Убийство в особняке Сен-Флорантен - Жан-Франсуа Паро

Николя официально, в присутствии нотариуса, признал своего внебрачного сына и дал ему свое имя. Пользуясь своим влиянием, он сделал все необходимое, чтобы сведения, хранившиеся в полицейских архивах относительно прошлых занятий Сатин, затерялись навечно. Оставалось сообщить Луи о переменах, суливших серьезные изменения в его видах на будущее. Дело это казалось особенно деликатным, ибо могло вызвать у подростка подлинное потрясение. Ноблекур вызвался исполнить роль посредника, но Николя решил начать свою карьеру отца с откровенности и рассказать сыну всю правду. Впрочем, ему не в чем было себя упрекнуть, ибо о том, что у него есть ребенок, он узнал совсем недавно. Оставалось только выяснить, что думает сам подросток о решениях, принятых без его ведома.

Николя вспоминал, каким он сам был в этом возрасте, и, обращаясь к Луи, пытался представить на его месте самого себя, только много лет назад. Их первая встреча вдохнула в него мужества. В тени деревьев, окружавших дом Полетты в Отейле, он рассказал мальчику всю свою жизнь, ничего не опуская и обходя острые углы, дабы не набросить тень на мать ребенка. Луи, воспринявший все всерьез и вполне естественно, немедленно атаковал его вопросами. Летом их встречи участились; особенно они любили собираться в Вожираре, у доктора Семакгюса; там между отцом и сыном зародилось своеобразное чувство сообщничества, вскоре переросшее в нежную привязанность. Проверив знания сына, Николя, не переставая сожалеть об изгнании из королевства своих учителей-иезуитов, решил отдать его в коллеж ораторианцев в Жюйи, где воспитание, опиравшееся не только на классическое наследие, но и на современную философию, соответствовало идеям, которые маркиз де Ранрей внушал Николя, когда тот, будучи подростком, жил в Геранде. Особое внимание в коллеже уделяли современной литературе и преподаванию иностранных языков. Каникулы Луи будет проводить в Париже, поровну деля свое время между улицей Монмартр и улицей Бак.

— Когда я увижу короля, отец?

Николя вздрогнул: он забыл, где он сейчас находится. Марион и Катрина только что внесли дымящийся омлет с телячьими почками, и все приступили к трапезе.

— Я повезу вас в Версаль в одно из воскресений, — ответил он. — Мы будем слушать мессу в той же церкви, что и король, и у вас будет возможность как следует рассмотреть его величество, а затем приблизиться к нему в большой галерее.

Луи улыбнулся. Глядя на выражение его лица, у Николя сжалось сердце: на миг ему показалось, что сын удивительным образом похож на его сводную сестру Изабеллу.

— Как поживает господин Ленуар? — спросил Лаборд.

— Когда я видел его в последний раз, он пребывал в добром здравии.

Сотрапезники отметили прозвучавшую в ответе горечь.

— Я не погрешу против истины, — продолжил Лаборд, — если скажу, что этот человек, как никто иной, прекрасно разбирается в оперном искусстве.

— Боюсь, — с иронией ответил Семакгюс, — что, общаясь с преемником Сартина, о коем мы дружно сожалеем, наш друг стремится не столько понять его, сколько показать себя.

Николя вскинул голову.

— Фраза, подразумевающая либо слишком много, либо слишком мало, — произнес Ноблекур. — Впрочем, апофтегма несколько коротковата для личности, обладающей обширной властью. Сартин значительно расширил полномочия своей должности. Что сделает из нее его преемник?

— О-о, — отозвался Бурдо, — преемник стал настоящим министром, хотя и без портфеля. Вы же знаете, сколь велико его тайное и поистине необъяснимое влияние. Он разит, и он же спасает. От него исходят и мрак, и свет. Его власть простирается далеко, однако осуществляет он ее весьма деликатно. Он возвышает и низвергает по своей воле и своему усмотрению.

Николя покачал головой.

— Тот любил парики, а этот любит переплеты с гербами.

— И это означает, — смущаясь, произнес Луи, — что и тот и этот пытаются заполнить пустоту!

Все зааплодировали, а Николя улыбнулся.

— Как говаривал наш покойный король, «породистого пса не надо учить», — заметил Лаборд.

— Это у него от деда, — отозвался Николя. — Маркиз никогда не лез за словом в карман.

— Господа, — продолжил Лаборд, — с вашего дозволения, я удалюсь, оставив вас в облаке ароматов этого восхитительного омлета. Прошу отметить, сколь нежны в нем почки. В честь молодого Ранрея, я, как некогда в Трианоне, сегодня лично приложил руку к приготовлению ужина. Поэтому вместе с Катриной я иду на кухню доводить до совершенства задуманный мною сюрприз. Семакгюс, вам предстоит убедить нашего хозяина удержаться от искушения! Луи, идемте со мной, мне нужен подмастерье.

Мальчик вышел из-за стола; для своего возраста он был довольно высок. Скольким вещам ему еще предстоит научиться! — подумал Николя. Ездить на лошади, охотиться, фехтовать… Ведь, несмотря ни на что, Луи из рода Ранреев. И он вновь вернулся к своим невеселым размышлениям. Следуя совету Сартина, он попросил аудиенции в первый же день, и новый начальник полиции не отказал ему. Стоя за рабочим столом, где его предшественник часто устраивал смотр парикам, он во всей красе являл подчиненному свою высокую полную фигуру. На круглом одутловатом лице выделялся крупный нос, нависавший надо ртом с мясистой нижней губой, выразительные движения которой, сопровождавшие отказ или презрительное снисхождение, привлекали взгляд к двухэтажному подбородку. Пристальный взор живых глаз, в упор смотревших на собеседника, позволял заподозрить наличие немалой доли высокомерия, скептицизма и ничем не обоснованного самомнения. Тщательно закрученные локоны напудренного парика волнами ниспадали на строгую шелковую судейскую мантию, подчеркивая ослепительную белизну батистовых брыжей. Аудиенция, сокращенная по причине прибытия следующего посетителя, не предполагала обмена мнениями.

— Господин комиссар, — произнес Ленуар, — вас рекомендовал мой предшественник. Не так давно я лично имел возможность оценить ваши выдающиеся способности сыщика, кои вы блестяще подтвердили при расследовании весьма деликатного дела. С другой стороны, опыт подсказывает мне, что личные методы ведения дел, какими бы полезными и эффективными они ни были, слишком сходны с интригами, от которых власть уже устала. Вы не можете играть при мне такую же роль, какую играли при господине де Сартине. Я намерен обновить правила игры и ввести новые методы, соответствующие моим собственным взглядам.

— Я нахожусь на службе королю, сударь.

— Он вас ценит, сударь, несомненно, ценит, — бросил Ленуар с заметным неудовольствием, — и нам это известно. Но правила едины для всех. Комиссары с большим стажем работы вправе возмутиться…

«И они не лишают себя этого удовольствия», — подумал Николя.

— …и выразить свое недовольство тем, что их младший товарищ без всякого на то основания монополизировал внимание и милость начальства. Можем ли мы доверить вам квартал? Нет, пожалуй, это несвоевременно. Ваше безжалостное обхождение со своими сотоварищами…

— Сударь!

— Не перебивайте меня, я знаю, что говорю. До меня уже дошли многочисленные жалобы и прошения. Прислушайтесь к мудрому совету: отправляйтесь отдыхать, съездите на охоту и ждите, когда настанет благоприятное для вас время. Впрочем, должность комиссара полиции Шатле можно продать за хорошую цену и с большой выгодой. Желающих на нее много, подумайте об этом. Имею честь приветствовать вас, господин комиссар.

Николя не стал ничего предпринимать, дабы исправить положение и завоевать приязнь нового начальника. Его прямая натура противилась лицемерию, и он не умел притворяться побежденным. Радость от обретения сына затмевала неприятности по службе, однако его не могло не беспокоить положение Бурдо, сметенного тем же вихрем перемен. Его помощник, имевший на содержании малолетних детей, лишился всех — весьма существенных — дополнительных заработков и остался с одним лишь жалованьем. По распоряжению Николя инспектору выплатили солидное вспомоществование; дабы не обидеть друга, комиссар объяснил, что это вознаграждение за прежние поручения, не оплаченные своевременно. Засим он ушел в себя, а при мысли о будущем стал проявлять непривычный для него фатализм: будь что будет. И только иногда он сдержанно приоткрывал душу Ноблекуру или Лаборду.

Ноблекур поддерживал его, считая, что надобно быть выше проходящих неприятностей, непременных при любой карьере на поприще служения королю. Время — великий мастер все улаживать, а при нынешних обстоятельствах единственной обязанностью честного человека оставалось сохранить лицо. Он покажет, что события, которые другой счел бы катастрофой, для него всего лишь мелкие превратности судьбы. Прекрасно разбираясь в людях и обладая богатым жизненным опытом, Ноблекур был уверен, что постепенно Ленуар вернет все на круги своя. По его мнению, негативное отношение нового начальника к Николя совершенно естественно, ибо, будучи сам новичком, заставил подчиняться себе других, в том числе и Николя. Комиссару не следовало забывать, что он являлся протеже и другом Сартина и тот даже пытался протолкнуть его на свое место, надеясь таким образом продолжать контролировать полицию, этот важный винтик государственной машины, ее привилегированный инструмент, позволявший влиять на самого короля. Отклики, доходившие до Ноблекура о новом начальнике полиции Парижа, носили исключительно похвальный характер. Многие поощряли его умение четко мыслить, приятную манеру вести беседу, живой интерес к обсуждаемым вопросам и изощренность суждений. Говорили, что, приобретя глубокие познания в области серьезных материй, он не утратил пристрастия к изящным и возвышенным беседам и слывет просвещенным любителем искусств и литературы. Короче говоря, следовало ожидать скорых перемен и не забывать, что никто не знает, где найдет, а где потеряет.