Научная фантастика и современное мифотворчество - Т Чернышева

Однако во всех работах по проблемам внеземных цивилизаций есть уязвимые места: 1) все они остаются на уровне гипотез и предположений, ибо, как отмечает профессор С. А. Каплан в предисловии к книге "Внеземные цивилизации", в этой области еще очень мало научных исследований, и 2) все они восходят к опыту нашей собственной цивилизации и исходят из уровня, перспектив и темпов ее развития.

Перед нами знакомая ситуация: недостаток прямой информации, работа воображения, которая в этом случае пойдет неизбежно по пути аналогии или экстраполяции, ибо экстраполяция в конечном итоге - та же аналогия, только уже более сложный ее вариант, - одним словом, мы вновь здесь сталкиваемся со старым, добрым, испытанным способом "суждения по себе". Как видим, тут явно просматривается тот механизм мышления, который создал и древние мифы. Не случайно С. Лем в "Голосе неба" прямо называет подобные построения "новой мифологией". Разумеется, этот механизм в современном мышлении работает иначе, усложняется и разветвляется.

Мысль, осознавшая собственную ограниченность, стремится вырваться за пределы земного тяготения, - тогда рождаются гипотезы, на первый взгляд никак не соотносимые с мифом, когда утверждается, что чужая жизнь, чужой разум совсем не подобны нам, что этой жизнью движут иные законы, чем у нас, и пр.

К числу таких предположений можно отнести мысль А. Рича о том, что чужая жизнь может быть организована на совсем иных молекулярных основах, чем это случилось на Земле. Однако и здесь в основе лежит тот же механизм: недостаток, а в данном случае полное отсутствие прямой информации, так как "ни изучение метеоритов, ни космические исследования не обнаружили еще внеземных организмов" [ А. Д. Урсул, Освоение космоса. М., 1967, стр. 38. ], и работа воображения, питающегося информацией из других источников, только в данном случае этот механизм действует не по принципу прямого уподобления, а по принципу прямого отталкивания.

Этот принцип суждения особенно ограничен в возможностях, так как при попытках каким-то образом конкретизировать эту мысль мы вынуждены вновь вернуться к некоему уподоблению, тогда получается чтонибудь вроде "мыслящей плесени" или "мыслящего океана". Круг замыкается.

Конечно, не может быть и речи о прямом и полном отождествлении таких моделей действительности, постоянно возникающих в процессе познания, с древней мифологией. Мы хотели только показать, что самые гносеологические истоки мифотворчества (нехватка информации), как и механизмы мышления, создавшие мифы, пусть сильно изменившиеся и трансформировавшиеся, не исчезли и не разрушились вполне, продолжая жить и в современном научном мышлении.

Итак, современный гносеологический, натурфилософский миф рождается, вырастая из научного знания в той как раз области, где точное знание кончается, в области догадок, сомнений. Ведь современная наука, современная диалектическая логика не признают жестких и неподвижных границ между явлениями, самое понятие "граница" заменяется сейчас понятием "область перехода", и всякого рода логические построения, не доказуемые пока из-за отсутствия информации, как раз и относятся к этой области "перехода от незнания к знанию" [ Б. М. Кедров, Диалектическая логика как обобщение истории естествознания. В кн.: "Очерки истории и теории развития науки". М., "Наука", 1969. ], к области полузнания, сомнения, где возможны оказываются вера и неверие - категории, отвергнутые строгой наукой, не принимаемые точным знанием. Интересно, что С. Леи в романе "Голос неба" заставляет своего героя признаться, что его убеждение в том, что неизвестный сигнал является целенаправленным посланием разумных существ, базировалось, по сути дела, только на непонятной уверенности в правоте этой точки зрения.

Нельзя, разумеется, преувеличивать роль таких предположений в науке. Все эти модели действительности для ученого всего лишь рабочие шпотезы, всего лишь инструмент в процессе познания истины, они отвергаются, если новые факты не подтверждают их. Все это несомненно. Но дело в том, что сами эти модели обладают относительной самостоятельностью, их жизнь не ограничивается пределами кабинета ученого, и они зачастую поступают в более широкий социальный оборот. И вот тут уже мы сталкиваемся не только с гносеологическими, но и с социальными корнями современного натурфилософского мифотворчества, так как миф, рождаясь в недрах науки, существовать может только как массовое сознание; и в связи с этим уместно вспомнить, что миф является еще и "моделью поведения" (А. Гулыга), поскольку он всегда как-то организует отношения человека с миром.

Связь массового сознания с точным знанием, с уровнем науки несомненна, хотя далеко не во все эпохи эта связь оказывается непосредственной. Долгое время в истории человечества между массовым сознанием и наукой стояла религия; наука, по видимости, развивалась изолированно от массового сознания, последнее же направлялось религией, она же создавала и мифы, являющиеся одновременно и моделями мира, и моделями поведения (христианские мифы, например). Но где-то на рубеже XIX - XX веков происходит перелом, религия, хотя она еще очень сильна, уже не может целиком направлять и контролировать массовое сознание, а сама вынуждена семенить за наукой, приспосабливая свои заведомо 285 ложные модели мира к новому знанию. Вынужденная и весьма длительная изоляция науки от массового сознания была сломана, точное знание теперь непосредственно формирует массовое сознание, всегда существовавшая зависимость обиходного мышления от научных знаний теперь стала явной. Кстати, в этот именно период (XIX - XX века) возникает острая нужда в популяризации научных знаний, которой раньше общество в такой степени не ощущало.

Процесс превращения научного знания в обиходное массовое сознание довольно сложен и еще очень мало изучен, но о некоторых закономерностях можно говорить и сейчас. Так, Б. Агапов в своей работе "Художник и наука" высказал по этому вопросу весьма интересное, на наш взгляд, суждение.

Он отмечает, что многие положения современной науки, "точно выражаемые только на языке математики, мало кому доступном, вошли в обиходное сознание огромного количества людей. Психологически тут произошло то же, что в свое время случилось с коперникианской системой мира.

Один математик сказал мне, что подавляющее большинство людей не может доказать неопровержимо и научно, что Коперник нрав, но подавляющее большинство людей уверено в его правоте. Сейчас молодой человек, пусть он учится на врача или агронома, принял в свое сознание релятивистские представления теории относительности и перестал удивляться тому, что нет единого времени, нет пустого пространства, что от массы зависит ход часов и'даже что, если улететь к звездам почти со скоростью света, можно вернуться на Землю тогда, когда тут будут отмечать тысячу лет с момента вашего отлета... Хотя математическое выражение и обоснование их останутся понятными только специалистам" [Б. Агапов, Д. Данин, Б. Р у н и н, Художник и наука. М., "Знание", 1966, стр. 37. ]. В этом рассуждении Б. Агапова намечены важные закономерности превращения научного знания в массовое сознание, в обиходное мышление, как и некоторые потери и приобретения на этом пути. Прежде всего точное знание, становясь достоянием не только специалистов, теряет право называться точным - это знание приблизительное, оно принимается на веру, поскольку носитель его ни доказать, ни обосновать его не может. Ведь такие обоснования возможны только на уровне математических расчетов; как раз все расчеты, особенно важные и убедительные для специалиста, ученого, при освоении научных моделей мира массовым сознанием просто отбрасываются, так как математика не стала пока основой обиходного мышления. Основой обиходного сознания до сих пор остается образ. В чем внутренний смысл такого преобразования? Прежде всего какое-то освоение научных знаний массовым сознанием необходимо как одно из условий развития общества в целом, без этого невозможен прогресс всего общества. Но освоить в каждый данный момент научное знание в его чистом виде обиходное сознание не в состоянии. И вот тут мы вновь встречаемся с уже знакомыми нам гносеологическими и психологическими механизмами мифообразования.

Происходит странное, на первый взгляд, явление - научное знание превращается в миф. Дело в том, что дефицит информации может возникать по-разному, информация может вообще не поступать, как в случае с внеземными цивилизациями, или эта информация имеется, но по каким-то причинам оказывается недоступной тем или иным слоям общества, неспециалистам, В том и в другом случае вступают в строй механизмы мифообразования - "суждение по себе", замена недостающей информации другой, уже освоенной сознанием.

В самом деле, большинство неспециалистов сейчас приняли теорию относительности, но в каком виде? Одним из наиболее распространенных представлений в этом плаве является как раз отмеченный Б. Агаповым сюжет: космонавт, улетев к звездам со скоростью, близкой к световой, возвращается "домой" через тысячелетия. Соответствует ли это подлинной теории относительности?