Голуби в высокой траве. Рассказы - Виталий Мур

И он рассказал о предстоящем первом исполнении при дворе Екатерины концерта Максима Березовского «Не отвержи мене во время старости».

– Князь, миленький, скажи: кому он посвятил свой концерт?

– Матушка Государыня! Слыхал я, что он сочинил сей концерт по заказу Елизаветы Петровны. Для успокоения её души. Поговаривают, очень неспокойна была в последний год перед кончиной.

При этих словах князя императрица вспомнила, как Елизавета чуть не уморила её голодом после родов Екатерины, никого к ней не пуская.

Далее императрица отвернулась от князя и подошла к придворным. Светские разговоры длились недолго, отдавая дань вежливости и этикету. Наконец, она вместе с фаворитом направилась через Портретный зал в Янтарную комнату, жемчужину Екатерининского дворца. За ними устремилась толпа придворных и приглашенных.

Итак, в Царском Селе в присутствии всего императорского двора начинался необыкновенный музыкальный вечер.

Императорская Придворная певческая капелла, являвшаяся главным хором России, исполняла обещанный сюрприз. Им являлся концерт, сочиненный регентом капеллы Максимом Березовским. Произведение представляло одно из модных направлений партесного пения и исполнялось хором впервые, для пробы. Хор пел под аккомпанемент многочисленных инструментов, в том числе клавикорда, малого органа и клавесина.

В центре огромного зала расположилась капелла. По периметру расселись императорский двор и его гости.

Сама Екатерина Вторая сидела в золочёном кресле впереди на несколько шагов от своих приближенных. Закинув вверх крупную голову, она смотрела на настенные росписи из евангельской жизни под самым куполом. Смотрела на мудрое лицо святого Петра.

Началось музыкальное исполнение.

«Не отвержи мене во время старости», – искусно сочетая простоту и изящество, выводила многочисленными высокими и низкими голосами, капелла, состоявшая из четырех частей: мужского, женского и детского хоров, а также выдающихся солистов – сопрано, меццо-сопрано, басов и дискантов.

«Необыкновенно хорошо поют! Ах, как поют!» – думала она и наводила лорнет на певчих.

«Да постыдятся и исчезнут, оклеветающие душу мою», – неожиданно мощно, после хорового затишья, как гром среди ясного неба, вступила мужская часть хора. Кажется, что голоса проникли до самого сердца. И Екатерине в них почудилась гроза небесная, огромная сила и чистота. Лицо Императрицы преобразилось: слезы, просветление и необыкновенная радость оттого, что Бог карает Зло, и спасает и поддерживает человека в трудные времена немощи и старости. Екатерина почувствовала, что именно ей направлены слова концерта. Она представила, что и от нее в старости не отвернется Отче Наш, и поможет, и спасет душу ее.

«Как сочинил, шельма! И ведь не мне посвятил, а Лизке», – Императрица восторгалась композитором Березовским и одновременно завидовала своей предшественнице.

Прозвучала кода, и пение хора сошло постепенно на нет. Наступившая тишина прервала мысли Императрицы и вернула ее к действительности.

Концерт окончился, все встали и долго рукоплескали хору. Екатерина подошла к детской части капеллы, раздала детям подарки и поблагодарила за пение. Затем подошла к руководителю хора и выказала свое восхищение исполнением.

Умиротворенная владычица России попрощалась с приближенными, с Орловым и удалилась в свой рабочий кабинет – поработать над завершающими статьями «Наказа».

Урок музыки

Крауфорд. Детство Моцарта. XIX век. upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/b/bc/The_boyhood_of_Mozart.jpg

Школьного учителя, пенсионера Илью Ивановича, смотревшего канал «Культура», взволновало появление на экране знакомого лица. Кряхтя и прихрамывая, он проковылял в комнату жены и заметил, что Мария Васильевна, как это обычно и бывает, лежит на тахте с приложенным к голове мокрым полотенцем по причине высокого давления.

– Машенька, куколка, дорогая, представляешь?! Я сейчас просто наслаждаюсь по «Культуре» баховской фугой номер восемь. И знаешь, кто за роялем? Колыбанов. Помнишь, я рассказывал? – восторженно делился пенсионер, но был бесцеремонно прерван.

– Бородин, отстань от меня! – резко отозвалась супруга, всегда называвшая учителя по фамилии, даже во времена их досвадебного романа. – Неужели ты глаз не имеешь и не видишь, что мне не до твоих учеников?! Ох, голова раскалывается просто!

Илья Иванович постоял некоторое время возле своей «куколки», помялся, музыкальный восторг его куда-то испарился. Затем старый человек невозмутимо и медленно поворотил свое грузное тело и направился обратно к телевизору. Через минуту, устроившись в кресле, он закрыл глаза и вспомнил…

Ольга Васильевна делала умоляющее лицо и брови домиком и почему-то шептала:

– Илья Иваныч, выручайте. В школе прокол за проколом. Ох, боюсь, снимут меня с завучей, как пить дать, снимут.

– Что случилось? Если смогу – помогу, товарищ начальник, – отвечал тогда Илья Иванович.

Завуч придвинулась совсем близко к учителю, отчего он даже почувствовал физическое волнение от непосредственной близости молодого женского тела:

– Я знаю, что вы очень любите музыку. Наш школьный баянист Николай Николаевич опять сорвался. Ну, понимаете, да? – и Ольга Васильевна выразительно щелкнула пальчиком несколько раз по горлу. – Даже не знаю, что делать с этим человеком. Через десять минут начинается его урок пения в третьем «В». Проводить некому. Я звонила соседям, там учитель занят уроком. Вот невезуха! Посмотрела расписание: у вас сейчас свободный час. Выручайте, Илья Иваныч!

– Ольга Васильевна, куколка вы наша, дорогая! Я бы рад, конечно, помочь, но я всего лишь раб русской литературы. Как вы, голубушка моя, мыслите мой урок пения? Петь я совершенно не умею. Ну, может, только на уровне петушиных воплей. Приду в класс и буду нараспев читать ребятам «Мцыри»?

– Илья Иваныч, началась проверка школы, вы знаете. Поэтому не до качества занятий сейчас. Ну, придумайте, наконец, что-нибудь. Пожалуйста!

– Но я даже не знаю, на чем там они остановились, какие песни голосят, что проходят. Да и программы я в глаза не видел.

Руководительница стала выходить из себя, лицо ее приняло розовый оттенок:

– Время-время, «цигель-цигель» или как там, в фильме, – постучала она по своим ручным часам и с упреком снизу вверх взглянула в лицо педагога, – через пять минут начинается урок, а мы с вами дискутируем, – на глазах завуча показалась первая слеза. – Илья Иваныч, о музыке им расскажите, как вы ее понимаете. Проведите, что ли, урок музыки вместо урока пения.

Бородин не терпел женских слез и сдался:

– Хорошо, добрая Ольга Васильевна, хорошо. Вы только не расстраивайтесь. Считайте, что я уже на уроке музыки, – и знаток Пушкина и Гоголя поспешил в расположение третьего «В» класса, находившегося рядом с собеседниками.

– Спасибо, Илья Иваныч! Только учтите, – в этом классе плохо с дисциплиной, в нем собраны самые-самые, можно сказать, сорви-головы, – крикнула начальница вдогонку учителю.

Прозвенел звонок на урок. Третьеклассники после обязательного вставания и приветствия недоумевали. Что здесь делает учитель литературы?

– Я понимаю ваше удивление, ребята. Дело в том, что Николай Николаевич заболел. Урок с вами попросили провести меня. Но предупреждаю – сегодня вы петь не будете.

В ответ на такое заявление из заднего ряда вылетел бумажный самолетик, медленно и плавно совершил парочку широких кругов над головой учителя и уткнувшись в его плечо, бесславно упал на линолеум. Илья Иванович, не обращая внимания на авиационную акцию, продолжил:

– И тем не менее, господа школяры, начнем. Итак, кто мне скажет, какие существуют на свете наркотики?

Вопрос застиг класс врасплох. От удивления, казалось, даже занавески на окнах застыли, несмотря на сквозняк. Ученики после небольшой паузы зачесали в затылках, стали смотреть в потолок, некоторые терли виски и лоб. Посыпались ответы:

– Эл-эс-дэ.

– Гашиш.

– Сигареты, папиросы, табак.

– Героин, морфий.

– Водка, шампанское.

Илья Иванович поднял руку:

– Все, ребята, достаточно.

В классе притихли, ожидая учительской версии.

– Вам по секрету скажу: самый мощный в мире наркотик – музыка. Да, да. Музыка, самая обыкновенная музыка. Песни, пьесы, концерты, оратории и т. п. Не верите?

Илья Иванович сделал эффектную паузу:

– Музыка – это не просто совокупность нотных знаков, символов, скрипичных ключей и всяких там «до, ре, ми, фа, соль, ля, си». Это вам не покашливание музыкантов в оркестровой яме перед концертом или бездумное бренчание на фортепьянных клавишах. И даже не ощипывание гитарных и балалаечных струн, и, конечно же, не напряжение голосовых связок какого-нибудь тенора или баса.