Застрять с тобой - Эли Хейзелвуд

я понятия не имею, как отреагировать на её любезное, но решительное: — «Извини, дорогая, у нас закончились круассаны».

Разве я говорила, что в мире есть вещи похуже? Я солгала. Это катастрофа. Моя карьера окончена. Это сирены вдалеке?

— Я понимаю. — Я прикусываю нижнюю губу, приказываю ей разжаться и заставляю себя улыбнуться. В конце концов, это не вина Фэй, если мама внушила моим детским нейронам, что хождение под лестницей — верный путь к пожизненному отчаянию. Я хожу на терапию для этого. Или буду. В какой-то момент. — Ты, эм, делаешь больше?

Она смотрит на витрину. — У меня остались маффины. Черничные. Лимонная глазурь.

Ой. Это на самом деле звучит хорошо. Но. — А круассанов нет?

— А я могу сделать тебе бублик. Корица? Черника? Простой?

— Это значит «нет» круассанам?

Фэй довольно склоняет голову набок. — Тебе действительно нравятся мои круассаны, не так ли?

Мне? — Они такие, эм… — Я сжимаю ремешок своей сумки из искусственной кожи. — Уникальные.

— Ну, к сожалению, я только что отдала последний Эрику. — Фэй указывает налево, на самый конец прилавка, но я едва взглянула на Эрика — высокий мужчина, широкоплечий, в костюме, скучный — слишком занят, проклиная своё время. Я не должна была тратить двадцать минут, щекоча величественную красоту маленькой морской свинки Оззи. Теперь я по праву расплачиваюсь за свои ошибки, а Фэй смотрит на меня оценивающим взглядом. — Я поджарю тебе бублик. Ты слишком худая, чтобы пропускать завтрак. Ешь больше, и ты тоже станешь немного выше.

Сомневаюсь, что мне удастся, наконец, продвинуться дальше пяти футов в преклонном возрасте двадцати семи лет, но кто знает. — Подведем итоги, — говорю я в последней умоляющей и плаксивой попытке спасти своё профессиональное будущее, — вы сегодня больше не будете готовить круассаны?

Глаза Фэй сузились. — Дорогая, возможно, тебе слишком нравятся мои круассаны…

— Вот.

Голос — не Фэй — глубокий и низкий, доноситься откуда-то сверху над моей головой. Но я почти не обращаю на это внимания, потому что я слишком занята, глядя на круассан, который чудесным образом появился перед моими глазами. Он ещё целый, лежит поверх салфетки, с его верхушки медленно осыпаются несколько хлопьев теста. Я уже пробовала круассаны Фей и знаю, что недостаток вкуса компенсируется размером. Они очень, очень большие.

Даже когда доставляется очень-очень большой рукой.

Я несколько секунд моргаю, размышляя, не является ли это миражом, вызванным суеверием. Затем я медленно поворачиваюсь, чтобы посмотреть на человека, который положил круассан на прилавок.

Он уже ушел. Он наполовину вышел из двери, и всё, что я получаю, это краткий образ широких плеч и светлых волос.

— Что? — Я моргаю, глядя на Фэй, указывая на мужчину. — Что…?

— Я думаю, Эрик решил, что ты должна съесть последний круассан.

— Почему?

Она пожимает плечами. — На твоём месте я бы не посмотрел в зубы подарочному круассану.

Подарочный круассан.

Я выхожу из ступора, бросаю пятидолларовую купюру в банку для чаевых и выбегаю из кафе. — Эй! — окликаю я. Мужчина примерно в двадцати шагах впереди меня. Ну, двадцать шагов с моими крохотными ножками. Может быть меньше пяти с его собственными. — Эй, не могли бы вы подождать…?

Он не останавливается, так что я хватаю свой круассан и спешу за ним. Я направляю своё лучшее «я» из бывших футбольных стипендиатов и уворачиваюсь от дамы, которая выгуливает свою собаку, затем от её собаки, а затем от двух подростков, целующихся на тротуаре. Я догоняю его прямо за углом, когда останавливаюсь перед ним.

— Привет. — Я улыбаюсь. И вверх и вверх и вверх. Он выше, чем я рассчитывала. И я запыхалась сильнее, чем хотела бы. Мне нужно больше заниматься. — Большое спасибо! Вам действительно не нужно было… — Я замолкаю. Без какой-либо реальной причины, кроме как из-за того, как поразительно он выглядит. Он просто такой.

Скандинавский, наверное. Похож на викингов. На норвежца. Как будто его предки резвились под северным сиянием на пути к финансированию IKEA. Он большой, как йети, с ясными голубыми глазами и короткими светлыми волосами, и я готова поспорить на свой подарочный круассан, что в его имени есть одна из этих классных скандинавских букв. «Э» и «и» слились воедино; это странное «о» перечеркнуто посередине; большая буква «б», которая на самом деле представляет собой две буквы «с», поставленные друг на друга. Что-то, что требует больших знаний HTML для ввода.

Это застает меня врасплох, вот и всё, и на мгновение я не знаю, что сказать, и просто смотрю вверх. Сильная челюсть. Глубоко посаженные глаза. То, как угловатые части его лица сливаются во что-то очень, очень красивое.

Затем я понимаю, что он смотрит в ответ, и тут же смущаюсь. Я точно знаю, что он видит: синюю рубашку на пуговицах, которую я заправила в брюки; челку, которую мне действительно нужно подровнять; каштановые волосы длиной до плеч, которые мне тоже нужно подровнять; и, конечно же, круассан.

Круассан! — Большое спасибо! — Я улыбаюсь. — Я не хотела красть вашу еду.

Без ответа.

— Я могла бы вернуть вам деньги.

По-прежнему никакого ответа. Только этот северогерманский строгий взгляд.

— Или я могла бы купить вам маффин. Или бублик. Я действительно не хотела мешать вашему завтраку.

Количество ответов: ноль. Интенсивность взгляда: много миллионов. Он вообще понимает, что я… О.

Оооо.

— Спасибо. Вам, — говорю я очень, очень медленно, как когда семья со стороны моей мамы, которая никогда не иммигрировала в США, пытается говорить со мной по-итальянски. — За, — я поднимаю круассан перед лицом, — это. Спасибо, — я указываю на викинга, — вам. Вы очень, — я наклоняю голову и счастливо морщу нос, — милы. — Он смотрит ещё дольше, задумчиво. Я не думаю, что он это понял. — Ты не понимаешь, да? — уныло бормочу я себе под нос. — Ну, спасибо ещё раз. Вы действительно оказали мне солидную помощь. — Я поднимаю круассан в последний раз, как будто поднимаю за него тост. Затем я разворачиваюсь и начинаю уходить.

— Не за что. Хотя вы поймете, что круассан оставляет желать лучшего.

Я поворачиваюсь к нему. Блонди-викинг смотрит на меня с непроницаемым выражением лица. — Т-ты только что говорил?

— Говорил.

— По-английски?

— Думаю, да.

Я чувствую, как моя душа выползает из тела, чтобы астрально проецироваться в пылающее адское пламя из-за чистого смущения. — Ты… ты ничего не говорил. Раньше.

Он пожимает плечами. Его глаза спокойны и серьезны. Размах его плеч мог бы легко сравниться с плато в Евразии. — Ты не задала вопрос. — Его грамматика лучше моей, и я увядаю внутри.

— Я думала… Мне показалось… Я… — Я закрываю глаза,