Солнце для мертвых глаз - Рут Ренделл

Это был красивый малыш. Пока он сидел в утробе, его мамаша питалась рогаликами с маслом, пончиками со взбитыми сливками, салями, жирным беконом, яичницей, шоколадными батончиками, сосисками и чипсами, которыми заедала все остальное. За этот период она выкурила около десяти тысяч восьмисот сигарет и выпила много галлонов «Гиннеса», яблочного, грушевого сидра и сладкого хереса. Но он все равно получился красивым ребенком с гладкой персиковой кожей, темно-каштановыми шелковистыми волосиками, с такими же ангельскими чертами, как на картинах великих художников, с крохотными, идеальной формы пальчиками на руках и на ногах.

– Как ты его назовешь? – спросила миссис Таутон через несколько дней.

– Ну, надо же его как-то назвать, правда? – сказала Элейн с таким видом, будто дать имя ребенку, в общем-то, стоило, но делать это было необязательно.

Ни она, ни Джимми не знали никаких имен. Нет, знали свои собственные, имена Кейта и мистера Ченса, жившего по соседству, его звали Альфредом, и имена умерших отцов, но ни одно из них им не нравилось. Кейт предложил имя Роджер, потому что так звали его приятеля, с которым он выпивал, но Элейн не любила этого Роджера, поэтому от имени отказались. Как-то зашел в гости один сосед и принес малышу подарок. Это был крохотный белый плюшевый медвежонок с бубенчиками на лапах и ленточкой, за которую его можно было подвесить к косяку над дверью.

И Агнес Таутон, и Элейн, обе тронутые до глубины души, ахнули и умилились.

– Медвежонок Тедди, – восторженно произнесла Элейн.

– Вот тебе и имя, – сказал Кейт. – Тедди. Сокращенное от Эдвард. – И он расхохотался над собственной шуткой, потому что больше никто не засмеялся.

Глава 3

На него почти не обращали внимания. Они вообще не обращали внимания друг на друга. Каждый, казалось, жил в своеобразном неклиническом аутизме, делал свои дела, целиком поглощенный самим собой. У Кейта были машины, у Джимми – телевизор. Элейн, всю жизнь продававшая вязаные вещи, была одержима шерстяной и прочей пряжей, но вязание спицами удовлетворения ей не приносило, поэтому она вязала крючком. И вязала бесконечно, выдавая на-гора лоскутные одеяла, коврики, скатерти и предметы одежды.

До четырех Тедди спал в комнате родителей, а потом переехал к дяде, где ему поставили раскладушку. Пока он был маленьким, он часами сидел в манеже, и на его плач не обращали внимания. Оба, Элейн и Джимми, обладали непревзойденной способностью что-либо игнорировать. В доме всегда было полно еды, сытные обеды готовились из полуфабрикатов и замороженных продуктов, так что Тедди кормили обильно. Телевизор был включен постоянно, так что всегда было на что смотреть. Никто никогда не обнимал его, не играл с ним и не разговаривал. Когда ему исполнилось пять, Элейн отправляла его в школу одного. Школа стояла примерно в пятидесяти ярдах вдоль по улице на той же стороне, что и дом, поэтому вряд ли Элейн можно было назвать нерадивой матерью, отпустившей ребенка в опасное путешествие.

Он был самым высоким и красивым мальчиком в классе. По идее, ребенок с именем Тедди должен быть пухлым, розовощеким, улыбчивым и голубоглазым, с каштановыми вьющимися волосами. Тедди же Грекс был высоким и стройным, темноволосым, с оливковой кожей и карими глазами. Облик дополнял слегка вздернутый нос, пухлый рот и приветливое выражение на лице, от которого бездетным женщинам хотелось схватить мальчика и стиснуть его в объятиях.

И получили бы жесткий отпор, если б решились на это.

В семь он забрал свою раскладушку из комнаты дядьки. Ничего нехорошего с ним в этой спальне не происходило. И стычек никаких не было, даже словесных. Они вообще редко разговаривали. Если бы – уже во взрослом возрасте – Тедди Грексу пришлось иметь дело с психиатром, самый опытный эксперт не смог бы диагностировать синдром вытеснения памяти.

Тедди жаловался только на недостаток уединения и на страшный храп дядьки, на бульканье и рычание, которые, казалось, сотрясали весь дом; этот звук напоминал шум от воды, стремительно сливающейся в канализацию из десяти ванн, когда из них одновременно выдернули затычки. И на дым, он не любил дым. Хотя Тедди давно привык к нему и впитал его, как говорится, с молоком матери, в маленькой комнатушке было невозможно дышать, так как Кейт выкуривал свою последнюю за день сигарету в половине первого ночи, а первую – в шесть утра.

Тедди сам переставил раскладушку. Кейт был на работе, монтировал канализацию в доме на Брент-кросс. Джимми тоже был на работе, подносил кирпичи, бегая с ведром вверх-вниз по приставной лестнице. Элейн находилась в гостиной и ловко выполняла одновременно пять дел: курила сигарету, пила из банки коку, ела батончик, смотрела телевизор и вязала крючком пончо из пряжи различных цветов: пламени, лайма, морской волны и фуксии. Тедди с грохотом – у него не хватало сил поднять ее – стащил раскладушку вниз. Если Элейн и слышала, как металлическая рама стучит по ступенькам, то никак это не обозначила.

Столовой никогда не пользовались, даже на Рождество. Комната была крохотной, обстановка включала викторианский стол из красного дерева, шесть стульев и буфет. Туда было не простиснуться, не говоря уже о том, чтобы всем вместе сесть за стол. Предметы покрывал толстенный слой пыли, и такая же пыль густым облаком поднималась вверх, стоило только пошевелить длинные, до пола, бархатные шторы неопределенного цвета. В комнату никто не заходил, поэтому здесь не так сильно воняло дымом, как в остальных помещениях.

Уже тогда, в семь, Тедди решил, что эта мебель уродлива. Он с любопытством изучал ее – выпуклые накладки, которыми были украшены ножки, латунные мозолистые львиные лапы с когтями, на которые опирались эти ножки. Сиденья стульев были обиты предшественницей искусственных материалов – чем-то вроде черно-коричневой имитации кожи. Буфет – с деревянными полками и столбиками с флеронами, резными панелями и филенчатыми дверцами, со вставками из кусочков зеркала и витражами из зеленого стекла – был так страшен, что мог напугать кого угодно, если долго на него смотреть. А в предутренних сумерках, когда только-только занимается рассвет, его наполовину скрытые темнотой стенки, шпили и полости могли напомнить кому-то дворец колдуньи из сказки.

Всего этого надо было избегать. Тедди указательным пальцем нарисовал на пыльных сиденьях различные узоры, а на поверхности стола написал оба известных ему неприличных слова. Затем составил четыре стула друг на друга, парами, сиденье к сиденью, ножки к спинке, а два оставшихся забросил на буфет так, чтобы его жуткий облик прятался за спинками. Так он освободил место под свою раскладушку.

Кейт заметил его отсутствие, но никак не прокомментировал; время от времени он приходил в столовую, выкуривал сигарету и бессвязно, не обращаясь конкретно к Тедди, рассказывал о своей машине или о намерении сходить в букмекерскую контору. Наверное, ни Элейн, ни Джимми не знали, где спит их сын. Элейн довязала пончо, надела, сходила в нем в магазин и приступила к своему самому амбициозному на тот момент проекту: длинному, до пола, черно-алому пальто с пелериной и капюшоном. Джимми упал с лестницы, повредил спину и ушел с работы на пенсию. Он так и не оправился от травмы и никогда больше не работал. Кейт сменил «Студебекер» на светло-зеленый «Линкольн» с откидным верхом.

* * *

Люди на улице поговаривали, что Тедди Грекс стал ходить к соседям, потому что им пренебрегают дома. Ему хочется, говорили они, тепла и ласки, любви, которую может дать ему бездетная Маргарет Ченс. А еще общения, чтобы кто-то интересовался им и его делами в школе; возможно, Тедди соскучился по чистому дому и нормально приготовленной еде. Языки всегда работали без устали, когда речь шла о семействе Грексов: об их машинах, о безработном Джимми, о странных нарядах Элейн и о том, что она курит на улице.

Однако они ошибались. Может, им и пренебрегали – хотя еды у него всегда было вдоволь и его никто не бил, – но тепла и ласки Тедди не жаждал. Он никогда не ощущал по отношению к себе чьей-либо любви и потому просто не знал, что это такое. По этой ли причине либо потому, что просто таким уродился, – в общем, он не ждал тепла и ласки. Тедди был самодостаточен. Он приходил к соседям и подолгу сидел у них, потому что их дом был полон красивых вещей, а Альфред Ченс изготавливал красивые вещи в своей мастерской. В восемь лет Тедди познакомился с красотой.

В той части сада, что примыкала к площадке, на которой Кейт Грекс держал своей зеленый «Линкольн», у мистера Ченса была мастерская. Он построил ее своими руками тридцать лет назад из белого кирпича и красного кедра; внутри у него стоял верстак и хранились инструменты, необходимые для его ремесла. Альфред Ченс был столяром-краснодеревщиком и иногда, по особым случаям, резчиком по камню. Надгробие, на котором он выбил буквы, было первым образчиком его многогранного таланта, увиденным Тедди.