Том 7. Дядя Динамит и другие - Вудхаус Пэлем Грэнвил

– Что ж, – сказал он, – если ты не хочешь…

– Не хочу, – подтвердил Мартышка. – Не вздыхай, я не сдамся. Гермионе и так не нравится, что я в этом клубе «Трутни». Как ни печально, она о тебе слыхала.

– Моя жизнь – открытая книга, – сообщил граф.

– Слыхала и боится, что это у нас в роду. Вечно твердит: «Надеюсь, ты не похож на дядю».

– Ты ее не понял. Видимо, она говорит: «…похож на дядю». Или: «Постарайся, мой друг, быть похожим на дядю».

– В общем, я должен следить за собой как последняя собака. Если она догадается, что я… немного легкомыслен, свадьбе не бывать.

– Значит, ты не согласишься, чтобы я приехал к ним в образе лакея? Жаль, вышло бы очень смешно.

– О Господи!

– Просто предложил. Да я и сам не могу, пришлось бы сбрить усы, а я к ним исключительно привязан.

Если нет детей, кого и любить? Усы. Значит, твоя Гермиона из таких?

– В каком смысле?

– Ну, полна благородства. Принципы всякие… В общем, истинная дочь Англии.

– Да-да! Просто жуть. Не увидишь – не поверишь.

– Жду с нетерпением.

– У меня есть фотография, – сказал Мартышка, вынимая ее из нагрудного кармана, как вынимают кролика из цилиндра.

Лорд Икенхем долго изучал портрет:

– Поразительное лицо.

– А глаза, глаза!

– Вот именно.

– А нос!

– И нос заметил. Видимо, очень умна.

– Еще бы! Пишет книжки.

– Ой!

Дикое подозрение зародилось в Мартышкиной душе.

– Она тебе не нравится? – спросил он.

– Понимаешь, – осторожно ответил лорд Икенхем, – я вижу, что она… скажем так, исключительная женщина. Но тебе она не пара.

– Почему?

– Мне кажется, она тебя подомнет. Ты смотри, какой подбородок. А глаза! Так и сверкают.

– Что тут плохого?

– В домашних условиях – очень опасно. При таком взоре нужен стальной муж. Ты стальной? Нет. Как и я, ты истинный подкаблучник.

– В каком смысле?

– Подкаблучником я называю человека, который каждое утро относит жене завтрак, и воркует, и кукует, пока она ест. Лично мне такие люди нравятся, но им нельзя жениться на писательницах с твердым подбородком и сверкающим взором. Их удел – хрупкая женщина, которая воркует вместе с ними, а уж кукует – говорить нечего! Тем, кто ищет жену, я советую: выбери такую, которую можно пощекотать. Можно пощекотать твою Гермиону? Ни в коем случае. Она выпрямится во весь рост и скажет: «Милостивый государь!» Идеальная жена для таких, как ты, – наша Салли.

При этом имени Мартышка застыл и покрылся тонким льдом. Более чувствительный человек, чем его дядя, послал бы за вязаной кофтой.

– Мне показалось, что у Коггза что-то с ногами, – отрешенно произнес племянник. – Он прихрамывает.

– С самого ее приезда, – продолжал граф, которого теперь не могли отвлечь самые пленительные темы, – я мечтал о том, чтобы у вас что-нибудь вышло. Наконец ты сказал, что все в порядке. И вдруг, – он повысил голос, – вы поссорились! Не понимаю, как можно поссориться с Салли! Конечно, виноват ты?

Мартышка хотел бы промолчать, но не вынес несправедливости.

– Ничего подобного! – вскричал он. – Ты сперва узнай, как все было!

– С удовольствием, – согласился граф. – Самое время. Из Салли ничего не вытянешь.

– Ты ее видел?

– Она приезжала с Отисом недели две назад, оставила бюст. Вон он стоит.

Мартышка холодно взглянул на бюст:

– Ничего не объяснила?

– Сказала, что вы расстались. Больше ничего.

– Да? – откликнулся Мартышка, тяжело дыша носом. – Хорошо, я объясню. Я отказался исполнить ее просьбу, и она меня назвала синюшным кроликом.

– Вероятно, это очень красиво. Голубой кролик…

– Поговорили, обсудили. В общем, вернула кольцо и письма. Заметь – с посыльным.

– Ах, какие влюбленные не ссорятся! Надо было помириться на следующий день.

– Ну, а мы вот не помирились. Собственно, кролик – это последняя капля. Мы все время ссорились.

– По каким причинам?

– Во-первых, брат. Мне от него худо.

– Да, Отис на любителя. Салли говорит, он теперь издатель. Наделает дел, как с антикварной лавкой. Ты ей сказал, что тебе от него худо?

– Сказал. Она обиделась, но не очень. А вот когда я просил бросить скульптуру…

– Зачем?

– Там все такие противные, с бородами. – Мартышка снова вздрогнул, но в суровом стиле. – Я был у нее в мастерской. Ну просто кишат! Так и лезут, так и лезут, а борода – до бровей.

Лорд Икенхем глубокомысленно пососал сигару.

– Прости, – признал он. – Я ошибся. Ты стальной человек. А сколько пороху! Просто шейх во гневе.

– А она? Вечно сердилась, точила меня…

– Девушки всегда так. Особенно американские. Мне ли не знать? Я на одной из них женат. В этом их очарование.

– Есть пределы.

– Как же она их перешла? Ты недосказал. О чем она просила?

– Провезти драгоценности через нью-йоркскую таможню.

– Нет, какой ум! Какая прыть! Постой, у нее нет драгоценностей.

– Не у нее – у одной подруги, Элис. Накупила здесь камней, а пошлину платить не хочет. Салли решила ей помочь.

– Очень милосердно.

– Очень глупо! Так я ей и сказал. Хорош бы я был на этой таможне!

Лорд Икенхем вздохнул:

– Так-так, понятно… А жаль. Богатый муж ей очень нужен. Она совсем на мели.

Мартышка дернулся. Любовь любовью, но жалость-то не умерла.

– Мне кажется, – продолжал граф, – она недоедает.

– Чушь какая-то!

– Нет, не чушь. Она похудела, а главное – она просто кинулась на баранину с горошком. Скульптура – невыгодное дело. Кто купит эти бюсты?

Мартышка немного успокоился.

– Ты не волнуйся, – сказал он, – у нее есть деньги, тетка из Канзаса оставила.

– Я знаю, но боюсь, что их нет. Вероятно, Отис вытянул. Она тут два года, а он за два года вытянет любую сумму.

– Салли очень умная.

– Ум совершенно ни при чем. Умнейшие женщины теряют разум, когда доходит до любимого брата. Вот, посуди сам: я ей написал, пригласил пообедать, и она с восторгом согласилась. Пишет, что ей очень нужно меня повидать. «Очень» – подчеркнуто. Мне это не нравится. Так писал ты, когда хотел занять денег. Что ж, завтра я ее увижу. Бедная Салли! Дай Бог, чтобы все обошлось. Замечательная девушка.

– Да.

– Ты тоже так думаешь?

– Конечно! Я очень хотел ей помочь. Гермиона сказала, старый Босток собирается заказать свой бюст, и я посоветовал обратиться к Салли.

– Так-так… Может растрогаться. «Какая чистота, – воскликнет она, – какое сердце!» Еще не все потеряно, Мартышка, только веди себя правильно.

– Ты не забыл, что я женюсь на Гермионе?

– Да ну ее!

– Дядя Фред…

– Советую как друг. Ты тонкий, трепетный человек, склонный к меланхолии. Помню, на этих бегах, когда полисмен взял тебя за шиворот… Одно слово – Гамлет. Тебе нужна веселая, добрая жена, которая поставит капкан на епископа, если он у вас заночует. Сомневаюсь, чтобы твоя Гермиона проткнула кому-нибудь грелку. Нет, она не для нас. Пошли телеграмму понежней – прости, передумал и так далее. У меня есть бланки.

Лицо у Мартышки озарилось неземным светом.

– Дядя Фред, – сказал он, – дикие кони не оттащат меня от этой девушки.

– Они и не станут, – заверил граф.

– Я ее боготворю. Я готов для нее на все. Вот, к примеру, она думает, что я не пью. А почему? Потому что она сказала, что молодые люди только и делают, что пьют, как насосы. А я говорю: «Пьют? Не понимаю! Я – в рот не беру». И пожалуйста.

– Значит, когда ты к ним приедешь…

– …дадут лимонада. Я на это шел. Тяжело, но выдержу. Сказано тебе – боготворю. Если уж она не ангел в человеческом облике – я и не знаю, где эти ангелы. До сих пор я не умел любить.

– Что ж, мог научиться. Я заботливо созерцал пятьдесят семь твоих попыток, начиная с веснушчатой девицы в танцклассе, которая дала тебе в глаз ведерком, и кончая…

Лорд Икенхем искал слова. Мартышка ждал.

– …кончая этим гибридом Джордж Элиот, Боадицеи и покойной миссис Кэрри Нейшн. Этой пламенной гувернанткой. Этой крутой девицей, с которой ни один разумный человек не войдет в темную аллею.