Рубиновое сердце. Ироничный детектив - Сергей Танцура

– Ясно, – кивнул Борис. Со звоном уронив хреновину обратно на стол, бармен достал из кармана выкидной нож и, шагнув к Костику, перерезал удерживающую его верёвку. Костик охнул и мешком повалился на пол, не замечая слёз облегчения, ручьём хлынувших из его глаз.

– Вставай, отмычка, – легонько пнул его в бок Борис, складывая нож и пряча его обратно в карман. – Барыга ждёт…

…Въехав во двор указанного Костиком дома, Славич припарковался за черным «Лендкрузером» с тонированными стёклами и заглушил мотор.

– Иди, – обернувшись с переднего сиденья, сказала Вероника Костику. Тот на секунду замешкался, но, получив чувствительный тычок локтем от сидевшего рядом с ним Бориса, открыл дверь и поспешно выскользнул наружу. Постоял, вдыхая полной грудью сырой, наполненный уже осенними запахами воздух, и двинулся к знакомому подъезду. Набрал код нужной квартиры и отступил на шаг, чтобы оказаться в поле зрения миниатюрной камеры, вмонтированной в косяк так умело, что не знающий человек ни за что не догадался бы о её существовании.

– Костик? – кашлянул через минуту домофон.

– Я, дядя Коля. Привет вам от отца, – условленной фразой ответил Костик.

– Большой привет? – поинтересовался домофон.

– Такой примерно, – сказал Костик и, подняв руку, продемонстрировал рубин. Вероника долго не хотела отдавать ему камень, пока Костик не убедил ее, что Меньшой работает только с эксклюзивным товаром и на что-нибудь другое может не клюнуть. Сам Костик обращался к Николаю Федоровичу всего два раза: с антикварным браслетом, снятым им с какой-то тёлки в «Жаре», и с тем самым, первым, рубином. Остальные цацки, добытые неправедным трудом, Костик сбывал через скупщиков попроще, которые сами предпочитали не связываться с раритетами – слишком уж заметными они были. Меньшов же такими предрассудками не страдал, специализируясь именно что на раритетах, и платил за них всегда настоящую цену. А вот куда, за сколько и кому он потом продавал эти раритеты сам, оставалось тайной за семью печатями. И эту тайну Костику сейчас и предстояло выяснить.

– Входи, – отозвался домофон, и магнитный замок щелкнул, открываясь. Костик задержал воздух, как перед прыжком в ледяную воду. И, потянув тяжелую стальную дверь на себя, вошёл…

3

Дверь в квартиру Меньшого открыл не сам Меньшой, как обычно, а незнакомый белобрысый паренёк лет двадцати в чёрной кожаной куртке и вытертых синих джинсах. На Костика он смотрел с непонятной усмешкой, кривившей его тонкие нервные губы, а в серых глазах стыл лёд, от которого у Костика по спине побежали мурашки. Несмотря на молодость и далеко не богатырскую стать, паренёк был опасен, и Костик, почуявший эту опасность, настороженно спросил:

– А где дядя Коля?

– Там, – мотнул головой себе за плечо паренёк и посторонился, освобождая дорогу. – Проходи… племянничек.

– Да нет, я лучше в другой раз… – осторожно попятился от двери Костик, не сводя глаз с рук белобрысого. Руки были белые, ухоженные – и пустые, но это ничуть не успокаивало, скорее наоборот. И потому Костик пропустил момент, когда позади него выросла массивная фигура и хриплый, словно сорванный голос произнёс:

– Сказано же – проходи. Вот и проходи, не задерживай.

Мощный толчок в спину проиллюстрировал эти слова наглядно, и Костик буквально влетел в квартиру, мимо усмешки белобрысого, ставшей ещё шире – и ещё неприятнее. Пропустив внутрь двухметрового, с такими широченными плечами, что ему пришлось повернуться чуть боком, качка, паренёк аккуратно прикрыл дверь и, повернувшись к Костику, протянул ему раскрытую ладонь.

– Давай свой «привет». Быстро!

Костик и не подумал брыкаться. Достав из кармана рубин, он безропотно вложил его в ладонь белобрысого и поспешно отступил вглубь коридора. Не обращая на него внимания, паренёк посмотрел сквозь камень на свет и удовлетворенно кивнул.

– Сойдёт.

Костик, который, отступая, оказался у раскрытой двери в зал, скосил на нее глаза и почувствовал, как у него засосало под ложечкой. В комнате царил полный бедлам: вся мебель была сдвинута со своих мест, ковры, картины, а кое-где и обои сорваны со стен, ящики комода и письменного стола выдернуты из ниш и разбросаны по полу вместе со своим содержимым. А посреди этого погрома в кресле со связанными за спиной руками неподвижно сидел хозяин квартиры, и лишь непримиримый блеск его правого глаза – левый совсем заплыл, превратившись в еле заметную щёлку на фоне огромного кровоподёека, наливавшегося уже пугающей чернотой – говорил о том, что Меньшой ещё жив.

– Что с ним делать будем? – просипел качок, отрывая Костика от созерцания и возвращая его на грешную землю… на которой, вполне могло статься, он доживал последние минуты.

– Пусть пока посидит вместе со своим «родственничком», – хмыкнул белобрысый. – А там будет видно.

Кивнув, качок молча шагнул вперёд – и что было сил врезал Костику поддых. А сил у качка, как выяснилось, было предостаточно. Переломившийся пополам Костик буквально завязался узлом вокруг его пудового кулака – и тут же взмыл под потолок коридора, чтобы через секунду свободного полёта с грохотом приземлиться на пол уже в зале, отбив колени, локти и лоб одновременно. Воздух, со свистом вылетевший из его лёгких после удара, теперь никак не желал возвращаться обратно, и, хватая его широко раскрытым ртом – с сомнительным успехом, однако, – Костик «поплыл». И даже не дёрнулся, когда присевший рядом с ним на корточки качок заломил ему руки за спину и начал деловито заматывать их серебристым скотчем. Закончив, он легко, как котёнка, поднял Костика за пояс брюк и, отнеся его поближе к Меньшому, кулем свалил к его ногам.

– Посторожи племянника, дядя, – хмыкнул качок и повернулся к ещё одному человеку, находившемуся в комнате и не замеченному Костиком.

– Ну, что?

– Пусто, – поспешно отозвался тот, втягивая голову в плечи и дрожа, как осиновый лист.

– Так не бывает, – лениво возразил белобрысый, появляясь в дверях. – Чтобы у барыги – да не было сейфа или хотя бы тайника – нет, не бывает такого. Плохо ищешь, баклан.

– Х-хорошо ищу, – заикаясь от нешуточного испуга и бледнея, промямлил «баклан». – Я всё уже обстучал дважды – н-нету!

– Спроси-ка у Меньшого еще разик, Сеня, – приказал белобрысый, недобро сощурившись, и качок, ухмыльнувшись, склонился над Николаем Федоровичем, занося кулак.

– Нет у меня сейфа! – сквозь стиснутые зубы процедил Меньшов. – Он мне просто не нужен. Я работаю с уникальными, эксклюзивными вещами, а их по определению не может быть много. Две-три в год – и все!

– Ты не кипешись и на небо тайгой не ехай, – одёрнул его белобрысый, перестав улыбаться. – Две-три цацки в год – да разве на это проживёшь?!1

– А много старику нужно? – неловко пожал плечами Меньшой. Белобрысый закусил губу и задумчиво оглядел комнату. Даже до погрома она не отличалась богатством обстановки, теперь же – тем более.

– Ну, допустим, – медленно, с заметной неохотой признал парень. Немного подумав, вытащил рубин Вероники и, держа за цепочку, покачал им перед глазами Меньшого. – А на сколько тогда потянет эта муля?

Николай Федорович профессионально прищурился, оценивая камень, и назвал именно ту сумму, на которую рассчитывал накануне Костик:

– Сто пятьдесят – сто семьдесят штук.

– Ладно, – вновь повеселел белобрысый. – Считай, что мы тебе поверили и благодари своего «племяша» за то, что он, так сказать, купил тебе – да и себе тоже – здоровье. Валим отсюда, – приказал он своим подельникам. Качок-Сеня на миг задержался, всё ещё не опуская занесённый кулак и словно раздумывая, не завершить ли начатое.

– А если заложат? – поинтересовался он, буравя Меньшова тяжёлым взглядом. Парень оглянулся.

– Скупщик краденного и вор? Кому они нас могут заложить? Мусорам? – он рассмеялся, как будто услышал хорошую шутку. Сеня пренебрежительно сплюнул и, махнув рукой, признавая его правоту, потопал к выходу. За ними, чуть замешкавшись, двинулся и «баклан», довольный, что всё закончилось без «мокрухи». Начавший уже более-менее нормально дышать Костик поднял прояснившиеся глаза как раз вовремя, чтобы узнать Сашку-Ферта – карманника, промышлявшего в тех же клубах, что и он сам. Заметив взгляд Костика, Сашка-Ферт смущённо кивнул ему и развёл руками, словно извиняясь за происшедшее и давая понять, что сам он тут ни при чём. Однако задерживаться и развязывать пленников он не стал, торопливо юркнув в коридор – своих подельников он явно боялся. Хлопнула, закрываясь, входная дверь, и Костик с Меньшовым остались одни.

– Жив? – спросил Николай Федорович, скосив вниз здоровый глаз.

– Жив, – ответил Костик и начал извиваться, пытаясь освободить руки. Через пару минут ему это удалось и, встав, он оглядел путы Меньшова. Поняв, что развязывать скотч слишком долго, сходил на кухню за ножом и, вернувшись, разрезал липкую ленту. Вытащив руки из-за спины, Николай Федорович растёр затекшие запястья и сказал то, что ему посоветовал белобрысый: