Красная сирена - Морис Дантек

Пальцы Аниты Ван Дайк с тихим стуком лета­ли по клавишам, заполняя собой комнату. Алиса завороженно смотрела, как быстро и ловко указательные пальцы молодой медноволосои жен­щины управляются с компьютером.

– Прекрасно, – заключила она, закончив. – А те­перь расскажи мне все, с самого начала.

Анита внимательно посмотрела на девочку и поудобнее устроилась в своем старом кресле.

Лицо инспектора было спокойным и сосредото­ченным. И Алиса решилась,

– Ну вот, – начала девочка, и Аните показа­лось, что она репетировала свой рассказ много ча­сов, нет – дней – подряд. – Это началось в про­шлом году, нет, в самом конце позапрошлого года. Тогда я точно поняла: происходят странные вещи… А еще немножко раньше…

В то лето, когда Алисе Кристенсен исполнилось де­сять лет, она впервые услышала, как бабушка ру­гается с ее мамой.

Стоя на самом верху лестницы, огромной лест­ницы, которая вела со второго этажа в вестибюль перед гигантским белым салоном в стиле арт деко, она видела, как открылась дверь и вошла бабуля, а следом за ней – мама.

– Ты просто-напросто шлюха. А твой австри­як – болван и простофиля.

– Отчего же, мама! – возразила Алисина мать, молодая блондинка, одетая в великолепное шелко­вое вечернее платье. – У него есть деньги, его отец был промышленником, преуспевшим в Германии, он унаследовал огромное состояние и дело, прино­сящее хороший доход.

– Нет… этот тип мне не нравится…Он кажется мне фальшивым, лицемерным, от него исходит не­что омерзительное.

– Перестань, мама… Мы прекрасно ладим…

– В том-то и дело… Ты – шлюха, роскошная, конечно, и все-таки шлюха! – Слова бабушки еще долго звучали в ушах Алисы.

– Неужели ты всерьез полагаешь, что этот че­ловек может отвечать за Алису? – продолжала ба­бушка, – Он только и умеет, что разъезжать на спортивных машинах и проводить время в модных клубах с юными пустышками! Он совершенно не способен воспитывать ребенка, думаешь, этого хо­тел твой отец? Черт возьми, Ева, да с чего бы вдруг этому человеку превращаться в образцового отца…

– Да уж, родной был бы предпочтительней, – отвечала ее мать, и Алиса поняла: она говорит о че­ловеке из ее воспоминаний и с единственной сохра­нившейся фотографии. Стилен Тревис, ее отец. Ан­гличанин из Барселоны, как иногда называла его ее мать.

– Ах ты, дрянь! – завопила бабушка, и в тишине огромной комнаты зазвенели ее золотые серьги. – Ты все пачкаешь, все уничтожаешь… Хотела бы я, чтобы ты кончила свою жизнь в сточной канаве…

– Уж не хочешь ли ты сказать, что собралась вычеркнуть меня из папиного завещания?

Бабушка пожала плечами:

– Ты прекрасно знаешь, что это будет незакон­но, а следовательно, невозможно. Наш дорогой усопший владел тремя четвертями всего этого. – Она обвела рукой дом и все вокруг. – В его завеща­нии специально оговорено, что после моей смерти все, что принадлежало ему, отойдет к тебе… Но…

Бабушка смотрела на свою дочь, стоявшую в самом центре огромного ковра.

– Но, – продолжила она, – от меня ты полу­чишь чисто символическую долю. Все остальное достанется известному тебе Фонду помощи детям, больным лейкемией.

И бабушка радостно улыбнулась.

Странный огонек блеснул в этот момент во взгляде Евы Кристенсен. Никто его не заметил, только Алиса, видевшая лицо и фигуру матери в огромном зеркале, заменявшем стену в глубине комнаты.

Алису испугала ледяная густая ненависть во взгляде матери.

На Рождество бабушка заболела. Той ночью именно Алиса вызвала врача. Бабушку положили в больницу, а Алиса с матерью вернулись к себе в морозный снежный день 27 декабря. Мама сказала, что это, скорее всего, были ее последние каникулы у бабушки.

Несколько недель спустя, в начале февраля, бабушка умерла.

Утром 15 мая 1991 года Ева Кристенсен, Алиса Кристенсен и Вильхейм Брюннер переехали в ог­ромный дом в Амстердаме. Алисе вот-вот должно было исполниться одиннадцать.

– Отныне, – сказала ей мать, – мы будем жить здесь, в доме моего отца. А летние каникулы ты станешь проводить в Швейцарии, у наших друзей из Цюриха.

После летнего отпуска родители вернулись в прекрасной форме, они смеялись, обсуждая, наме­ками и полунамеками, как хорош оказался опыт, испытанный на испанском побережье.

Именно тогда в их доме появился господин Кеслер. И остался с ними навсегда.

Господин Кеслер был помощником Вильхейма Брюннера. Он помогал ему во всем: водил новую ма­шину – огромный «мерседес» цвета «серебристый металлик» с янтарными бликами. Занимался садом, стриг газон, убирал скошенную траву.

Господин Кеслер был высоким блондином лет сорока с серо-голубыми глазами, сильным и молча­ливым. Алиса сразу инстинктивно почувствовала к нему холодную ненависть. А еще она его боялась. Алиса смутно чувствовала, что за правильными чертами красивого лица живет тщательно скрыва­емая жестокость.

Помимо обычных обязанностей, Кеслер возил на голубом грузовике с огромными фарами какие-то коробки, заклеенные скотчем.

Как-то раз Алиса спросила у матери, что в них, и та небрежно ответила, любуясь своими безу­пречными кроваво-красными ногтями: «Да так, ни­чего, это для взрослых, моя дорогая малышка».

Однажды Алисе удалось увидеть содержимое одной из коробок.

Потом она долго спрашивала себя, что взрос­лые делают с таким количеством видеокассет.

Коробки хранились в подвале, в комнате с брониро­ванной дверью, ключ от которой находился в сейфе с самой современной системой сигнализации. Толь­ко Кеслер и родители имели к нему доступ.

Тогда же родители заговорили о студии, кото­рую они покупают за городом. Алиса там никогда не была, только видела несколько полароидных сним­ков дома, сделанных в период оформления покупки.

Мать сочла нужным разъяснить Алисе, что они с Вильхеймом занимаются теперь еще и производ­ством телепрограмм для иностранных каналов. Она с гордостью продемонстрировала дочери вычурную визитную карточку, где под ее полным именем – Ева Астрид Кристенсен – изящным шрифтом было выгравировано слово «продюсер».

Примерно полгода спустя, желая совершенст­вовать образование дочери, Ева наняла ей воспита­тельницу, мадемуазель Чатарджампу. Она работа­ла, чтобы оплачивать обучение в университете.

Алиса сразу влюбилась в Сунью Чатарджампу, молодую красивую уроженку Шри-Ланки, она очень скоро заняла в ее сердце место матери, часто отсутствовавшей вместе с Вильхеймом. Последнего девочка терпеть не могла, хотя и была вынуждена смириться с его присутствием. Он был кичливым, фальшиво-утонченным буржуа, мелким снобом, карьеристом и обманщиком, вознесенным наверх исключительно богатством Евы. Отвратительный тип. Алиса не пыталась скрывать эти чувства, но мать даже не сердилась, поскольку сама Вильхей­ма ни в грош не ставила.

В конце концов Алиса научилась самостоя­тельно справляться со своими проблемами. Утром она уходила в школу, вечером ужинала в компании мадемуазель Чатарджампы, та проверяла ее уро­ки. Пожалуй, Алиса чаще видела мажордома и гос­подина Кеслера, который то и дело привозил и уво­зил кассеты, чем родителей.

Однажды Алиса слышала, как мать сухо по­ставила на место ее учительницу, когда та задала ей вопрос о комнате в подвале.

– Соблаговолите заниматься тем, что входит в ваши непосредственные обязанности, мадемуа­зель! Эта комната закрыта, потому что мы охраня­ем наши авторские права. Мы не хотим, чтобы пи­раты на нас паразитировали.

Мадемуазель Чатарджампа опустила голову, извиняясь. Ева смягчилась и заговорила мягким, медоточивым тоном, который напугал Алису еще больше:

– Забудьте обо всем, мадемуазель Чатарджам­па, ваша главная задача – помогать моей дочери с английским языком, чтобы она максимально улуч­шила результаты.

Единственной страстью матери в отношении Алисы были ее школьные оценки, намного превос­ходившие средний уровень. Ева воспринимала это как доказательство собственной гениальности и ве­ликолепной «конкурентоспособности ее генетичес­кого материала». Во всяком случае, так она говори­ла Вильхейму, хотя до того вряд ли доходил смысл ее слов. Алиса ненавидела, когда мать так говорила о ней. Она-то как раз прекрасно понимала зна­чение всех слов, которые произносила мать, но вся­кий раз, глядя на тупую физиономию Вильхейма, дремлющего над консоме из лосося, или на новую затейливую прическу матери, думала: а вот и нет, ома – ни при чем, это просто чудо, что она не унас­ледовала ни одну из черт характера Евы. Благода­рение Господу, что ей досталась чувствительность англичанина, который девять лет был ее отцом.

«Это не твои гены, мама, – думала Алиса, – а папины. Человека, которого ты прогнала, и я те­перь даже не имею права его видеть».

Проснувшись однажды ночью, Алиса услыша­ла, как вернулись родители. Они устроились в гос­тиной, чтобы выпить. Алиса вышла из своей ком­наты и остановилась на площадке второго этажа. Присев в темноте на корточки, она стала внима­тельно слушать разговор.