День лжецаря - Брэд Гигли

— Дайте ему стул! — приказал фараон, и слуги бросились выполнять его приказание.

— Не надо! — слабо запротестовал Симеркет. С трудом он заставил себя удержаться на ногах и выровнять дыхание. После короткого мгновения он снова обернулся к Илайберу:

— А эти исины, — спросил он, — кто это?

Ответил не Илайбер, а фараон:

— Племя в Месопотамии. У Египта с ними хорошие отношения, мой отец считал, что у них есть все к тому, чтобы встать у трона. Конечно, это было до вторжения эламцев.

Симеркет продолжил:

— А Менеф — кто он такой? Это ведь египетское имя?

Фараон утвердительно кивнул:

— Это наш посол, его перед смертью назначил мой отец. — Он бросил на Симеркета странный взгляд. — Я уже послал ему специальную депешу, в которой распорядился, чтобы он помог тебе найти друзей по прибытии.

Потребовалось несколько мгновений, чтобы слова Рамсеса проникли в затуманенный и растревоженный мозг Симеркета. Он удивленно поднял голову.

Рамсес кивнул, подтверждая свои слова.

— Я назначил тебя моим особым посланником к их новому эламскому царю и подготовил также документы на вольную твоим друзьям. Твои жена и друг могут вернуться в Египет, когда пожелают.

К своему удивлению, Симеркет увидел, что на лице фараона появилось виноватое выражение — довольно странный знак для правителя.

— Я должен был освободить их сразу после смерти отца, — вздохнул Рамсес. — Это было единственное, о чем ты просил. Но судебный процесс… похороны… Я думал, дело может потерпеть. Я ошибся. Единственное, на что я надеюсь, это что они еще живы и смогут воспользоваться своей свободой.

Видя замешательство Симеркета, Рамсес добавил:

— Когда Илайбер вернется в Ханаан, ты поедешь с ним на север под моей защитой. От того места, где живет его семья, до Вавилона расстояние невелико.

— Могу я спросить? — Симеркет снова нервно сглотнул, прежде чем смог продолжить. — Могу я спросить, когда уезжает господин Илайбер?

— Через день, — ответил Илайбер, — на рассвете. Королевская галера отвезет нас в Пи-Рамсес, а оттуда мы поплывем на одном из моих кораблей по Большому Зеленому морю к Тиру.

Больше сказать было нечего. Безвольно опустив руки, Симеркет собрался уходить. До отъезда нужно было сделать тысячу дел. Но фараон поднял руку, задерживая его.

— Я должен поговорить с Симеркетом лично, — коротко объявил он.

Илайбер молча поднес пальцы к губам и сделал жест, будто целует землю.

— До ста лет, — произнес он традиционное благословение фараону, пятясь из комнаты.

Когда и остальные слуги растворились в прилегающих покоях, Рамсес поднялся со своего места.

— Следуй за мной, — приказал он Симеркету.

Прихватив керосиновую лампу, Рамсес освещал ею извилистые залы без окон, по которым они шли. Вскоре они оказались у какой-то двери, которую им отворили стражники. В комнате на подставке стоял огромный макет города. Он занимал почти всю комнату.

— Посмотри на него, Симеркет. — Фараон окинул макет нежным взглядом. — Новая столица Египта. Мои инженеры говорят, что это будет самое великое сооружение со времен пирамид — наследие Рамсеса IV.

Симеркет опустился на колени, разглядывая макет. Миниатюрные храмы, мощеные дороги, дворцы, мастерские — все было воспроизведено в мельчайших деталях. Он мог разглядеть даже круглые печи в пекарнях храмов. Архитекторы продумали все, вплоть до последней аллеи и площади новой столицы.

— Чтобы построить это, потребуется несколько поколений, — заметил Симеркет, быстро подсчитав в уме.

Рамсес взглянул на него — так пристально, что Симеркет почувствовал, как заливается краской. Внезапно фараон подошел к двери и, выглянув в коридор, отпустил стражников, ожидавших за дверью. Удовлетворенный тем, что рядом никого нет, он сделал Симеркету знак приблизиться.

Склонившись к уху Симеркета, он прошептал:

— Мои врачи говорят, что я проживу лет сто или даже больше, но это значит, что они просто не знают, сколько я проживу. Священники изучали мой гороскоп, но он такой неясный, что может означать что угодно. Я принес жертвы всем богам и богиням на свете — я подарил им одежды из редчайшего шелка, а их священникам предметы из золота и слоновой кости. Но боги все равно ко мне не благоволят. — Он огляделся, словно выискивая соглядатаев. — И это еще одна причина, по которой ты должен ехать в Вавилон, Симеркет, тайная причина. Ты должен сделать кое-что для меня, для Египта. — Фараон опять осмотрел помещение, вглядываясь в тени, сгустившиеся по углам.

Симеркет ждал, не спуская с Рамсеса глаз.

— В Вавилоне ты отправишься к их новому эламскому царю Кутиру. Ты передашь ему мои приветствия и выскажешь официальное признание Египтом его власти. Скажешь ему, что я готов помогать ему оружием и золотом, чтобы укрепить его правление.

Черные глаза Симеркета заблестели.

— А какова цена за поддержку Египта?

Взгляд фараона принял мечтательное выражение.

— Бог Вавилона Бел-Мардук должен нанести официальный визит в Египет. Когда он прибудет, я возьму его золотую руку в свою и взгляну в его глаза: говорят, это прогонит моих демонов и мою боль.

Внезапно Рамсес закашлялся, и его взгляд наполнился ужасом.

— Время не ждет, Симеркет, — выговорил он, когда смог перевести дух. — Привези мне статую бога, чтобы я мог увидеть, как поднимается в Дельте этот новый город, самый большой в мире. Во мне живет смерть, Симеркет. Я чувствую, как она грызет мои внутренности, как крыса зерно.

Зрачки Симеркета расширились. Руки фараона сжали его плечо.

— Моему сыну только шесть лет. Если я умру, священники Амона назначат регентов править вместо него. А кто они будут?

Симеркет быстро прикинул. Его учителя? Мать ребенка? В прошлом по традиции выбирали именно их. Но какая от них защита в смутные времена? Священники наверняка предпочтут назначить более сильных и властных из царской семьи…

— Сыновья Тайи, — незамедлительно предположил Симеркет.

Фараон мрачно кивнул:

— Именно так. Мои сводные братья, сыновья той гадины, что убила моего отца. Сколько, ты думаешь, в таком случае проживет мой сын? Что стоит устроить ему какую-нибудь смертельную болезнь? Как и в случае с моим отцом они скажут, что он умер от того же заболевания. — Пальцы Рамсеса так глубоко впились в кожу Симеркета, что на ней остались следы ногтей. — А после моего сына — на кого они обратят свой взор?

Симеркет знал ответ и на этот вопрос — они будут искать того, кто раскрыл заговор, подготовленный их матерью и братом, того, кто навлек на их часть царской семьи позор…

— …на меня! — выдохнул Симеркет.

— Начнут с тебя! А после того как ты умрешь, никто из твоей семьи не останется в безопасности. Теперь ты понимаешь, почему я избрал тебя для выполнения этой миссии? Тебе есть что терять, не меньше, чем мне.

Симеркет потупился. Он ясно чувствовал, что не только фараону нужно было то, что могла дать фигурка идола: он нуждался в этом и сам — по крайней мере пока сын фараона не станет взрослым мужчиной. Хотя Симеркет мало верил в целительные силы иноземных богов, у него не было выбора, кроме как верить вместе с фараоном в божественную статую Бел-Мардука; в ней было их единственное спасение.

— Хорошо, — твердо сказал Симеркет. — Я привезу вам этого бога!

В Джамет он приехал рано, когда храм еще полностью не пробудился. Но проходя через дверь, соединявшую дворец с собственно храмом, он увидел, что залы и святилища уже заполнены священниками, певцами, знатью и стражниками. Он молча выругался, догадавшись, что его ждет. И в самом деле, едва он вошел, пространство вокруг него наполнилось шелестом: «Симеркет!.. Симеркет!..» — повторяли все его имя, шепотом передавая его из уст в уста. Словно волна прилива отхлынула, потревожив прибрежную гальку… Возможно, все эти люди были уверены, что он совещался с фараоном о планах свержения оставшихся в живых заговорщиков, многие из которых все еще бродили в этих залах.

Симеркет вдруг ощутил, как сердце его ухнуло вниз, — в группе теснившихся в дверях он заметил Майатама. Младший сын царицы Тайи, сводный брат фараона, Майатам мог стать одним из регентов сына Рамсеса, если случится ужасное. Хотя на Майатаме было облачение священника, будучи прелатом, правящим городом Он, этот высокомерный муж держался с достоинством, внушенным ему собственным чувством превосходства, но при этом источал елей, что было свойственно всем отпрыскам Тайи.

Симеркет решил было проскользнуть за его спиной и, прижимаясь к стенам, выйти из храма к Большим Пилонам. Что они могли сказать друг другу приятного? Симеркет руководил казнью старшего брата Майатама, Пентвира. Фактически именно он, Симеркет, накинул белую шелковую веревку на шею Пентвира, с помощью которой тот потом и повесился. Что касается этой ведьмы — матери принцев, царицы Тайи, чей дьявольский заговор привел к трагедии, она исчезла из дворца, испарилась с чьей-то помощью в неизвестном направлении. Поговаривали, что она стала жертвой последнего акта мщения Рамсеса III. Что бы с ней ни случилось, ее заговор оказался вероломным, и Симеркет не имел желания встречаться с оставшимся в живых сыном и бередить старые раны. Но бдительный слуга обратил на него внимание Майатама, и тот обернулся как раз в тот момент, когда Симеркет вознамерился прошмыгнуть незамеченным, и окликнул его.