Этот странный мир. Сборник - Борис Евгеньевич Штейман

пригласить? Классная девчонка!

– Может, ты спятил? – отвечаю я. – И как только Катя выносит твои художества?

– Я их всех содержу! – хохочет Серега. – Неужели этого мало?

– Ты же не хотел рисковать, – заявляю ему свои права. Лучше сразу поставить все точки над "i".

Михалыч с Ильичем расписывают пулю. Я, кажется, в нуле. Подхожу к девице. Она уютно прикорнула у батареи. Спрашиваю:

– Тебя как зовут?

– Эн…

– Выпустить на улицу?

– Нет…

– Можешь пойти ко мне. Приведешь себя в порядок, умоешься.

Возвращаюсь к игрокам. Оказывается, даже выиграл пять вистов. Складываю кресло. Медленно иду к себе. Эн плетется сзади. Щелкаю замками. Входим.

– Располагайся… – приглашаю ее в комнату. Сам иду в ванную. Чудо – есть теплая вода!

Кричу:

– Тебе повезло! Иди быстро сюда! Можешь принять душ!

Девица молча появляется. Подозреваю, что это та самая "подсадная", которая тогда выманила Серегу… А может быть, и нет. Выхожу из ванной. Она прикрывает дверь, но не запирается. Не исключено, что они хотели пробраться в дом и для этого устроили инсценировку с дракой. Хотя, если это те же самые, зачем надо было тогда глушить Серегу?.. Слышен шум льющейся воды. Хочется спать. Около шести часов утра. Сажусь на диван и начинаю дремать. Кажется, Серега – физик. Пару раз его проверял. На крючки не клюет. Зачем-то изображает из себя простолюдина. Может быть, он связан со спецслужбами? Решил пока отсидеться?..

Появляется Эн. В моем халате. Хотя я ей его не предлагал. Она оказывается еще лучше.

– Эн – это буква или имя на английский манер?

– Дай сигарету, – просит она. – И выпить, если есть… У Брейгеля – зима, каток, крошечные фигурки… Кто они нам? Эн, Ка, Тэ… Не будешь же выяснять.

– С удовольствием бы выяснил, – не соглашаюсь я.

"Так… Значит, они уже обживают и этот культурный пласт. Грабят, убивают и при этом еще философствуют… Ничего не скажешь!"

– Тогда играла роль подсадной утки. А теперь более серьезное задание: троянский конь?

– Утка, конь… – укоризненно говорит она. – Скоро дойдешь до бурундука! У тебя что, нет курева?

– Не курю… Водку будешь? Другого ничего нет.

– Буду, конечно, буду… Немножко.

Наливаю на дно стаканчика. Протягиваю ей.

– Часы хороши! – кивает она на стенку. – Умели раньше делать вещи. На маятнике стрела разделяет две буквы. Что они имели в виду? Стрела – символ времени? Часовая стрелка? Или же боевая, лучная стрела?

– Это помогает грабить, убивать, насиловать? – интересуюсь я.

– Ну, кого я буду насиловать, помилуй! – смеется она, слегка захмелев. – Ты на кого-то похож. Не пойму, на кого… У тебя есть йод или зеленка?

Она отодвигает воротник халата. Видна большая глубокая ссадина. Мажу ее йодом. Эн кричит от боли, слезы текут по ее лицу.

– Разве у троянского коня… уж, скорее, кобылицы может быть такая рана? – жалобно спрашивает она.

– Не знаю… – в замешательстве дую на ссадину, касаюсь губами нежной кожи…

2. Не родной

Валентин Ильич отчаянно сражается с Серегой, у того железная семерная, и он может оставить Ильича без виста. Мы отходим с Михалычем в сторону.

– Он мне не родной, – шепчет Михалыч.

– С чего ты взял? – отвечаю на всякий случай.

Я не спрашиваю, о ком речь. Ясно, что он говорит про Женьку. Меня все это начинает раздражать. Мне не нравится, что Ильич как-то двусмысленно приобнял Женьку, мне кажется, что его воодушевление, с которым он перебирает карты, как-то с этим связано. Я недоволен, что понимаю Михалыча с полуслова. Ведь не стал бы он делиться своим бредом, скажем, с Серегой? Не стал!

– У нас в роду ни у кого не было зеленых глаз и темных волос! Скажешь, он похож на меня?

– Ну, знаешь… – пытаюсь уклониться от ответа.

Михалыч напряженно буравит меня взглядом.

– Не обязательно же должно быть сходство с тобой. Возможно, у Эллы был кто-нибудь в родне с такой мастью.

– Чепуха! – решительно возражает он. – Никого! Это она мне отомстила! Не удивляйся! Это такая шлюха! Хотя не признается! Клянется и божится, что мой!

Элла – шлюха?! Я чуть не подавился. Чопорная, манерная Элла, высокая, статная, с томными грустноватыми глазами… Неудивительно, с Михалычем загрустишь. Когда она робко улыбается, открывается небольшая щель между передними зубами, что ее несколько портит. Сейчас, пожалуй, она представляет интерес, скорей, как антикварная ценность. Я ей симпатизирую и сочувствую. Наверное, из-за того, что мне кажется, будто я ее понимаю. На самом деле это, по-видимому, не так… Когда я встречаю ее изредка в подъезде без свидетелей, она довольно старательно покачивает бедрами. В этом нет ничего удивительного. Желание нравиться – в природе женщин… У Михалыча есть еще два взрослых сына. Кажется, они уже давно живут самостоятельно и имеют свои семьи. Женька очень хорош собой. Сейчас ему, наверно, двенадцать. Недавно я встретил его у подъезда. Он подошел ко мне, поздоровался и спросил:

– Вы иностранец?

– Разумеется! Швед, – пошутил я в ответ. – Как ты определил?

– Но перчаткам. Такие шикарные рыжие перчатки могут быть только у иностранных граждан.

– Что ж… Ты прав, малыш! Твоя феноменальная наблюдательность делает тебе честь, – похвалил я его тогда.

Женька всегда приветлив, вежливо здоровается. Не по годам рассудителен и задумчив. Когда есть свободная минута, при встрече всегда стараюсь с ним поговорить. Его высказывания зачастую бывают неожиданны и весьма глубоки.

– Ты не представляешь, какие фокусы устраивает в этом плане природа-мать, – ухожу я от окончательного приговора и возвращаюсь к столу.

Ильич отыграл все свои висты и довольно тасует карты.

3. Элла, или скоро конец света

– Выменяла картошку на сигареты, – неожиданно говорит Элла.

В подъезде полумрак. Она держит в руках две огромные сумки, с трудом сохраняя горделивую осанку. Предлагаю помощь, она охотно доверяет мне свой груз. Мы тащимся вверх по лестнице. Лифт уже давно отключен из-за отсутствия энергии.

Элла возится с ключами. Открывает первую, обычную, обитую темным дерматином дверь. За ней – вторая. Стальная, внушительная, покрытая молотковой эмалью.

– Вот это да! – выражаю я свое восхищение. – Настоящий сейф!

Элла, улыбаясь, кивает головой и приглашает зайти в квартиру.

Я никогда не бывал у Михалыча дома. Обставлено все со вкусом и на широкую ногу. Старинная мебель сочетается с модерном. На стенах много картин. Поражают роскошные рамы.

– Все его? – интересуюсь я.

– Его! Его! – подтверждает Элла. Благодарит за помощь и предлагает не стесняться, проходить и смотреть творения великого мастера. Последнее произносит с недобрым сарказмом.

Я вообще-то шел на толкучку. Но любопытство берет верх. Каков же мой карточный противник вне игры? Останавливает внимание большое полотно. Три