Редьярд Киплинг - Р Самарин

Талант настоящего, хотя и глубоко противоречивого художника прежде всего заключается в большей или меньшей доле правдивости. Хотя Киплинг много утаивал из той страшной правды, которую он видел, хотя он и прятался от вопиющей правды за сухими, деловыми описаниями, но в ряде случаев - и очень важных - он говорил эту правду, хотя иногда и не договаривал ее до конца. Во всяком случае, он давал ее почувствовать.

Он поведал правду о страшных эпидемиях голода и холеры, которые стали уделом колониальной Индии (повесть "На голоде", рассказ "Без благословения церкви"), о грубых и неотесанных завоевателях, которые мнили себя господами над древними народами, обладавшими некогда великой цивилизацией. Тайны древнего Востока, столько раз врывающиеся в повести и стихи Киплинга, встающие как неодолимая стена между цивилизованным белым конца XIX века и безграмотным факиром, - это вынужденное признание бессилия, поражающего белого человека перед лицом древней и непостижимой для него культуры, потому что он пришел к ней как враг и вор, потому что она замкнулась от него в душе своего создателя - порабощенного, но не сдавшегося народа ("За чертой"). И в том чувстве тревоги, которое не раз охватывает белого завоевателя, героя Киплинга, перед лицом Востока, не говорит ли предвидение поражения, предчувствие неизбежного исторического возмездия, которое обрушится на потомков "трех солдат", на Томми Аткинсов и прочих? Понадобятся десятилетия, чтобы люди нового поколения преодолели эти предчувствия и страхи. В романе Грэма Грина "Тихий американец" старый английский журналист тайно помогает борющемуся вьетнамскому народу в его освободительной войне и поэтому снова становится человеком; в романе А.Силлитоу "Ключ от двери" молоденький солдат из оккупационных британских войск, воюющих в Малайе, испытывает острое желание уйти от этой "грязной работы", щадит партизана, попавшего в его руки, - и тоже становится человеком, обретает зрелость. Так решаются вопросы, которые когда-то бессознательно мучили Киплинга и его героев.

Когда заходит речь о Киплинге, принято вспоминать его стихи:

Запад есть Запад, а Восток есть Восток,

и с мест они не сойдут,

пока не предстанет Небо с Землей

на страшный господень суд...

Обычно на этом цитата обрывается. Но ведь стихи Киплинга идут дальше:

Но нет Востока, и Запада нет, что - племя, родина, род,

если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает.

Перевод Е.Полонской

Да, в жизни сходятся сильный с сильным. И не только в этом стихотворении, но и во многих других произведениях Киплинга, где сила цветного человека демонстрируется как такое же прирожденное его качество, как и сила белого. "Сильные" индийцы нередко бывают героями Киплинга, и это тоже важная часть той правды, которую он показал в своих произведениях.

Каким бы джингоистом ни был Киплинг, но его индийцы - великий народ, обладающий великой душой, и с такой характеристикой он появился в литературе конца XIX века именно у Киплинга, изображенный не в расцвете своей государственности и силы, не при Ашаке, Калидасе или Аурангзебе, но поверженный в прах, растоптанный колонизаторами - и все же необоримо сильный, непобедимый, лишь временно несущий свое рабство. Слишком древний, чтобы не пережить и этих господ. Правда лучших страниц Киплинга заключается в чувстве временности того господства, которое завоевано штыком и пушкой, кровью Томми Аткинса. Это чувство обреченности великих колониальных держав раскрывается в стихотворении "Бремя белых", написанном еще в 1890 году и посвященном захвату Филиппин Америкой.

Конечно, это трагический гимн империалистическим силам. У Киплинга хозяйничанье завоевателей и насильников изображается как миссия культуртрегеров:

Несите бремя белых

сумейте все стерпеть,

сумейте даже гордость

и стыд преодолеть;

придайте твердость камня

всем сказанным словам,

отдайте им все то, что

служило б с пользой вам.

Перевод М.Фромана

Но Киплинг предупреждает - колонизаторы не дождутся благодарности от тех, кому они навязали свою цивилизацию. Из порабощенных народов они не сделают своих друзей. Колониальные народы чувствуют себя рабами в эфемерных империях, создаваемых белыми, и при первой возможности поспешат вырваться из них. В этом стихотворении сказана правда о многих трагических иллюзиях, свойственных тем, кто, подобно юному Киплингу, когда-то верил в цивилизаторскую миссию империализма, в воспитательный характер деятельности английской колониальной системы, тащившей "дикарей" из их дремотного состояния к "культуре" на британский манер.

С большой силой предчувствие обреченности, казалось бы, могучего мира насильников и хищников выразилось в стихотворении "Мери Глостер", в какой-то мере ставящем тему поколений применительно к английской социальной ситуации конца века. Умирает старый Энтони Глостер, миллионер и баронет. И мучается перед смертью несказанно - некому оставить накопленное богатство: его сын Дик - жалкое исчадье британского декаданса, рафинированный эстет, любитель искусств. Старики созидатели уходят, оставляя созданное ими без призора, покидая свое имущество на ненадежных наследников, на жалкое поколение, которое погубит доброе имя разбойничьей династии Глостеров...

Иногда жестокая правда большого искусства прорывалась и там, где поэт говорит о себе: она звучит в стихотворении "Галерный раб". Герой вздыхает о своей старой скамье, о своем старом весле - он был галерным рабом, но как прекрасна была эта галера, с которой его соединяла цепь каторжника!

Пусть цепи терли ноги, пусть дышать было трудно нам,

но другой такой галеры не найти по всем морям!

...Друзья, мы были шайкою отчаянных людей,

мы были слугами весел, но владыками морей,

мы вели галеру нашу напрямик средь бурь и тьмы,

воин, дева, бог иль дьявол - ну, кого боялись мы?

Перевод М.Фромана

Азарт соучастников "большой игры" - той самой, которая так тешила мальчишку Кима, - горько дурманил и Киплинга, о чем ярко говорит это стихотворение, написанное им как бы в момент протрезвления. Да, и он, всесильный, гордый белый человек, без умолку твердящий о своей свободе и власти, был только галерником, прикованным к скамье корабля пиратов и купцов. Но такова его доля; и, вздохнув о ней, он утешает себя мыслью о том, что какова бы ни была эта галера - это была его галера, ничья иная.

Через всю европейскую поэзию - от Алкея до наших дней - проходит образ государства-корабля, терпящего бедствие, надеющегося только на тех, кто сможет служить ему и в этот час; галера Киплинга - один из могучих образов в этой давней поэтической традиции.

Горькая правда жизни, прорывавшаяся в лучших стихотворениях и рассказах Киплинга, прозвучала с наибольшей силой в романе "Свет погас". Это печальная повесть о Дике Хелдаре, английском военном художнике, который отдал все силы своего таланта людям, не оценившим его и быстро забывшим о нем.

В романе много спорят об искусстве. Дик - а за ним и Киплинг противник нового искусства, возникшего в Европе в конце века. Ссора Дика с девушкой, которую он искренне любит, в значительной степени объясняется тем, что она - сторонница французского импрессионизма, а Дик - его противник. Дик - приверженец лаконичного искусства, точно воспроизводящего действительность. Но это не натурализм. "Я не поклонник Верещагина", говорит Дику его друг, журналист Торпенхау, увидев его набросок, изображающий убитых на поле боя. И в этом суждении скрыто многое. Суровая жизненная правда - вот к чему стремится Дик Хелдар, за это он борется. Она не нравится ни рафинированной девице, ни недалекому Торпенхау. Зато она нравится тем, для кого Хелдар пишет свои картины, - английским солдатам. В разгар очередного спора об искусстве Дик и девушка оказываются перед витриной магазина художественных изделий, где выставлена его картина, изображающая выезд батареи на огневые позиции. Перед витриной толпятся солдаты-артиллеристы. Они хвалят художника за то, что их тяжелый труд показан таким, каков он есть на самом деле. Для Дика это и есть подлинное признание, куда более весомое, чем статьи критиков из модернистских журналов. И это, конечно, мечта самого Киплинга - добиться признания от Томми Аткинса!

Но писатель показал не только сладкую минуту признания, но и горькую участь художника-бедняка, всеми забытого и лишенного возможности жить той солдатской походной жизнью, которая казалась ему неотъемлемой от его занятий искусством. Поэтому невозможно без волнения читать ту страницу романа, где ослепший Хелдар слышит на улице, как проходит мимо него воинская часть: он упивается стуком солдатских сапог, скрипом амуниции, запахом кожи и сукна, песней, которую ревут здоровые молодые глотки, - и здесь Киплинг тоже говорит правду о чувстве кровной связи своего героя с солдатами, с массой простых людей, обманутых, как и он, приносящих себя в жертву, как сделает это и он через несколько месяцев где-то в песках за Суэцем.