Голуби в высокой траве. Рассказы - Виталий Мур

Из средних рядов продолжили авиационное нападение. Бумажная конструкция летела по прямой линии и врезалась в учительский, синий в крапинку, галстук. На исполнителя коварного замысла, Вовку Колыбанова, бросившего самолетик, на сей раз зашикали сами одноклассники. Вовка, рыжий, с конопушками на некрасивом лице и несоразмерно большими ушами, покраснел и затих, пригнув к парте голову.

Илья Иванович продолжал:

– Музыка – это не просто Бах, Моцарт, Перголези, Шаляпин и многие-многие другие. Да, вы правы. Это, конечно, и Бах и Моцарт и Перголези. Но не только. Музыка – это волшебство! Это совершенно необъяснимая субстанция, которую невозможно понять человеческому разуму и нельзя описать словами хоть сколько-нибудь внятно. Это наркотик неимоверной силы для любой человеческой души. Музыку можно только слушать и восхищаться! Ее можно слушать и улетать далеко-далеко. Музыка не признает ни языков, ни границ, ни государств, ни пространства. Музыка вызывает все чувства, которые может выразить человек, и вместе с тем одна и та же музыка может у разных людей вызывать противоположные эмоции. Как это понять?

В классе с каждой минутой становилось тише. Ученики сидели так прилежно, так напряженно вслушивались в речь учителя, как никогда за предыдущие годы учебы.

– Как вы думаете, ребята, когда началась эра авиации?

Ученики наперебой стали давать правильные ответы, называя известных пионеров воздухоплавания.

– У меня свой взгляд на это – летать человек, мне кажется, начал одновременно с первыми песнями, с первыми музыкальными произведениями. Их он исполнял, может быть, используя рог быка или зубра. А может статься, что древний человек дергал струны из воловьих жил. Это, впрочем, не столь важно. Важно, что появилась музыка, и душа человеческая воспарила в небесах и научилась с тех пор летать.

– А что Вы любите слушать из музыки? – последовал неожиданный вопрос от Вовочки Колыбанова, который стал прислушиваться к тому, о чем вещал учитель.

– Хороший вопрос, ребята. Отвечу на него подробнее. Особенно я люблю классику. Часто, например, слушаю органную токкату и фугу ре минор Иоганна Себастьяна Баха. Считаю эту фугу своеобразным аккомпанементом к бессмертной ветхозаветной третьей книге царя Соломона «Экклезиаст», в которой сказано:

«Род уходит, и род приходит, а Земля остается навек.

Восходит солнце, и заходит солнце, и на место свое поспешает,

Чтобы там опять взойти;…

Что было, то и будет, и что творилось, то творится,

И нет ничего нового под солнцем.…

И вот – всё это тщета и ловля ветра. … Все суета сует и томление духа…».

Какие слова, а, ребята?! Вдумайтесь! Под стать им и великая музыка Баха, в которой мне иногда слышится как бы напутствие композитора, только написанное не словами, а нотами: «Люди, жизнь преходяща, помните об этом и цените каждое ее мгновение».

Бах для меня – бог музыки. Моцарт – музыкальный маг. Бетховен, несмотря на свою глухоту, создавал самую монументальную и героическую музыку. Одна только третья симфония «Es-dur» чего стоит! Сначала автор посвятил ее Наполеону, своему кумиру, но затем переименовал в «героическую». А Вивальди?! Самый животрепещущий композитор. Его «Времена года» так свежи, так проникновенны и мелодичны, что, кажется: они сделаны на все времена, пока жив человек. И так далее. Таким образом, я для себя классифицировал многих любимых композиторов…

Время урока незаметно приближалось к финишу.

– В заключении моего пламенного выступления хочу сказать вам лишь о двух вещах.

Первая. Знаете, мне, грешному, иногда приходит в голову странная мысль, о которой я еще никому не рассказывал из страха показаться сумасшедшим, но вам скажу. Кстати, я надеюсь, что в будущем, вы, как культурные люди, пусть из любопытства, ознакомитесь если не с четырьмя Новозаветными Евангелиями, то хотя бы с самым как бы музыкальным Евангелием от Иоанна. Между прочим оно имеет еще и выдающиеся литературные достоинства. Его читаешь, как будто слушаешь прекрасную музыку и пьешь чистую родниковую воду. Слова в нем не просто звучат, а звучат, как красивейшая мелодия. Вот какое замечательное Евангелие! Первая же строка в нем завораживает: «В Начале было Слово». Моя необузданная фантазия всегда изменяет эту великую фразу на: «В Начале была Музыка». Далее я воображаю величественную Картину Сотворения Мира, происходящего под торжественно-светлые звуки, например, прелюдии и фуги номер восемь «Es-moll» Иоганна Себастьяна Баха. Временами я задумываюсь: а вдруг это не плод моей умственной химеры, а на самом деле Мир рождался, когда вокруг звучала Музыка? А?

К чему это я вам рассказал, ребята? Да к тому, чтобы вы знали, что музыка – это родная сестрица человеческой фантазии и воображения.

Вторая мысль. Хочу пожелать вам, дорогие мои, чтобы вы запомнили одну вещь: какова бы ни была ваша жизнь, счастливая или не очень; как бы ни сложилась ваша судьба, знайте: если вы любите музыку, то вы уже состоялись и преуспели, как человек, и вы всегда в музыке найдете радость и утешение! Мой Вам совет: любите музыку!

Урок подходил к концу. В коридоре у входных дверей третьего «В» класса стояла Ольга Васильевна и прислушивалась к происходящему в нем. Но было очень тихо. Завуч качала головой и удивлялась.

Бегущий по волнам

upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/c/cb/VEF-202.JPG

Сегодня как-то не спится. Иногда негромкая монотонно журчащая в ушах музыка помогает мне заснуть в бессонницу. И поэтому моя последняя надежда – радио.

После нескольких напрасных попыток встретиться с Морфеем включаю приемник и перебегаю с одной волны на другую. Вылавливаю из разноязыкого и многоголосного радиоэфира звуки виолончели. Ее низкое и густое звучание завораживает, и я с любопытством ожидаю заключительных аккордов. Но оказывается, что это было лишь вступление. Иначе говоря, звучала прелюдия к вокальной части романса.

И вот я слышу первые строки романса. В моей голове загудел шаляпинский бас:

«Ой-ой, где же Вы, дни любви, сладкие сны, юныя грезы весны?»

Потрясенный, я дослушиваю эту гениальную вещь до конца. И становлюсь бодрый, как никогда.

«Да. Так я, конечно, не засну», – беспокоюсь я, нащупываю рукой в темноте колесико радиоприемника и ищу волну с другой музыкой.

«Вот, нашел», – радуюсь я, и останавливаюсь на инструментальной пьесе с явно выраженными индийскими мотивами.

От мелодии веет глубокой древностью. Где-то под самым куполом моей черепной коробки появляются толпы темнокожих людей с чалмами на головах. Несколько минут, пока продолжалась музыка, эти люди медленно идут и молчат. Жуть! Чувствую, глаза мои начинают слипаться и меня тянет ко сну.

Но все-таки заснуть не успеваю, так как мелодия внезапно обрывается и в эфир врывается Джеймс Ласт со своими многочисленными оркестровыми музыкантами. Оркестр музицирует мощно, бодро, громко. Мой уставший мозг рисует живописное полотно Большого Космоса. Мимо меня проносятся разноцветные небесные тела. Неожиданно звук идет на убыль, угасает. Мелодия продолжается со смешными для уха децибелами. Я ее практически не слышу, никаких звезд не наблюдаю, сплошной вакуум. Через минуту мелодия опять взрывается до оглушающей громкости и прежняя космическая картина возвращается. Флюиды сна начинают обволакивать меня.

Но Ласт выдыхается, и в эфир запускают маэстро Вивальди с его вечными «Временами года». И сна вновь ни в одном глазу! Маэстро так давит на мою психику своими септаккордами и квинтами, что я решаю:

«Под такую музыку, наверное, умирать не страшно!»

Я снова ищу скучную однообразную музыку. Но мне не везет. Мужской церковный хор необыкновенно славно поет песню. Я не решаюсь прервать ее и с восторгом слушаю всю песню.

«Не для меня», – на все лады повторяют мужественные голоса. И передо мной возникает сначала величаво текущий Дон, затем рощица с засевшим в ветвях соловьем и голосящим, что есть мочи. По роще гуляет чернобровая молодая казачка. Песня поется настолько душевно, что слеза-предательница уже готова выползти. Проходит еще пара часов, прослушано много музыки. Я настолько устаю от такого музыкального разносола, что наконец-то засыпаю.

И всю ночь мне снятся северо-донские степи, покойные родители и тополя, сквозь листву которых, ласково проглядывает солнце.

Паганюня

upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/f/f4/Nicolo_Paganini_

by_Richard_James_Lane.jpg

Витя, десятилетний малый в белой рубашке и в скосившемся набок черном галстуке, ходит по большому залу и нервничает. В руках он держит скрипку размером в три четверти и смычок, от которого исходят небольшие струйки канифольного дыма. Старательно морща лоб и выпятив вперед губы, скрипач пытается настроить струны по трем квинтам. В зале стоит большой шум, сквозь который еле слышны звуки настраиваемой скрипки. Шум-гам создается снующим туда-сюда народом школьного и дошкольного возрастов: танцорами в испанских одеяниях; серьезнолицыми духовиками, дующими во все щеки в трубы, флейты и фаготы; баянистами и аккордеонистами, рост которых не намного превышает размеры инструментов; тренькающими и бренчащими на мандолинах и балалайках струнниками; сольными вокалистами всех мастей; хоровиками, создающими голосовую какофонию сумасшедшего дома; и прочими юными талантами.