День лжецаря - Брэд Гигли

Странные огоньки в глазах Симеркета внезапно погасли, он отпустил руку прислужницы. Ничего она не поняла! Что она может понять?…

Потирая запястье, служанка вернулась к очагу, решив больше не подходить к странному угрюмцу. Но Симеркет этого не заметил. Уставившись в одну точку, он завороженно вглядывался в тени, словно искал в них что-то. Он знал, что нечто, поджидавшее его, уже совсем близко, и чувствовал себя кроликом, к которому подползает кобра.

Целый год он чувствовал ее приближение. А в последнее время это чувство сгустилось. Редко он мог проспать всю ночь без того, чтобы не увидеть во сне свою изгнанную из дома жену — Найю, пронзенную ударом копья. Сны служили предупреждением, считал он, каким-то интуитивным знаком, который он получал от нее. Возможно, она сейчас в Вавилоне, в опасности; возможно, она нуждается в нем. А может быть, она…

Он сжал веки и растер лоб, отказываясь от созерцания поразившей сознание непристойной сцены.

Наконец сквозь дверной проем он увидел, что ночь превратилась из черной в серую. Он поднялся: вот и минул еще один вечер. Из камышовых зарослей на берегу Нила доносились пронзительные птичьи трели, из храма Тота слышались далекие крики священных бабуинов. Он стоял у кромки воды и, закрыв глаза, дышал, стараясь вдохнуть поглубже.

Воздух на реке был чистым. Нил только недавно отступил от берега, оставив на нем свое ежегодное подношение. В ноздри бил крепкий запах илистого чернозема. Колосья цветущей пшеницы и льна окаймляли дальние поля нежным, серовато-зеленым в предрассветных сумерках, цветом. Урожай в этом году будет хороший, подумал он, если боги не поразят посевы саранчой или улитками.

Вскоре из темных предместий появились торговцы и принялись расставлять на площади свои палатки. Когда запах жареного лука и приправленной специями рыбы начал заполнять окрестности, он повернулся и побрел назад. Его брат, Ненри, правитель Восточных Фив, занимал поместье возле храма Маата, но к зрелищу, ожидавшему его у ворот на этот раз, Симеркет не был готов.

В аллее стояла когорта шерданской стражи из личной гвардии фараона, состоявшей из бывших врагов Египта, «народов моря». При них были носилки — нарядные, с четырьмя парами носильщиков, в одежде которых он опознал цвета фараона.

Симеркет увидел у ворот и Кийю, жену Ненри. По тревожному выражению их лиц он понял, что они взволнованы. Кийя прижимала к груди Хьюни — ребенка, которого Найя оставила Симеркету на воспитание. Темные глаза малыша были полны страха.

— Вот наконец и мой брат! — воскликнул Ненри, лицо его нервно подергивалось.

Старшин охранник обернулся к подошедшему Симеркету:

— Господин Симеркет?

Симеркет молча кивнул.

— Фараон требует вашего присутствия в храме Джамет.

Симеркет проглотил слюну, пытаясь обрести дар речи.

— Могу ли… могу ли я узнать зачем?

— Мне сказано, что для вас есть послание из Вавилона. Фараон ждет вас немедленно.

Он бы упал, если бы охранник, подскочив, не удержал его. Когда его сажали на носилки, он бросил горестный взгляд на Ненри и Кийю и, когда носильщики подняли носилки, почувствовал, как рука Ненри сжала его плечо.

Протягивая ему для поцелуя Хьюни, Кийя едва слышно прошептала:

— Да пребудут с тобой боги, Симеркет!

Он знал, что для богов было уже слишком поздно; то, чего он боялся, свершилось. Он обратил свой взор на храм Джамет.

Спустя некоторое время Симеркет стоял у зарешеченного окна в личных покоях фараона, разбирая расплывшиеся от влаги слова, начертанные на куске ломкой коры пальмы. Первое, что удалось разобрать, сжало ему сердце:

…атакованные исинами.

Кто такие исины — и кто написал это письмо? Следующие несколько слов ничуть не помогли:

…дом Менефа… принц Элама… Найя…

У него перехватило дыхание. Единственное слово, которое легко читалось, было самым страшным из всех — убийство.

И наконец он сумел разобрать подпись, вымазанную грязью и едва видимую — Рэми.

Он поднял голову. Окруженный писцами и слугами, Рамсес IV сидел на троноподобном стуле в дальнем углу залы. Возле него стоял какой-то мужчина, по виду чужеземец. Была зима, температура с каждым днем поднималась все выше, но царь Египта был закутан в тяжелую вышитую накидку из красной шерсти, и повсюду излучали тепло угольные жаровни.

— Вашему величеству известно содержание письма? — хрипло спросил Симеркет.

Фараон кивнул и сделал жест чужеземцу сесть в кресло.

— Мой двоюродный брат Илайбер привез мне его вчера вечером. Мы вместе читали, насколько это возможно.

Симеркет вглядывался в лицо чужака. Действительно, фараон и иноземец имели физическое сходство, поначалу не бросающееся в глаза — тот же длинный, тонкий нос; водянистый взгляд, бледная кожа. И хотя заметно отросшие волосы и борода незнакомца поседели, было видно, что они того же красновато-коричневого оттенка, что и у всех Рамсессидов. Симеркет подумал, что человек этот скорее всего из ханаанской родни фараона.

Рамсес сделал глубокий вдох, чтобы заговорить, но вместо этого закашлялся. На лбу его выступили капли пота, он поднес к губам платок. Симеркет заметил тревогу, мелькнувшую в глазах Илайбера. Находившийся тут же камергер жестом велел слуге заменить фараону платок. В комнате царил полумрак, однако Симеркету показалось, что на платке осталось бледновато-розовое пятно. Раб поспешно выполнил приказание. Илайбер наполнил вином кубок и поднес к губам фараона.

Сделав глоток, фараон откинулся на позолоченном троне и вытер свежим платком бровь.

— Теперь, — голос фараона окреп, — ты, конечно же, захочешь спросить моего брата о письме, которое держишь в руках.

Симеркет кивнул.

— Каким образом оно попало к вам, господин? И когда?

Илайбер ответил — медленно, словно взвешивая каждое слово:

— Две недели назад в Ханаан вошел из Вавилона караван. Ваш Рэми передал это письмо хозяину каравана и попросил отвезти его в Египет или передать другому купцу, который бы это сделал.

По-египетски Илайбер говорил. Вот только голос его был таким низким и так странно звучал, что Симеркету пришлось следить за его губами, чтобы понять, что он говорит.

— Люди у нас знают, что я двоюродный брат фараона. Должен сказать, это не всегда мне помогает — но письмо было передано мне, и ваше имя мне знакомо: матушка фараона мне тетка, и я от нее знаю, что вы спасли моего брата от заговорщиков. Вот я и поспешил сюда, зная о расположении к вам его величества.

Симеркет не мог скрыть разочарования.

— Значит, вы не видели мальчика?

Илайбер отрицательно покачал головой.

— Но он жив? Этот человек его видел?…

— Он сказал только, что он очень болен — ранен в голову.

— Он не сказал, где можно найти Рэми?

— Здесь я могу быть вам более полезен. Человек этот сказал мне, что встретил мальчика на окраине Вавилона, в оазисе возле разрушенного поместья, и палкой нарисовал в пыли очертания Этеменанки, Вавилонской башни…

Симеркет наклонил голову, не будучи уверенным в том, что расслышал правильно:

— Этеменанки, господин?

Илайбер сделал паузу.

— Да, дьявол Бел-Мардук жил в зиккурате в самом центре Вавилона. Человек взял палку и…

Слово «дьявол» удивило Симеркета, и прежде чем успел проконтролировать себя, он переспросил:

— Дьявол?

Бел-Мардук — так вавилоняне называли бога, которого египтяне именовали Амун-Ра. Но никогда прежде Симеркет не слышал, чтобы отца вселенной называли дьяволом! В святотатстве Илайбера ему почудилось почти сверхъестественное оскорбление. Он быстро сделал в воздухе священный знак.

И тут вступил фараон:

— Илайбер так поклоняется безымянному богу пустыни, что ревнует ко всем другим богам и считает их или демонами, или дьяволами, или мошенниками. Не обращай внимания, его религия — это еще одна семейная болезнь, которую я должен терпеть.

Илайбер снисходительно улыбнулся; было ясно, что это их давний спор, который оба вели добродушно. Ханаанец продолжил:

— Как я сказал, человек нарисовал на песке очертания зиккурата и провел вокруг него круг — я предположил, что это городские стены. Две волнистые линии по обеим сторонам были, конечно, Тигром и Евфратом. Затем человек взял палку и указал на верхний левый край Этеменанки, за пределами круга, но между двумя реками. Я думаю, он имел в виду, что ваш Рэми может быть обнаружен к северу от Вавилона, в долине реки.

— Хозяин каравана не сказал вам… была ли с ним женщина?

— Он сказал, что было много женщин и много мужчин — но все они погибли, их убили…

Симеркет внезапно почувствовал головокружение, и ноги его словно отделились от тела. В глазах потемнело.

— Дайте ему стул! — приказал фараон, и слуги бросились выполнять его приказание.