Ночью, в сиянии полной луны... - Ким Ньюман

— Там, откуда Стью, такая же дыра, как наши Джунгли, парень, — заявил Гарсиа. — Просто со своими тараканами…

Стюарт не стал говорить, что его отец был врачом в Бате,[11] а сам он — приходящим учеником частной школы. В "Sexey's" (да, это было настоящее название) училась уйма негров и азиатов; членов королевских фамилий или сынков армейских офицеров из Третьего мира, стремительно поднявшихся благодаря дворцовым переворотам.

Нельзя, однако, сказать, что там было легко. Он всегда мечтал учиться в общеобразовательной школе в каком-нибудь бедном районе. По крайней мере тогда, возможно, он не оставался бы до сих пор двадцатитрехлетним девственником.

— Настоящие беспорядки в Британии, парень! — с чувством разорялся Гарсиа. — Убивают копов точно как здесь. Стью, во время последней заварушки в Лос-Анджелесе нас с Скочменом окружили в Джунглях. Толпа перевернула машину, начала бить ногами по окнам… — Он постучал костяшками пальцев по армированному стеклу. — Только они не смогли разбить их. Попытались добраться до бензобака, чтобы поджарить нас, а там пуленепробиваемая пробка с цифровым замком. В конце концов им надоело, и они убрались прочь. Но Скочмен — он запомнил их лица.

Стюарт был членом общества Чарли Азиза, основанного в память о пакистанце, убитом при аресте. Они пытались вытащить из тюрьмы ребят, угодивших туда по сфабрикованным обвинениям в нападении на офицеров полиции. Он подписывал ходатайства и сочинял письма своему члену парламента, но порицал более активные действия. Когда одного из членов общества заподозрили в том, что тот подбросил самодельную бомбу в отделение полиции, он лично написал резолюцию, призывавшую к его немедленному исключению и осуждению.

— Мы наткнулись потом кое на кого из тех уродов. Скочмен, он заставил их раздеться догола и топать по коридору, насвистывая мелодию из шоу Энди Гриффита,[12] а мы с ребятами лупили их резиновыми фонарями, парень. Поквитались что надо.

Стюарт слышал такие же истории про лондонскую полицию, только там, по-видимому, заставляли насвистывать что-нибудь из "Dixon of Dock Green".[13] Жуткий международный полицейский обычай.

— Здесь Джунгли, парень, — гордо заявил Гарсиа. — А мы звери. Короли Джунглей. Должны быть ими, чтобы выжить. Вставь это в свой сценарий, парень. Дай тому копу когти, что режут, как бритва, и рык, от которого у злодеев кровь стынет в жилах. Как у нас.

Если уж не писать сценарии для кинофильмов, Гарсиа хотел бы играть в них. Он сказал, что стал копом потому, что первое, что он помнит из телевидения, — Эрик Эстрада в CHIP'S.[14] А у Стюарта это были повторы "Фолти Тауэре".[15]

Патрульной машине был предписан определенный маршрут, но Скочмен вел ее по другому, выбираемому им наугад. Он объяснял это тем, что в джунглях важно быть непредсказуемым, поэтому он и движется своим собственным курсом. Они начинали патрулирование и заканчивали его там, где и полагалось, наведывались по пути в определенные места, но в остальном было множество отклонений от маршрута, которые Скочмен делал, укладываясь при этом в общий график. Он, разумеется, называл его трафик.

Они объезжали Лос-Анджелес по квадратам, захватывая как можно больше боковых улочек.

Названия, звучавшие экзотично для Стюарта, когда он находился в родном Бате (Сепульведа, Пико, Фигероа), обернулись на деле не поддающимися описанию улицами, тянущимися на мили, во всех отношениях похожими на Сурбитон-Хай-стрит, только здесь было больше пальм и меньше пешеходов. Их маршрут пролегал в стороне от этих названий, он тянулся от Даунтауна до Юго-Запада, через спорную территорию, именуемую Джунглями. Обитателями ее были в основном чикано, вытеснившие большую часть негров. Гарсиа сказал, что на подходе волна корейцев. Хотел бы Стюарт знать, куда подевались вытесненные.

Переулки большей частью были темными, с разбитыми фонарями и магазинами, прячущими окна за сплошь изрисованными граффити стальными ролл-ставнями. Скочмен поехал медленнее, и Стюарт почувствовал, как хрустят под армированными шинами заграждения на манер шипастых шаров. Дороги были совершенно неухоженные, гораздо хуже, чем в Британии.

Слева взвился вверх огромный ставень гаража, будто его разом сорвали, и из этой пробоины во мраке хлынул свет.

Стюарт вздрогнул: это напомнило ему крышки, откидывающиеся кверху над орудийными батареями пиратского корабля, перед тем как последует залп из всех пушек разом.

Блестящий черный фургон быстро выкатился наружу, пересекая двор перед домом с плавной стремительностью пантеры. Выворачивая на улицу, фургон слегка задел носовую часть патрульного автомобиля. Скочмен тормознул, и зубы Стюарта лязгнули.

Гарсиа скороговоркой выругался по-испански.

Фургон скользнул в ночь, разом скрывшись из виду. Благодаря зеркальным стеклам и светоотражающей окраске тьма просто поглотила его. Никакого номерного знака на нем Стюарт не заметил.

— Погонимся за ним? — предложил он.

Ни один из копов не ответил. Свет из гаража по-прежнему заливал их машину.

— Надо бы выйти взглянуть на повреждения, — сказал наконец Гарсиа.

Скочмен кивнул. Он открыл водительскую дверь и выбрался наружу, небрежно опустив руку на пистолет.

— Оставайся тут, Стью, — бросил Гарсиа, также покидая машину.

Стюарт разозлился. Отсиживаясь на заднем сиденье, он не многое узнает, когда захватывающие события происходят снаружи. И в то же время он не был уверен, так ли сильно ему хочется знать, что произошло в гараже.

Копы осматривали задетый фургоном капот. Они оживленно переговаривались, может, даже спорили, но Стюарт не умел читать по губам. Он взглянул на гараж. Тот был ярко освещен, и желтый свет заливал двор. На желтом фоне виднелись красные струйки, и он понял, что дело дрянь. Зная, что еще пожалеет об этом, он открыл дверь и вылез из машины.

II

Из "Песен" Диего

Я родился в дне пути, как тогда измеряли расстояния, от Эль Пуэбло де Нуэстра Сеньора де ла Рэйна де лос Анджелес де Рио Порциункуло.[16] Моя мать была индианка, отец — иезуит. Женаты они, разумеется, не были. Подобные вещи происходили сплошь и рядом и казались в порядке вещей в нашем забытом богом и людьми уголке империи.

Мой отец окрестил меня Диего и в конце концов, правда нехотя, дал мне свою фамилию. Мать называла меня Лис, в честь своего тотемного зверя. Возможно, вы слышали обо мне под именем, являющимся испанским переводом моего индейского прозвища, Зорро.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});