотворцами-факирами и божествами. Летние горные станции, построенные кое-где вдоль дороги иностранцами, еще не успели заметно изменить ландшафт. За несколько километров от больших границ со звуками джаза отелей девственный лес снова вступает в свои права. Море блуждающих туманов затопило лес, и призрачная армия деревьев в длинных мантиях мертвенно-зеленоватого мха наплывает на путников, наводя на них жуть зловещими движениями. От буйных зарослей джунглей в долинах до одетых вечными снегами вершин – вся страна погружена в атмосферу неизъяснимой тревожной тайны.

Духовный мир так называемого буддийского населения в Гималаях вполне созвучен окружающей природе. Здесь безраздельно царит вера в чародейство и даже в самых незначительных селениях имеются свои медиумы обоих полов – Бон-по, Пао, Бунтинг и Яба, передающие живым вести от богов и покойников.

Я остановилась на ночлег в Панкпонге и на следующий день добралась до Гангтока. За несколько километров от селения – столицы – нас захватила страшная буря с градом, налетевшая среди сияющего дня совершенно внезапно. Тибетцы считают метеорологические явления делом рук своих колдунов или демонов. Буря с градом – одно из излюбленных средств нападения. Демоны пользуются ею, чтобы задерживать в пути идущих в святые места паломников, а ламы-чудотворцы – для охраны подступов к местам своего уединения от докучливых посетителей и нежелательных кандидатов в ученики.

Через несколько недель по приезде суеверный Давасандуп признался мне, что советовался с ясновидящим – мопа – по поводу сопровождавшего наш приезд странного урагана.

Прорицатель вещал: местные божества и святые ламы не настроены ко мне враждебно, но, тем не менее, мне придется затратить много усилий, чтобы остаться в Стране религии (перифраз, обозначающий Тибет).

Совпадение или ясновидение, но мопа был прав. Его предсказание сбылось.

Наследный принц Сиккима, С. А. Сидкеонг Намгиал, был настоящим ламой, настоятелем одного из монастырей секты кагьюд-карма и, сверх всего, тулку (лама высшей духовной категории; европейцы называют их «живыми буддами»). Его почитали воплощением ламы, блаженной памяти собственного его дядюшки.

По обычаю, еще совсем ребенком он принял монашеский сан в монастыре, где был настоятелем со дня своего рождения и где провел свои юные годы.

Так как британские власти, отдав Сидкеонгу предпочтение перед старшим братом, избрали его возможным преемником отца – махараджи, английский резидент извлек его из монастыря и поручил попечению одного англизированного индуса, приставив последнего к нему в качестве опекуна и наставника. Краткое пребывание в Оксфордском университете и кругосветное путешествие в сопровождении специально командированного джентльмена дипломатической службы завершили его несколько пестрое образование.

Сидкеонг в совершенстве знал английский и много хуже свой родной язык – тибетский. Он бегло говорил на хиндустани и немного по-китайски. Вилла принца, построенная по его приказанию в садах отцовского дворца, походила на красивый загородный дом, примыкающий к тибетскому храму. Внутреннее убранство жилища соответствовало его внешнему виду: обстановка в английском стиле на первом этаже, тибетская молельня и приемная – на втором.