Черная Шаль. Книга 1 - Алексей Резник

– Вот опять – у вас появилось такое странное выражение лица… – несколько встревоженно заговорила она и во второй раз попыталась крепко обнять Александра Сергеевича.

– А ты разве ничего не видишь? – почти зло спросил он, грубо отдернув Светины блудливые руки.

– А что я должна увидеть? – беспомощно всхлипнула она, оглядываясь на окно.

– Ничего!!! – он столкнул ее со своих колен с такой силой, что бедная девушка едва не упала, но не упала, а в последней стадии испуга шарахнулась прочь из спальни с силой захлопнув за собой дверь.

Саша растерянно посмотрел ей вслед, словно сам не совсем понял – зачем ее обидел и с какой целью так грубо прервал чудесно начинавшуюся потеху. Но сожаление по пустяковому поводу оказалось мимолетным – бросив очередной взгляд на скелет двенадцатиэтажки, видневшийся через прозрачную призму ледяных джунглей прямо напротив его окон, он сразу забыл о Свете. Потому что робкие нежные огоньки в оживших оконных проемах не думали гаснуть, а напротив – неудержимо продолжали разгораться султанами потустороннего света. Александр нетвердым шагом подошел к самому окну, отодвинул в сторону тюлевую штору, чтобы не мешала смотреть и неслышно прошептал:

– Я брежу…, – он качнулся вперед и уперся взмокшим лбом о стеклянные замороженные джунгли, надеясь, что, быть может, ледяной холод стекла остудит жар, заполыхавший внутри головы, и тогда погаснут бесовские огни в пустых глазницах окон жилищ ночных сквозняков и грустных шорохов, и стонов.

Но нет, профессор Морозов окончательно, не успев сообразить – как это с ним произошло, потерял ориентацию в пространстве и времени, перестав видеть что-либо, кроме полыхавших ярким праздничным светом окон недостроенных квартир, каким-то непостижимым образом оживших на несколько часов Новогодней ночи. И ледяные пальмы, папоротники и сикиморы вдруг стремительно начали увеличиваться в размерах или, быть может, он – Саша, стал уменьшаться в размерах. Но как бы там ни было – весьма вскоре он стоял у кромки фантастического леса, в котором росли деревья с ледяными стволами и пышными снежными кронами. Густые раскидистые кроны периодически конвульсивно содрогались и неслышно окутывались облачками радужно вспыхивавшей снежной пыли. А прямо из-под Сашиных ног вниз под крутой уклон уходила облитая сверкающим позолоченным серебром дорога из никогда не тающего льда.

Еще почему-то у него возникла уверенность, что золотистый оттенок дороге придают щедро пролитые здесь человеческие слезы, толстым слоем намерзшие на ее поверхности за долгие годы существования. Он колебался, понимая, что стоит перед неотвратимым выбором… «… Въейцехейлейгъз!!!.. Только для настоящих мужчин…» – сухим раскаленным песком прошуршал по барабанным перепонкам Саши голос мертвой бабушки, и, ни о чем уже не задумываясь, а главное о том – бред это или явь, доктор филологии Александр Сергеевич Морозов сделал шаг вперед, и обе ноги Александра Сергеевича навсегда потеряли опору в земном реальном мире. Он со страшной силой опрокинулся на спину, звонко ударившись затылком о крепкий лед из слез и неудержимо, со все нарастающей скоростью, помчался по крутому уклону сквозь дебри дремучего ледяного леса навстречу яркому праздничному зареву, неугасимо полыхавшему там внизу за вершинами деревьев у подножия ледяной горы, по которой с бешеной скоростью он сейчас катился.

Лес промчался мимо глаз профессора сплошной ледяной стеной и никаких деталей он разглядеть не успел – успевал лишь крепко держать очки и считать повороты извилистой дороги. После седьмого поворота вконец очумевший Саша вылетел из леса и совсем невдалеке прямо перед собой увидел огромное квадратное окно – гостеприимно и широко распахнутое, откуда лился яркий-преяркий и очень красивый лимонно-шафрановый свет. Он заметил, что трасса его маршрута обрывается подоконником гостеприимно распахнутого окна и через несколько секунд ему придется со скоростью камня, запущенного из рогатки, влететь на чей-то чужой праздник в качестве незваного гостя. Окно неудержимо приближалось, и за несколько секунд до того момента, когда ему предстояло перелететь через подоконник, он успел разглядеть все, что было там…

А там, на длинных праздничных столах, искусно срубленных из древесины гигантских лепидодендронов и сигиллярий, исчезнувших с лица планеты еще до того, как в ее недрах образовались залежи каменного угля, дымились горячим паром глубокие металлические миски, до краев наполненные янтарным китовым жиром, и чинно стоявшие вокруг столов бледные исхудалые гости с жадностью вдыхали аппетитный аромат расплавленного китового жира, с непередаваемым наслаждением представляя, как вскоре потечет нежный и вкусный жир цвета старого янтаря по их пищеводам в слипшиеся от вечного голода желудки и немо благодарили неведомых им мужественных китобоев, добывавших этих свирепых огромных китов на утлых суденышках в бездонных морях безвременья. На отдельных квадратных столиках, притулившихся в углу пиршественной залы, гостей ожидали горы фруктовых салатов, нарезанных преимущественно из ворованных кроваво-красных помидор, растущих на склонах знаменитых Кудыкиных гор. И где-то еще на каких-то столиках в старинных многоведерных самоварах клокотал зеленовато-желтый чай, настоенный на лечебных травах, растущих в глубоких лесистых распадках, вечно заполненных влажными туманами сказочных детских снов.

Александр Сергеевич влетел через подоконник и его тут же бережно подхватили чьи-то сильные руки и осторожно поставили на великолепно отполированный паркетный пол. Среди сотен гостей: мужчин, женщин, стариков и детей он сразу узнал ее – хозяйку Замороженной Стройки, широкоплечую бетонную бабушку почти двухметрового роста с костями из арматурного железа, в длинном праздничном платье из тяжелой ткани цвета легированной стали, с суровым лицом асфальтового оттенка, на котором льдистым золотистым блеском неугасимо горели никогда не закрывавшиеся глаза. Она не стала тратить время на молчаливую паузу и хорошо уже знакомым Саше голосом проскрипела:

– Ты, видимо, понимаешь, что всех нас на самом деле нет и никогда не было. Но мы должны были быть. Нам всем, – бабушка повернула голову через плечо и кивнув на молчаливо сгрудившихся за ее спиной людей, продолжила короткий деловой монолог, – это твердо обещали в свое время. Ты должен будешь нам помочь попасть в жизнь. Ты обещаешь нам это?

– Что я должен делать?

– Я буду рассказывать тебе сказки, а ты их будешь записывать и рассказывать людям. Живым людям. И больше ничего. Ты талантлив, как никто в мире, и кроме тебя нас никто не сумеет понять. Не будем терять время – сейчас ты выпьешь миску китового жира, и я начну рассказывать первую сказку…

…Чашка янтарного китового жира повергла Александра Сергеевича в состояние, напоминающее легкий гипнотический транс, потому что исчезли куда-то празднично накрытые столы и сотни, отчаявшихся в несбыточной надежде ожить, несуществующих жильцов «замороженной стройки». Он очутился вроде, как в спальне – бетонная бабушка, сменившая праздничное платье на нечто наподобие домашнего халата, удобно устроилась в кресле-качалке, искусно сделанной из скелета огромного сенбернара, движениями, исполненными своеобразного потустороннего изящества, поглаживала сухими тонкими пальцами хорошо отполированный череп сенбернара, и закатив глаза к потолку, интонациями ласковыми и убаюкивающими, как если бы она обращалась к своим маленьким внукам, а Саши как будто бы и вовсе не было в спальне, начала повествовать о событиях необычайных и ужасных:

«… Жили-были в одном восьмидесятиквартирном доме мама, папа, дочка и муж дочки или – «примак», по-русски говоря. Жили они не то чтобы, как бы это выразиться пообразнее: «как пауки в банке» – нет, но и не особенно дружно. Поругивались, бывало, ну и… не без рукоприкладства частенько выходило. Но все же это была, какая-никакая, а – семья – основная социальная ячейка общества и главное – крыша была над головой, и – теплые стены вокруг, оштукатуренные стены без щелей и дырок, …горячие батареи, горячая вода… о-о-о-о… – бетонная старуха с горестным вожделением застонала о безнадежно утраченной ею возможности когда-нибудь окунуться в горячую воду и погреть там проржавевшие старые кости. Впрочем, стонала она недолго, своевременно спохвативее слушают засыпавшие внуки, она продолжила сказку: – В общем жили они и особенно не тужили, пока однажды «примак» отмочил бы такую штуку – подарил теще на пятидесятилетний юбилей Черную Шаль…»

Пролог

Вечер выдался безветренным, но в полночь неподвижный воздух дрогнул, и под внезапным порывом урагана черные тучи дружной стаей полетели куда-то во мрак ночи, освободив место на небе для лунного света.

Голубой свет яркой круглой луны сразу же залил огромное кладбище мощными потоками, отразился сверкающими красными точками в выпуклых глазах трех цыган, грабивших свежую могилу, зажег призрачные бледные огоньки на металлических и стеклянных частях многочисленных памятников.