Психо-машина - Виктор Гончаров

— Я припомнил и сообщил: действительно, ястреб летит вниз как-то слишком быстро, он ведь не такое же плотное существо, как, скажем, камень, а падает настоящим камнем.

Шкатулка стала медленно подниматься вверх…

Мой собеседник радостно подхватил:

— Вот именно, как камень!.. А теперь — убейте ястреба, свяжите его так, чтобы крылья и хвост не топорщились в воздухе и не ослабляли тем силу падения. Когда вы бросите его с той же высоты, с какой он срывается живым на свою жертву, вы заметите поразительное явление: мертвый ястреб падает гораздо медленней живого, а ведь они в весе одинаковы!.. Я измерил скорость падения и того, и другого. Оказалось, живой падает почти в ѕ раза быстрее мертвого… Чем это объясняется?..

Я не знал.

— Объясню. Когда ястреб замечает добычу из своего поднебесья, он сразу и целиком поглощается мыслью или инстинктом, как хотите, спуститься как можно скорее, чтобы добыча не скрылась и не ускользнула… Он срывается с неба, как метеор, и своим острым зрением как бы привязывает себя к жертве. Он весь проникается одним желанием, для него в это мгновение ничего больше не существует, кроме стремления падать быстрее и быстрее. Он, применяясь к нашим чувствам, концентрирует все свое внимание, всю свою психическую энергию на жертве и на скорости падения… Благодаря этому увеличивается значительно скорость его падения… Иначе говоря, живой ястреб своей волей заставляет себя падать быстрее, вопреки всем природным законам, вопреки закону тяготения… Этого не может сделать мертвый… Понятно?

— Понятно-то понятно, но какую параллель провести между падением ястреба и подъемом шкатулки? Мне казалось, что заставить себя упасть — гораздо легче, чем подняться в воздух силой одного хотения. Ястреб ведь, даже если бы и не концентрировал своего внимания, а только сложил крылья, все равно упал бы, правда, может быть, с меньшей скоростью… Так что он, своим хотением лишь ускорил падение… Шкатулка же спокойно стоила на столе и признаков жизни так же, как и тенденции к подъему, не обнаруживала; наоборот, она своей тяжестью выявляла совсем противное.

— Да, вы правы, — отвечал Вепрев, ничуть не смутившись моими возражениями, — упасть гораздо легче, чем подняться или поднять что-нибудь. Но этот пример я привел лишь в качестве элементарного показателя, что может сделать, концентрация внимания, или, что то же самое, концентрация психической энергии на определенной мысли, предмете и т. п. Теперь дам вам другой пример. Когда вы были мальчуганом, вам, — наверное, приходилось упражняться в метании в цель?

— Еще бы не приходилось! Я и теперь люблю это занятие!

— Даю голову на отсечение, вы замечательно меткий стрелок!

Вепрев угадал: редко кто мог сравняться со мной в этом виде спорта.

— Хорошо. Чувствовали ли вы, как, вместе с бросаемым камнем, вы, казалось, сами летите в ту же цель? Вы всем телом поддаетесь за ним и глазами как бы подталкиваете его к цели; вы всем своим существом направляете уже вылетевший из вашей руки камень!.. Временами, когда цель далека, вы даже покряхтываете — так сильно участвуете вы в полете камня… И когда он долетает до цели, вы сразу отдергиваетесь в противоположную сторону, будто камень только теперь оторвался от вас!..

Я не возражал: Вепрев удивительно верно передал переживания каждого метальщика.

— Это тоже концентрация внимания? — спросил я.

— Конечно, тов. Андрей! Хорошим метальщиком может быть лишь тот, кто обладает, во-первых, хорошим зрением, во-вторых, умеет хорошо фиксировать взглядом цель и бросаемый предмет, и, в третьих, самое главное, кто хорошо умеет концентрировать свое внимание, кто умеет сильно хотеть. Рассеянный, слабовольный и не способный сосредоточивать внимание никогда не научатся метко попадать в цель. Вы же как раз отвечаете трем первым требованиям, поэтому я и сказал, что у вас меткий взгляд и что вы — хороший метальщик… Это вам второй пример, вырванный из жизни, когда концентрированное внимание, сильное хотение способствуют полету и уже не вниз, как в примере с ястребом, а почти параллельно земле или даже вверх, если цель ваша находится высоко. Теперь дальше. Вы зацепили на столе стакан. Он падает, — подхватить его вы не успели, вам остается только провожать его взглядом до полу… И через этот взгляд вы как бы изливаете на него в миг вспыхнувшее у вас и охватившее вас целиком страстное желание поддержать падающий предмет или, по крайней мере, ослабить силу его падения… Вы даже сжимаетесь весь и приседаете, и у вас вырывается такой же нетерпеливый звук покряхтывания, как при метании камня… И очень часто вам удается взглядом поддержать стакан, и он при ударе о пол не разбивается. Это такое частое явление, что вы даже не замечаете своей роли и удивляетесь, когда стакан остается целым… Но ведь вы сами своим, упорным желанием ослабили скорость его падения и силу удара при встрече с полом!.. Вот вам три примера, демонстрирующих роль концентрированного внимания, роль настойчивого хотения… Теперь я перейду к тому, — как, упражняя, свой взгляд, а через него внимание и хотение, можно достичь того опыта, что я вам перед этим показывал.

«Пожалуй, это не фокус», — уже передумал я; примеры Вепрева показались мне достаточно убедительными.

III

Он поднялся и опять зашарил рукой по стене недалеко от стола. В стене звякнула пружина, и вверх отскочила дверка, обнаруживая внутри объемистый шкап.

— Вот… — начал он и остановился; обернувшись назад. Его лицо на мгновение исказилось гримаской досады. Я оглянулся; в полу сзади нас поднимался трап, и из подполья ловко выскочила маленькая чудная фигурка… Толстое туловище, миниатюрные ручки и ножки, совершенно лысая розовая головка с громадными на носу очками в золотой оправе.

Фигурка, запыхавшись, видимо, от возбуждения, — на что указывали два красных пятна на ее щечках, — бегом направилась к Вепреву с криком:

— Эврика! Эврика! Виноват… — вдруг заметила она меня. — Разрешите представиться: Шариков Наум Наумович, именинник 1-го декабря по старому стилю!.. — Все это он выпалил скороговоркой, шаркая передо мной ножкой.

«Должно быть, юдофоб и все прочее», — мелькнуло у меня. Вепрев счел нужным представить меня:

— Мой новый помощник, тов. Андрей, и ваш новый коллега.

— Очень приятно! Приятно!.. Вы — коммунист?

Еще один прозорливец! Но разве ему не все равно, кто я? Гм…

Вепрев прервал любопытного опять, как мне показалось, с гримаской недовольства и досады:

— Вы имеете что-нибудь сказать? Так говорите, а то мы заняты…

Вместо ответа Шариков схватил его под руку, а меня кивком пригласил следовать за собой.

— Я открыл!.. Я открыл!.. Пойдемте, покажу…. Ах, как хорошо!.. — он радовался, как малое дитя.

Мы втроем спустились по лестнице в подполье; оно было ярко освещено и своим устройством отвечало, должно быть, расположению дома. Первая комната, в которую мы попали, находилась под «рабочим кабинетом» Вепрева и была большим залом, тоже сверху донизу уставленным самими разнообразными и незнакомыми мне аппаратами и машинами.

Шариков увлек нас к крайнему столу, на котором стоял большой стеклянный ящик; на дне его была насыпана земля, а посередине высился самый обыкновенный муравейник с проворными, большими рыжими муравьями. Шариков обратил наше внимание на присутствие здесь же других муравьев, черных и небольших.

Вепрев стоял неподвижно, почему-то насупившись, в то время как его помощник суетился без устали и, все более и более розовея, сыпал беспорядочно словами, вроде: Ах, как хорошо! Вот-то славно!.. Мое почтение!..

Он соединял и разъединял какие-то провода, тянувшиеся к игрушечному по размерам аппаратику, благодаря своему рупору, похожему на граммофон. Вдруг он прервал свой лепет и замер, я бы сказал, в смущении; на лице заиграла растерянная улыбка. Вепрев тоже заметил ее и объяснил, подыскивая слова:

— Видите ли… Это совершенно новая область, в которой мы работаем… И нам хотелось бы… весьма понятно… до известного времени сохранять, так сказать, в тайне все, что вы здесь увидите…

Шариков радостно закивал круглой головкой, как китайский болванчик. Вепрев продолжал:

— Наши научные изыскания касаются борьбы с вредителями в сельском хозяйстве — насекомыми… Мы работаем над изобретением аппарата, которым можно было бы уничтожить насекомых вредных, не причиняя в то же время смерти другим, зачастую полезным в сельском хозяйстве.

Его помощник совсем расплылся в нелепой улыбке, сияя золотыми зубами и в восторге бормоча:

— Так! Так! Вот это ловко — мое почтение! Славное дело! — и пустил аппаратик в ход, предварительно направив его рупором на стеклянный ящик.

Аппаратик зашипел, увеличивая тем свое сходство с граммофоном.