Международный язык. Предисловие и полный учебник. Por Rusoj. - Людвик Заменгоф

Обращаю внимание читателя на изложенный пункт, по-видимому простой, но имеющий огромное практические значение. Нечего говорить, что на другом языке вы с лицом, не владеющим тем языком, не в состоянии будете объясняться даже с помощью самого лучшего словаря, потому что для того, чтобы уметь пользоваться словарём какого-нибудь из существующих языков, надо скачала знать более или менее этот язык. Чтобы уметь отыскать в словаре данное слово, надо знать его начало, между тем как в связной речи каждое слово большею частью употреблено в каком-нибудь грамматическом изменении, часто нисколько не похожим на основную форму слова, в соединении с различными приставками, суффиксами и т. п.; поэтому, не будучи предварительно знакомы с языком, вы почти ни одного слова в словаре не найдёте, а даже те слова, которые вы найдёте, тоже не дадут вам никакого понятия о значении фразы. Так, например, если бы я приведённую выше простую фразу написал по-немецки (Ich weiss nicht wo ich den Stock gelassen habe; haben Sie ihn nicht gesehen?), то не знающий немецкого языка найдёт в словаре следующее:

«Я — белый — нет — где — я —?— палка, этаж — спокойный — имущество —; иметь — она, они, вы —?— нет —?—».

Не говорю уже о том, что словарь всякого из существующих языков чрезвычайно обширен и отыскивание в нём двух — трёх слов подряд уже утомляет, между тем как словарь интернациональный, благодаря членораздельному строю языка чрезвычайно мал и удобен; не говорю уже также о том, что во всяком языке каждое слово имеет в словаре много значений, из которых нужно наугад выбирать подходящее. И если вы даже вообразите себе язык с самой идеальной упрощенной грамматикой, с постоянным определённым значением для каждого слова, — во всяком случае, чтобы адресат с помощью словаря понимал вашу записку, требовалось бы, чтобы он раньше не только изучил грамматику, но приобрёл бы в ней достаточно навыка, чтобы легко ориентироваться, отличать коренное слово от грамматически изменённого, производного или сложного и т. д., т. е. польза языка опять зависела бы от числа адептов, а при отсутствии последних сводилась бы к нулю. Ибо, сидя, например, в вагоне и желая спросить своего соседа «как долго мы будем стоять в N**», вы не предложите же ему раньше изучить грамматику языка! На интернациональном же языке вы можете быть сейчас же поняты членом каждой нации, если он не только не владеет этим языком, но никогда даже не слыхал о нём. Всякую книгу, написанную на интернациональном языке, может свободно читать со словарём в руке всякий, без малейшей подготовки и даже без надобности предварительно прочесть какое-либо предисловие, объясняющее употребление словаря[2]; а образованный человек, как видно будет ниже, даже к словарю должен мало прибегать.

Если вы желаете писать, положим, к какому-нибудь испанцу в Мадрид, но ни вы его языка не знаете, ни он вашего, и вы сомневаетесь, знает ли он интернациональный язык и даже слыхал ли он о нём, — вы можете всё-таки смело писать к нему, в полной уверенности, что он вас поймёт! Так как, благодаря членораздельному строю интернационального языка, весь словарь, необходимый для обыденной жизни, занимает, как видно из приложенного экземпляра, не более полулиста, входит удобно в наименьший конверт и может быть за одну копейку получен на каком угодно языке, — то стоит вам только написать письмо на интернациональном языке, вложить в письмо испанский экземпляр словарика, — и адресат вас уже поймёт, потому что этот словарик не только составляет удобный полный ключ для письма, но он сам уже и объясняет своё назначение и способ употребления. Благодаря самой обширной взаимной сочетаемости слов, с помощью этого маленького словаря можно выразить всё, что нужно в обыденной жизни; но, разумеется, слова редко встречающиеся, слова технические (а также слова «иностранные», предполагающиеся известными всем, напр., «табак», «театр», «фабрика» и т. п.) в нём не помещены; поэтому, если вам приходится непременно употребить подобные слова, а заменить их другими словами или целыми выражениями невозможно, то придётся прибегнуть уже к полному словарю, который вам однако нечего пересылать адресату: вы можете только при упомянутых словах поместить в скобках их перевод на язык адресата.

b) Итак, благодаря упомянутому строю языка, я могу объясняться на нём с кем мне угодно. Единственное неудобство (до всеобщего введения языка) будет только то, что мне нужно будет всякий раз ждать, пока собеседник разберёт мои мысли. Чтобы и это неудобство по возможности устранить (по крайней мере в сношениях с людьми образованными), я поступил следующим образом: словарь составлен мною не произвольно, а по возможности из слов, известных всему образованному миру. Так, напр., слова, одинаково употребительные во всех цивилизованных языках (так называемые «иностранные» и «технические»), я оставил без всякого изменения; из слов, различно звучащих в различных языках, взяты мною или общие двум-трём главнейшим европейским языкам, или принадлежащие только одному, но популярные и у других народов; там, где данное слово в каждом языке иначе звучит, я старался находить слово, которое имело бы только подходящее значение или более редкое употребление, но зато было бы знакомо главнейшим народам (напр. слово «близкий» в каждом языке звучит иначе; но стоит взять латинское «ближайший» (proximus), и окажется, что оно, в различных изменениях, употребительно во всех главнейших языках; если я, следовательно, слово «близкий» назову proksim, то я буду более или менее понятен каждому образованному человеку); в остальных же случаях я брал обыкновенно из латинского, как языка полуинтернационального. (Я отступал от этих правил только там, где этого требовали особые обстоятельства, как например избежание омонимов, простота орфографии и т. п.). Таким образом, при переписке со среднеобразованным европейцем, нисколько не изучавшим интернационального языка, я могу быть уверенным, что он не только поймёт меня, но даже без надобности особенно рыться в словаре, к которому он будет прибегать только при словах сомнительных.

Покончив с сущностью моего языка, я привожу несколько образцов интернациональной речи, для того чтобы читатель мог проверить всё сказанное выше:[3]

I. Patr|o ni|a.

Patr|o ni|a, kiu est|as en la ĉiel|o, sankt|a est|u Vi|a nom|o, ven|u reĝ|ec|o Vi|a, est|u vol|o Vi|a, kiel en la ĉiel|o, tiel ankaû ŝur la ter|o. Pan|o|n ni|a|n ĉiu|tag|a|n don|u al ni hodiaû kaj pardon|u al ni ŝuld|o|j|n ni|a|j|n kiel ni ankaû pardon|as al ni|a|j ŝuld|an|t|o|j; ne konduk|u ni|n en tent|o|n, sed liber|ig|u ni|n de la mal|ver|a, ĉar Vi|a est|as la reg|ad|o, la fort|o kaj la glor|o etern|e. Amen!

II. El la Bibli|o

Je la komenc|o Di|o kre|is la ter|o|n kaj la ĉiel|o|n. Kaj la ter|o est|is sen|form|a kaj dezert|a, kaj mal|lum|o est|is super la profund|aj|o, kaj la anim|o de Di|o si|n port|is super la akv|o. Kaj Di|o dir|is: est|u lum|o; kaj far|iĝ|is lum|o. Kaj Di|o vid|is la lum|o|n, ke ĝi est|as bon|a, kaj nom|is Di|o la lum|o|n tag|o, kaj la mal|lum|o|n Li nom|is nokt|o. Kaj est|is vesper|o, kaj est|is maten|o — unu tag|o. Kaj Di|o dir|is: est|u firm|aĵ|o inter la akv|o, kaj ĝi apart|ig|u akv|o|n de akv|o. Kaj Di|o kre|is la firm|aĵ|o|n kaj apart|ig|is la akv|o|n kiu est|as sub la firm|aĵ|o de la akv|o kiu est|as super la firm|aĵ|o; kaj far|iĝ|is tiel. Kaj Di|o nom|is la firm|aĵ|o|n ĉiel|o. Kaj est|is vesper|o, kaj est|is maten|o — la du|a tag|o. Kaj Di|o dir|is: kolekt|u si|n la akv|o de sub la ĉiel|o unu lok|o|n, kaj montr|u si|n sek|aĵ|o; kaj far|iĝ|is tiel. Kaj Di|o nom|is la sek|aĵ|o|n ter|o, kaj la kolekt|o|j|n de la akv|o Li nom|is mar|o|j.

III. Leter|o.

Kar|a amik|o!

Mi prezent|as al mi kia|n vizaĝ|o|n vi far|os post la ricev|o de mi|a leter|o. Vi rigard|os la sub|skrib|o|n kaj ek|kri|os: «ĉu li perd|is la saĝ|o|n?! Je kia lingv|o li skrib|is? Kio|n signif|as la foli|et|o, kiu|n li al|don|is al si|a leter|o?» Trankvil|iĝ|u, mi|a kar|a! Mi|a saĝ|o, kiel mi almenaû kred|as, est|as tut|e en ord|o.

Mi leg|is antaû kelk|a|j tag|o|j libr|et|o|n sub la nom|o «Lingv|o inter|naci|a». La aûtor|o kred|ig|as, ke per tiu lingv|o oni pov|as est|i kompren|at|a de la tut|a mond|o, se eĉ la adres|it|o ne sol|e ne sci|as la lingv|o|n, sed eĉ ankaû ne aûd|is pri ĝi; oni dev|as sol|e al|don|i al la leter|o mal|grand|a|n foli|et|o|n nom|at|a|n «vort|ar|o». Dezir|ant|e vid|i, ĉu tio est|as ver|a, mi skrib|as al vi en tiu lingv|o, kaj mi eĉ unu vort|o|n ne al|met|as en ali|a lingv|o, tiel kiel se ni tut|e ne kompren|us unu la lingv|o|n de la ali|a. Respond|u al mi, ĉu vi efektiv|e kompren|is kio|n mi skrib|is. Se la afer|o propon|it|a de la aûtor|o est|as efektiv|e bon|a, oni dev|as per ĉiu|j for|o|j li|n help|i. Kian mi hav|os vi|a|n respond|o|n, mi send|os al vi la libr|et|o|n; montr|u ĝi|n al ĉiu|j loĝ|ant|o|j de vi|a urb|et|o, send|u ĝi|n ĉiu|n vilaĝ|o|n ĉirkaû la urb|et|o, ĉiu|n urb|o|n kaj urb|et|o|n, kie vi nur hav|as amik|o|j|n aû kon|it|o|j|n. Est|as neces|e ke grand|eg|a nombr|o da person|o|j don|u si|a|n voĉ|o|n — tian post la plej mal|long|a temp|o est|os decid|it|a afer|o, kiu pov|as port|i grand|eg|a|n util|o|n al la hom|a societ|o.

IV. Mi|a pens|o.

Sur la kamp|o, for de l'mond|o,Antaû nokt|o de somer|oAmik|in|o en la rond|oKant|as kant|o|n pri l'esper|o.Kaj pri viv|o detru|it|aŜi rakont|as kompat|ant|e, —Mi|a vund|o re|frap|it|aMi|n dolor|as re|sang|ant|e.

* * *

«Ĉu vi dorm|as? Ho, sinjor|o,Kial tia sen|mov|ec|o?Ha, kred|ebl|e re|memor|oEl la kar|a infan|ec|o?»Kio|n dir|i? Ne plor|ant|aPov|is est|i parol|ad|oKun fraûl|in|o ripoz|ant|aPost somer|a promen|ad|o!

* * *

Mi|a pens|o kaj turment|o,Kaj dolor|o|j kaj esper|o|j!Kiom de mi en silent|oAl vi ir|is jam ofer|o|j!Kio|n hav|is mi plej kar|a|n —La jun|ec|o|n — mi plor|ant|aMet|is mem sur la altar|o|nDe la dev|o ordon|ant|a!

* * *

Fajr|o|n sent|as mi intern|e,Viv|i ankaû mi dezir|as, —Io pel|as mi|n etern|e,Se mi al gaj|ul|o|j ir|as…Se ne plaĉ|as al la sort|oMi|a pen|o kaj labor|o —Ven|u tuj al mi la mort|o,En esper|o — sen dolor|o!

V. El Heine'.