Токийская невеста - Амели Нотомб

Доев, я увидела, что все смотрят на меня в вежливом смущении.

— В каждой стране свои правила поведения за столом, — пробормотала я. — Сейчас вы познакомились с бельгийскими.

— Oh my God![6] — воскликнула Эйми.

Она-то была в состоянии говорить. Что бы она ни ела, у нее был такой вид, будто она жует жвачку.

Реакция Хары понравилась мне куда больше: он поспешил приготовить мне еще окономияки.

Мы пили пиво «Кирин». Я принесла «Шиме», но оно не сочеталось с хиросимским соусом. Азиатское ячменное пиво в таких случаях — идеальный напиток.

Не знаю, о чем они говорили. Еда слишком занимала меня. Я переживала приключение памяти такой невероятной глубины, что не стоило и надеяться с кем-то его разделить.

Сквозь туман захвативших меня ощущений помню только, что Эйми после еды предложила сыграть в Pictionary,[7] и мы принялись играть в западном понимании этого слова. Очень скоро она пожалела о своем предложении: японцы гораздо сильнее нас, когда нужно изобразить абстрактное понятие. Игра шла, по сути, между тремя японцами, пока я в экстазе переваривала окономияки, а американка проигрывала, крича от ярости. Ей на руку было мое участие, так как я рисовала еще хуже, чем она. Каждый раз, когда наступала моя очередь, я изображала на бумаге нечто, напоминающее картошку.

— Come on![8] — орала она, а японцы даже не пытались скрыть смех.

Это был изумительный вечер, Ринри потом отвез меня домой.

###

На следующем уроке он вел себя уже по-другому: теперь он держался со мной скорее как с подругой, нежели как с учительницей. Я порадовалась, тем более что это способствовало его успехам: он уже не так боялся говорить. Зато мне стало еще более неудобно принимать от него конверт.

Перед тем как расстаться, Ринри спросил, почему я все время назначаю ему встречи в этом кафе на Омотэ-сандо.

— Я в Токио чуть больше двух недель и не знаю других кафе. Если вы знаете места лучше, то предложите.

Он ответил, что заедет за мной на машине.

Тем временем я начала изучать деловой японский, со мной вместе занимались немцы, сингапурцы, канадцы, корейцы, и все они были уверены, что знание этого языка — ключ к блестящему будущему. Имелся даже один итальянец, но он вскоре сдался, поскольку не мог освоить музыкальное ударение.

В сравнении с этим дефект произношения немцев, которые вместо «в» говорили «ф», выглядел пустяком. Я, как и везде, была единственной бельгийкой.

На выходные мне впервые удалось уехать из Токио. Поезд доставил меня в городок Камакура в часе езды от столицы. Я вновь увидела старую Японию, и на глазах у меня выступили слезы. Тяжелые черепичные крыши, похожие на фигурные скобки на фоне неба, такого бездонно-синего, и застывший от мороза воздух говорили мне, что они меня ждали, что им не хватало меня, а теперь, когда я вернулась, мировой порядок вновь восстановлен и мое царство продлится тысячу лет.

Лиризм у меня всегда отдавал мегаломанией.

Днем в понедельник «мерседес», белее белого, распахнул передо мной дверцу.

— Куда мы поедем?

— Ко мне, — сказал Ринри.

Я не нашлась, что ответить. К нему? Он с ума сошел. Надо же было хоть предупредить. Странный поступок для хорошо воспитанного японца!

Я укрепилась в своих подозрениях насчет его связей с японской мафией. И посмотрела на его запястья: не виднеется ли из-под рукавов татуировка? А что означает идеально выбритый затылок? Принадлежность к какому клану?

Мы ехали довольно долго, пока не оказались в шикарном районе Дэнъэн-тёфу, где обитают токийские миллионеры. Дверь гаража поползла вверх, опознав машину. Дом воплощал японские представления шестидесятых годов о суперсовременном жилище. Его окружал сад метра в два шириной — этакий зеленый крепостной ров, опоясывавший квадратный замок из бетона.

Родители вышли встретить меня, они говорили мне «сэнсэй», отчего меня душил смех. Месье являл собой произведение современного искусства, прекрасное и загадочное, весь в драгоценностях из платины. Мадам выглядела поскромнее, в модном дорогом костюме. Мне подали зеленый чай, после чего родители удалились, чтобы не мешать процессу обучения.

Ситуация не из легких. Я просто не могла заставлять Ринри повторять слово «яйцо» на этой космической станции. Зачем он меня сюда привез? Понимал ли он, какое впечатление это произведет на меня? Видимо, нет.

— Вы всегда здесь жили? — спросила я.

— Да.

— Роскошный дом.

— Нет.

Он не мог ответить иначе. Но в каком-то смысле он говорил правду. Несмотря ни на что, обстановка была простой. В любой другой стране такая богатая семья жила бы во дворце. Но по сравнению с общим уровнем жизни в Токио, с квартиркой Хары например, эта вилла поражала своими размерами, внушительностью и покоем.

Я продолжала кое-как вести урок, стараясь не говорить больше ни о доме, ни о его хозяевах. Но чувствовала себя не в своей тарелке. Меня не оставляло ощущение, что за мной подсматривают. Конечно, это была чистейшая паранойя, родители слишком себя уважали, чтобы заниматься такими вещами.

Постепенно я поняла, что Ринри разделяет мои подозрения. Он настороженно озирался. Уж не водятся ли в бетонных замках привидения? Прервав меня жестом, Ринри на цыпочках направился к двери.

Он тихонько вскрикнул, и тут, как черти из табакерки, в комнату ворвались, завывая от смеха, старик со старухой. При виде меня они еще больше развеселились.

— Сэнсэй, позвольте представить вам моих бабушку и дедушку.

— Сэнсэй! Сэнсэй! — завизжали старики, сочтя, видимо, что я так же похожа на сэнсэя, как на борца сумо.

— Мадам, месье, добрый день…

Каждое мое слово, каждый жест вызывали у них дикий хохот. Они гримасничали, хлопали по спине внука, потом меня, пили чай из моей чашки. Старуха коснулась моего лба, закричала: «Ой, какой белый!» и скорчилась от смеха, как и ее муж.

Ринри улыбался, храня полную невозмутимость. Они явно страдали старческим слабоумием, и я с уважением подумала о родителях Ринри, которые не сдавали этих чокнутых маразматиков в богадельню. Выдержав их цирк минут десять, мой ученик поклонился и попросил их подняться в свои комнаты отдохнуть, потому что они наверняка утомились от такой нагрузки.

Вволю поиздевавшись надо мной, кошмарные старики в конце концов ушли. Я понимала не все, что они говорили, но общий смысл уловила. Когда дверь за ними закрылась, я вопросительно посмотрела на Ринри. Но он ничего не сказал.

— Ваши дедушка и бабушка… довольно своеобразные люди.

— Они старые, — сдержанно ответил он.

— С ними что-то случилось?

— Они состарились.

Замкнутый круг. Сменить тему стоило мне неимоверных усилий. Я заметила музыкальный центр Bang&Olufsen и спросила, какую музыку он любит. Он назвал Рюити Сакамото, сказал о нем несколько слов. Я кое-как дотянула до конца урока, который дался мне тяжелее, чем все предыдущие вместе. Получив конверт, я подумала, что на сей раз полностью заслужила свой гонорар. Ринри отвез меня домой, не сказав за всю дорогу ни слова.

Я расспросила знакомых и выяснила, что в Японии такое происходит сплошь и рядом. В этой стране, где люди всю жизнь должны неукоснительно держать себя в руках, к старости они довольно часто не выдерживают, и у них сносит крышу, что не мешает им продолжать жить в семье, где за ними, согласно обычаям, заботливо ухаживают.

Для себя я сочла это героизмом. Но всю ночь меня мучили кошмары — дед и бабка Ринри дергали меня за волосы и щипали за щеки, заходясь каркающим смехом.

###

Когда девственно белый «мерседес» вновь гостеприимно распахнул передо мной дверь, я не спешила в него садиться.

— Мы поедем к вам?

— Да.

— Вы не боитесь обеспокоить ваших родителей и, главное, дедушку с бабушкой?

— Нет, они уехали.

Я тут же села рядом с ним.

Он вел машину молча. Мне нравилось, что можно обходиться без болтовни и не испытывать ни малейшей неловкости. Это позволяло мне спокойно смотреть на город и иногда на загадочно неподвижный профиль моего ученика.

Дома он приготовил мне зеленый чай, а себе налил кока-колу, что меня позабавило, поскольку меня он даже не спросил. Иностранка, ясное дело, должна прийти в восторг от национального напитка, а сам он сыт по горло японскими штучками.

— Куда уехала ваша семья?

— В Нагою. Это родина дедушки с бабушкой.

— А вы там бываете?

— Нет. Скучный город.

Я оценила его прямые ответы. Оказалось, это родители матери. Родителей отца нет на свете. Я вздохнула с облегчением: значит, в доме всего два монстра.

Меня разбирало любопытство, и я отважилась попросить его показать мне дом. Он ничуть не смутился и повел меня через лабиринт комнат и лестниц. Кухня и ванная были нашпигованы техникой. Комнаты обставлены довольно просто, особенно комната Ринри: самое примитивное ложе и книжный шкаф. Я посмотрела на корешки: собрание сочинений Такэси Кайко, его любимого писателя, но еще и Стендаль, и Сартр. Я знала, что последнего японцы обожают за экзотику — испытывать тошноту при виде обточенного морем камешка[9] есть нечто, идущее настолько вразрез со всеми японскими представлениями, что это завораживает их, как завораживает людей все диковинное.