Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд

владениях в Америке постепенно рос необходимый корпус знаний, расширялся практический опыт. Прививки упоминались в газетах, журналах, церковных проповедях, рекламных объявлениях, письмах, карикатурах, стихах. Во всем этом играли свою роль инокуляторы-любители, матери-аристократки, рабы и рабыни, философы, сироты, узники тюрем, принцессы. Эдварда Дженнера часто называют отцом вакцинации, но у нее имелось множество дедушек и бабушек, которые тоже заслуживают своего места в истории.

Оспа, жуткое «пятнистое чудовище», как называли этот недуг в Англии XVIII в. из-за характерной сыпи в виде плотных бугорков, выступающих на коже больного, была заболеванием ужасным и смертоносным. Лекарства от нее не существовало, более того, его так и не нашли. Сегодня, когда мир столкнулся с новыми кризисами, связанными со здоровьем, мы в какой-то степени утратили память о страшном воздействии этого монстра, хотя его мрачная тень по-прежнему живет в глубинах нашего воображения. Сокрушая империи и резко сокращая население целых стран, оспа тысячелетиями бушевала по миру, убивая и калеча миллионы людей из всех слоев общества и тем самым меняя ход истории.

В пору ее пугающего «расцвета» это было «самое ужасное из всех орудий смерти», как писал в 1848 г. историк Томас Бабингтон Маколей. Он отмечал: «Оспа всегда пребывала где-то рядом, наполняя церковные погосты трупами, терзая постоянным страхом всех, кого она еще не поразила, оставляя на тех, чьи жизни они пощадила, отвратительные следы своей власти»[1]{3}. Кожа, изрытая оспинами, шрамы, как от ожогов, поврежденные конечности, слепота – все это служило постоянным зримым напоминанием о катастрофической силе вируса. Среди уцелевших жертв болезни, которые остались жестоко изуродованными ею, был и Петр, муж Екатерины. Молодой жене казалось, что его покрытое шрамами распухшее лицо «омерзительно»[2]. Заражение вирусом было практически неизбежным. В те времена существовала поговорка: «От любви да от оспы мало кто убежит».

Мы точно знаем, когда оспе пришел конец: в 1980 г. Всемирная организация здравоохранения заявила, что заболевание искоренено. По сей день это единственная болезнь, которую удалось стереть с лица земли посредством усилий человека[3]. Лишь за первые восемь десятилетий XX в. она уничтожила, по оценкам специалистов, около 300 млн человек[4]. Проследить ее древние корни труднее. Никто не знает, где и когда оспа впервые стала поражать людей, хотя она, вероятно, адаптировалась постепенно, быть может возникнув в виде сравнительно безобидных форм вируса оспы одомашненных животных, когда человек впервые начал жить в сельскохозяйственных поселениях, или в результате контакта людей с дикими животными. Как показывают археологические находки, вирус закрепился на территории Восточного Средиземноморья и долины Инда уже 3000 лет назад. Лезии, похожие на оспины, испещряют лица египетских мумий 2000-х гг. до н. э. В дошедших до нас китайских и индийских письменных источниках IV в. наглядно описаны вполне узнаваемые симптомы оспы.

Спустя еще три столетия заболевание проникло в Европу и стало постепенно распространяться вместе с передвижениями купцов, крестоносцев и армий завоевателей. В XVI в. вспышки недуга наблюдались почти на всем континенте. Конкистадоры и работорговцы занесли смертельный вирус в Северную и Южную Америку. Там оспа не встретила иммунитета у жителей и содействовала разрушению империй ацтеков и инков, да и вообще погубила огромное число коренных американцев.

Английская королева Елизавета I в 1562 г. пыталась бороться с болезнью, завернувшись в алую материю: ее врачи верили древнему, но безосновательному представлению, согласно которому красный цвет отвращает этот вирус. Королева впала в кому, но все же выжила, хоть и навсегда осталась покрыта оспинами, которые замазывала свинцовыми белилами.

Столетия спустя оспа стала главным европейским убийцей, обогнав по вирулентности бубонную чуму. Каждый год от нее погибали сотни тысяч людей по всему континенту. Среди заразившихся умирал примерно каждый пятый, причем наиболее часто жертвами становились дети (с огромным отрывом от прочих возрастных групп). Но даже тем, кто избежал вируса в младенчестве, редко удавалось спастись от него впоследствии. В марте 1685 г. писатель Джон Ивлин поведал в дневнике о том, что его дочь Мэри, 19 лет, умерла от оспы, «к нашей несказанной скорби и потрясению. …О милое, сладчайшее и желаннейшее дитя, как мне расстаться со всем этим благом и добродетелью, не испытывая горечь печали и нежелание любящего родителя смириться с утратою?» Не прошло и полугода, как его другая дочь, по имени Элизабет, пала жертвой этого же недуга, отправившись в могилу вслед за сестрой.

Монархи вовсе не были в большей безопасности перед этим бичом народов, не принимавшим в расчет ни общественное положение, ни чины, ни титулы. В Британии королева Мария II скончалась от особенно вирулентной формы оспы в 1694 г., к ужасному горю своего супруга Вильгельма Оранского. Вскоре от этой же болезни умер Уильям, герцог Глостерский, единственный остававшийся в живых сын наследницы царственной четы – королевы Анны. Ему было всего 11 лет. Мальчик являлся последним наследником королевской династии Стюартов, и после кончины Анны британский престол перешел к Ганноверской династии. В который раз оспа изменила течение истории.

Но все эти смертоносные волны и их политические последствия меркнут по сравнению с дальнейшими ужасами, вызванными оспой. В XVIII в. она в полной мере обрушила на Европу свою гибельную мощь. Спрятаться было негде. По континенту прокатывались катастрофические эпидемии, то затухая, то вспыхивая вновь. Они уносили в могилу и младенцев, и тех, кому до этого посчастливилось избежать заражения. В Лондоне и других крупных городах заболевание стало эндемическим, то есть присутствовало постоянно. В эту «эпоху оспы» (как ее стали называть) в одной только Европе недуг, по оценкам ученых, ежегодно уносил жизни примерно 400 000 человек[5].

На протяжении этих десятилетий вирус поражал не только организм отдельного человека, но и, по сути, все аспекты жизни общества. Его присутствие в английской культуре было неизбежно: в семейных письмах постоянно звучали такие мотивы, как страх заражения и скорбь о близких, ставших жертвой болезни; в дневниках изливалось личное горе; поэты и романисты использовали драматическую силу этой убивающей и обезображивающей болезни, чтобы создавать эффектные повороты сюжета и усиливать эмоциональное воздействие текста. Даже бесстрастная похоронная статистика, содержащаяся в приходских книгах, дает некоторое представление об истинной цене, которую людям приходилось платить за этот недуг.

Так, приходские книги Литл-Беркхамстеда (местечка неподалеку от Хартфорда – родины Томаса Димсдейла) отмечают прошедшие в январе 1768 г. похороны Джорджа Ходжса, бедного деревенского мальчика «примерно десяти лет от роду». Приходской священник записал: после того как ребенок болел уже несколько дней, отчаявшиеся родители обратились за советом к доктору Димсдейлу, который тем же вечером, пробравшись сквозь снег «футовой глубины», сумел дойти до жалкого жилища семейства. Обнаружив, что Джордж покрыт грязью и язвами, «доктор с присущим ему человеколюбием обмыл больного, устранил все неприятные помехи и попечением своим продлил ему жизнь на несколько дней. Возвратясь в пасторат{4}, он сообщил мне, что это оспа наихудшей разновидности»[6]. Попечение Томаса, возможно, и облегчило страдания мальчика, но жизнь юного Джорджа уже нельзя было спасти.

Дети бедняков умирали от оспы в неисчислимых количествах, но и европейские дворцы оставались уязвимыми перед этим страшным поветрием. На протяжении XVIII в. оспа погубила пять царствующих монархов, в их числе и российского императора Петра II, 14-летнего внука Петра Великого: он умер в 1730 г., в день собственной свадьбы. В Вене императрица Мария Терезия, принадлежавшая к династии Габсбургов, оправилась от недуга, но он страшной волной пронесся по ее двору, забрав жизни ее сына, двух дочерей и двух невесток в 1767 г.

Немудрено, что российскую императрицу Екатерину II терзал страх перед оспой, явно угрожавшей и ей самой, и ее болезненному 13-летнему сыну – великому князю Павлу. В Санкт-Петербурге годом позже снова разразилась вспышка болезни, и весной Екатерина выехала из столицы. Она стала проводить время в своих дворцах, рассеянных вдоль ветреного побережья Финского залива или укрытых в сельской местности. «Я бегала из дома в дом, целые пять месяцев была изгнана из города, не желая подвергать опасности ни сына, ни себя», – позже напишет она прусскому королю Фридриху Великому[7].

Но вируса нельзя было избегать вечно. Чтобы защитить себя, своего