Согрей меня - Лина Манило

себя эту вонь смыл.

Стас хмыкнул, буркнул под нос что-то очень похожее на проклятие и перевёл взгляд на окно, за которым бушевала яркими красками золотая осень. Резные листья клёна багрянцем разбавляли невыносимую синь неба, а пышный фикус, украшавший мраморный подоконник, тянулся к последним солнечным лучам. Стас так и не смог вспомнить, видел ли в жизни октябрь красивее.

«В детстве, наверное».

Тогда они носились с лучшим другом Димкой по полям, убегая от придуманных врагов и, спрятавшись за амбаром, устраивали засаду на воображаемых противников. В те дни сладко пахло убранной с полей пшеницей, а сейчас, очерствевший сердцем, Стас мечтал хотя бы на миг вернуться в прошлое. Вот бы снова стать тем беззаботным пацаном, для которого весь мир был сосредоточен в сиюминутной радости. Её не мог омрачить ни пьющий отец, ни его бесконечные дружки, устроившие из их дома харчевню.

Тогда Стас не любил возвращаться домой. Сейчас же у него не было места, которое он захочет таковым считать.

«А был ли у меня вообще хоть когда-нибудь дом?»

– Спасибо вам, – Стас даже не пытался улыбнуться адвокату. Разучился улыбаться, когда понял, что в погоне за воображаемой семьёй, за верой в то, что его можно любить, что он достоин этого, выставил себя настоящим посмешищем.

Память окунула в недавнее прошлое, и горечь на корне языка стала невыносимой.

– Я ненавижу тебя, – шипела Настя, его некогда любимая жена. – Ты слышишь меня? Ничтожество, слабак! Да Лёня в тысячу раз тебя лучше! И в постели, слышишь?! В постели он тоже лучше тебя!

В детстве, глядя на мучения матери, на синяки, которые она старательно пыталась скрыть, маскируя боль за улыбкой, он дал себе обещание, что никогда не тронет пальцем женщину. Даже самую мерзкую склочную бабу не ударит. Не опустится до этого, не превратится в своего отца. Но в момент, когда Настя бросала ему в лицо свою уродливую правду, он готов был ударить её. Схватить за грудки и тряхнуть так, чтобы весь дух вылетел и больше в тело не вернулся.

Настя провоцировала его, оскорбляя так, что вены заполнялись чистой яростью. Стас испугался самого себя и той чёрной злобы, поднявшейся со дна. В момент страшной ссоры он возненавидел жену, которая наставляла ему рога на глазах у жадной до сплетен и сенсаций общественности. Стас и раньше догадывался, что она ему изменяет, только верить в это не хотел. Но новый роман с его подчинённым стал для Насти чем-то другим. Чем-то большим.

Но не за измену возненавидел. А за то, что провоцировала и будила спящего внутри Стаса зверя. Добивала ногами, уничтожая всё светлое, что ещё было между ними. Топтала воспоминания, заменяя их ненавистью. Этого он простить ей не сумел.

Когда Настя выплюнула в него очередное оскорбление и бросилась на него, как разъярённая тигрица, Стас сжал до боли кулаки и ушёл в другую комнату. Главное – подальше от женщины, с которой так и не получилось построить семью.

– Станислав Фёдорович? – напомнил о своём присутствии адвокат. Стас вздрогнул, моргнул несколько раз, обвёл невидящим взглядом роскошный кабинет. Мебель красного дерева, книжные полки, заполненные золотистыми корешками, посмотрел на натёртый до блеска паркет, в котором можно увидеть собственное отражение. Роскошь и шик, стиль и помпезность. Не кабинет, а зал Версаля.

– Спасибо вам, Альберт Семёнович.

– Да в чём вопрос? – хохотнул адвокат, хитро прищурившись. – Я всегда к вашим услугам. Если понадоблюсь, вы знаете, где меня найти.

– О нет, больше никаких свадеб и разводов. Я, похоже, напрочь с этим цирком завязал.

– Как вам будет угодно, – Николаев развёл тощими руками и ещё долго вглядывался в спину уходящего прочь Стаса.

Отдающий горечью осенний воздух наполнил лёгкие. Стас остановился на ступеньках адвокатской конторы, напряжённо рассматривая кучку ярких листьев под своими ногами. Не мог понять, что ему делать дальше со своей свободой.

«Радуйся, придурок».

Стас попытался улыбнуться, но получился волчий оскал. Спешащая мимо женщина, глянув на него, крепче ухватила за руку маленькую девочку и проворно поволокла ребёнка прочь.

«Ну вот, приличную женщину напугал».

Куда ему дальше идти? К лучшему другу? Но тот до отвращения счастлив в своей новой любви, и Стасу пока плохо удавалось радоваться чужому счастью. Зависть, наверное. Или ещё, чёрт его знает что, не менее мерзкое.

На груди лежал камень, а ноги… они просто несли его к стоянке. Надо что-то делать. Двигаться, ехать, куда глаза глядят. Просто жить. Хотя бы попытаться. Даже если внутри ты пуст, как выпотрошенная перед Хэллоуином тыква, надо жить.

Стас провёл по лицу рукой, смахивая противное чувство налипшей на щёки паутины, снова несколько раз моргнул и скользнул в прохладный автомобильный салон. Скрипнула дорогая кожа, руки привычно легли на оплётку руля, а впереди маячил ухоженный двор, утонувший в ярких осенних красках.

«Всё-таки до чего красивый октябрь, удивительный».

Заведя мотор, Стас выехал на главную трассу и решил, что сегодня будет ехать, пока не закончится бензин. Просто двигаться вперёд, заглушая скоростью тихую ярость, всё чаще в последнее время закипающую в нём.

Стас ненавидел себя таким. Он такого себя боялся. Сейчас в зеркале отражался не всегда спокойный интеллигентный мужчина сорока лет, а разрушенное до основания бородатое нечто, от которого даже сам Стас не знал, чего ожидать.

Сорок лет… Стас глянул на часы, проследил за движением минутной стрелки и, горько усмехнувшись, сказал, глядя на незнакомца в зеркале: «С Днём Рождения, Рыльский».

Как интересно совпало: очередной в жизни юбилей, развод и ни одной светлой мысли в голове.

Не поклянись себе однажды Стас, что никогда не станет таким же грязным дерьмом, как его папаша, плюнул бы прямо на пол собственной машины. Но он в первую очередь – интеллигентный образованный человек, а после уже раненное животное.

Стас сглотнул горький комок и прибавил скорость. Машина летела вперёд с каждым километром всё быстрее.

Стас пытался убежать от себя и гложущего чувства собственной никчёмности. Отец называл его ничтожеством, об этом в пылу последней их ссоры напомнила Настя. Да чтоб её, жену бывшую! Пусть катится к своему любовнику в дальний город или живёт