Последний конвой - Саморский

подниматься по насыпи наверх. Песок осыпался под ногами, форменные ботинки пропитались пылью, норовя полностью слиться с раскаленной почвой.

Часовой осматривал окружение в полевой бинокль, спрятавшись от раскаленных солнечных лучей под маскировочную сеть, хотя тени она практически не давала. Родион осторожно прикоснулся к пулемету и тут же отдернул руку, — металл успел накалиться.

— Вот что парень, — сказал Эмиссар, — ступай-ка ты под тент. Каждые полчаса поднимайся на холм, осматривай периметр, и этого будет вполне достаточно. Торчать здесь весь день не нужно, — живьем поджаришься.

Часового уговаривать не пришлось, быстро отдал честь и опрометью бросился вниз по насыпи. Родион задержался на пару минут, оглядывая окрестности. По спине потекла струйка горячего пота, глаза слезились от невыносимо яркого света, обжигающий воздух шевелил волосы.

Больше сорока градусов, ожесточенно думал он, а ведь жара еще даже не началась. И это — февраль. А что же здесь будет в середине июля? Настоящее пекло!

Горизонт был пуст. Воздух дрожал и извивался, преломляя солнечные лучи, искажая местность до полной неузнаваемости. Родион перевел взгляд на лагерь. Сверху большую часть обзора перекрывал давно выгоревший на солнце тент. Два с небольшим десятка технических средств разного ранга выстроились защитным полукругом по внешнему периметру лагеря. С обратной стороны лагерь защищала рукотворная насыпь.

Эмиссар осторожно спустился с холма, сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Каждая секунда под прямыми солнечными лучами превращалась в невыносимую пытку. В горле пересохло, губы высушило, кожа на руках и лице горела, в ботинках что-то подозрительно хлюпало. Его организм выдавливал последние капли жидкости, чтобы хоть немного охладить тело. Неимоверно хотелось пить, но теплая и противная на вкус вода почти не приносила облегчения, зато сразу же выходила обратно капельками пота.

— Проклятая Африка, — вполголоса привычно выругался Родион, и вошел под спасительный тент. Не спеша прогулялся вдоль автоцистерн, взмахом приветствовал второго часового, занявшего наблюдательный пост на крыше водовозки.

Вот же хитрый жук!

Затем вышел к тракторам и тягачам, внимательно осмотрел технику. Одобрительно хмыкнул. Дошел до самого края лагеря, где между полуприцепами притаились пикапы, джип-вездеход мобильной группы, броневик штурмовиков и его собственный «Тигр». Еще один часовой «фашист» отсалютовал из укрытия. Родион тоже взмахнул рукой и повернул обратно. Теперь можно немного расслабиться и поспать хотя бы пару часов.

Спальных блиндажей было вырыто два. Один для водил, второй — для охраны и обслуги. Если в первом все спали мертвым сном, то во втором шла обычная текучка: смена часовых, подготовка к новому походу, суета и болтовня свободной смены. Родион выбрал первый — очень хотелось спать, спустился по грунтовым ступеням, раздвинул занавеси и вошел внутрь. Осмотрел мокрые брезентовые стены, школьные маты, разложенные прямо на полу, три десятка спящих тел водителей.

Дневальный непрерывно брызгал водой на брезент, капли мгновенно высыхали. Неизвестно, поможет от жары или нет, но хоть немного повысит влажность. Добравшись до самого края землянки, дневальный вновь возвращался обратно, зачерпывал новую порцию и брызгал снова и снова, опуская ладонь в ведро с дождевой водой, собранной сегодня утром.

Родион отыскал свободное место между водителями и лег, на секунду смежил веки, пытаясь расслабиться.

Ненавижу жару, с ожесточением подумал он, ненавижу Африку!

И почти мгновенно уснул.

Глава 2

Михаил

Михаилу приснилось, что он провалился по самую шею в зыбучий песок. Грудь сдавила тяжесть, губы растрескались от неимоверного жара, исходящего от поверхности пустыни. Раскаленный воздух полуденного зноя колышется перед глазами, словно острыми когтями дерет легкие, выжигая альвеолы.

Он сопротивляется изо всех сил, рвется наверх, но все равно тонет в рыхлой субстанции. Не за что ухватиться — нет точки опоры, медленно и неотвратимо тело погружается в песок все глубже и глубже. Спину и ноги нестерпимо печет, острые песчинки царапают кожу, глаза заливает потом. Задыхаясь, он хватает ртом воздух, словно глубоководная рыба, вытащенная на поверхность. В детстве Михаил часто видел этих уродливых созданий в сетях промысловиков. Отец работал на тральщике ВМФ, переоборудованном в рыболовецкое судно. Агония обитателей больших глубин обычно была недолгой, а потом их подавали на стол в запеченном виде. Он уже мысленно представляет самого себя, лежащего на огромном блюде, украшенном гарниром из свежих водорослей.

Михаил взмахивает руками в тщетной попытке остановить погружение, с надеждой оглядывается. Вокруг только пустыня, раскаленный воздух и бескрайнее небо с двумя убийственно слепящими солнцами. Еще секунда, и его голова навсегда скроется в песке. Он удваивает усилия, отчаянно барахтается, бьется в пароксизме отчаяния, ужаснувшись неизбежному, кричит, что есть мочи. В открытый рот тут же сыплется струя раскаленного песка, мгновенно забивает глотку и легкие, крик обрывается едва начавшись. Михаил кашляет, перхает, выплевывает песок, снова судорожно вдыхает, открывает глаза и просыпается…

* * *

Голова кружится, перед глазами плывет. Он несколько секунд растерянно моргает, пытаясь сфокусировать зрение.

Черт возьми, да где это я?

Память возвращается урывками: экспедиция, важный груз, конвой, Африка.

Африка, мать ее!

Михаил сумел различить в темноте Иваныча, который низко склонившись, прижал указательный палец к губам, затем отодвинулся и поманил за собой. Резко сел и почувствовал сильное головокружение. Спертый воздух, жара, искусственно созданная влажность. Все понятно — перегрев. Тепловой удар.

Он аккуратно встал, пошатываясь, пошел вслед за дедом. Там на поверхности, конечно, гораздо жарче, но хотя бы есть свежий воздух. Иваныч наклонился и отодвинул в сторону стеганое ватное одеяло, закрывающее вход. Михаил присел на корточки, поднырнул в образовавшееся треугольное отверстие и оказался снаружи.

То, что он почувствовал в следующую секунду, можно сравнить с ударом кувалды в лоб. Невыносимая жара обрушилась сверху, словно обдало кипятком. Михаил начал судорожно хватать ртом воздух, как совсем недавно это было во сне. В глазах опять поплыло, ноги сами собой подогнулись, чтобы не рухнуть на песок он ухватился за плечо старика и повис на нем.

— Тише ты. Стой, не дергайся. Сейчас акклиматизируешься.

Безумным взглядом Михаил обвел окрестности лагеря. Глазам больно от невыносимо белого песка пустыни. Солнце жжет даже сквозь брезент тента. Горячий воздух, поднимающийся от раскаленного грунта, создает невероятные иллюзии. Все предметы колышутся, плывут, произвольно меняют форму и размеры.

Враз пересохшими, шершавыми и совершенно не подчиняющимися губами Михаил просипел:

— Сколько градусов, Иваныч?

— Сорок восемь, — ответил старик, — и это мы только на триста километров отъехали от побережья. Дальше будет хуже.

Михаил закрыл глаза и тихо застонал, бормоча что-то невнятное.

— Мишка, подсобить треба. Старый я стал, не могу один колесо снять. Тяжелое,