Время зверя. Криминальные повести и рассказы - Петр Алешкин

И потекла моя омоновская жизнь. Дежурил я всегда с Никитиным. Недели две промелькнуло без происшествий. В Москве постреливали, то тут то там вспыхивали мгновенные, как молнии, разборки между бандитскими кланами. Постреляют из автоматов, оставят два-три трупа в изрешеченной машине и исчезают. Или сообщат, очередного бизнесмена пристрелили. Но во время нашего дежурства ничего подобного не случалось пока. Если было, то в другом районе. Узнавали мы об этом, когда возвращались в отделение. Никитин деловито расспрашивал: какие машины участвовали? «Вольво» и «Форд»? А изрешетили какую? Выскакивали боевики из машины или стреляли из окон? А труп где, в машине или около? И делал вывод: понятно! Михась с Культей схлестнулись! Или сощурит глаза, подумает: это что-то новенькое – либо гастролеры, либо молодые подрастают. За всеми не уследишь!..

Тренировался я все эти дни усиленно, понимал, что не раз придется побывать в переделках, и знал из Афганского опыта, что жизнь моя будет зависеть от того, как ловко я буду владеть своим телом, от моей силы, уверенности в себе. Надо сказать, что за эти дни я стал собранней, бодрей, не валялся перед телевизором расслабленный и вялый, не зная, куда деть себя. Каждый свободный час я проводил либо в спортзале, либо в тире. Стрелял я хорошо. Сам удивлен был, когда в Чирчике, где начинал службу перед отправкой в Афган, стреляя из автомата в первый раз, выбил двадцать восемь очков из тридцати. Дважды в десятку влепил. Рука тверда и глаз остер! – смеялся я тогда. Мне нравилось стрелять, мне вообще нравилось делать то, что получается, нравилось, когда мною восхищаются. Я из тех, кто старается быть первым в том деле, которым он занимается. Поэтому мне легко было в Афгане, там я сразу нашел свое место. Меня уважали: я был смел, но не безрассуден, как Никитин. Никто не знал, что смелость моя была расчетлива. Конечно, меня могли убить в одном из боев, в которых приходилось участвовать, ведь дважды царапали пули. И оба раза был сам виноват: неточно рассчитал бросок от камня к камню. Волновался, торопился. Но это было в первые месяцы службы. И я был уверен теперь, что буду не последним в ОМОНе.

3

Никитина почему-то не любили во взводе. Нет, не то, чтобы не любили, а как-то отстраненно к нему относились. Я ни разу не видел, чтобы у него просили закурить. С ним неохотно тренировались рукопашному бою. Я думал вначале, что из-за того, что он командир взвода, неудобно стрелять сигаретку у начальства, неудобно ловким приемом укладывать на мат своего командира, но потом понял: нет, не из-за этого. Зато, обратил я внимание, когда надо поручить какое-то особо важное дело, начальство вызывало взвод Никитина, а если требовалась небольшая группа, то непременно ее возглавлял Никитин. Однажды я слышал, как полковник Лосев сказал: если Никитин взялся за дело, я спокоен. Никитин был ловок, быстр, энергичен, и все ему удавалось. Внешне он ничем не был примечателен. Худощавый, роста среднего, плечистый, но какой-то плоский, как бы сплюснутый. Узколицый, глазки небольшие, сидящие очень близко друг к другу. Носил темные усы под узким немного длинноватым носом, и чем-то отдаленно напоминал ястреба на стоге сена, всегда настороженного, готового вспорхнуть, и в то же время гордого, уверенного в себе, чувствующего свою силу, но понимающего, что находится он на враждебной ему территории. Здесь его боятся, но все же не лишне быть осторожным.

На машине своей он не ездил, летал. Страшно не любил пробки. Нервничал, выруливал на газоны, тротуары, объезжал. Вначале я подумал, что он выпендривается передо мной, хочет показать, какой он орел, и я с ехидным злорадством ожидал: сейчас долихачится, вмажется, долбанет впереди идущую машину, чирканет. Ничего, проносило. Его красная «девятка» на светофорах останавливалась чуть ли не в сантиметре от передней машины, проскакивала в немыслимую щель, иногда мне казалось, что машина по воле Никитина мгновенно меняет габариты, суживается, чтобы промелькнуть в щель и не царапнуть. Мастер!

И все же один раз мы попали в историю. Возвращались со службы домой и попали в пробку. Никитин быстро сориентировался, вылетел на трамвайные пути и погнал по рельсам к перекрестку. Впереди, из-за деревьев видно было, зажегся желтый свет, и Никитин придавил газ еще сильнее, стараясь успеть на зеленый одним из первых. В этот момент из-за тополя прямо под колеса шагнул мужик, не подозревавший, что по рельсам летит машина. Удар! Мужик переломился на капот и отлетел метра на два под соседнее дерево. Я ахнул, сжался, вцепился в ручку. Мы проскочили мимо, Никитин вильнул, объехал ноги сбитого мужика.

– Не ссы, спишут! – спокойно сказал он и поднял к лицу микрофон рации. – Четвертый, четвертый, прием! – И когда отозвались, быстро заговорил:

– Преследую Мишку Векселя. Белый «Форд» номер… – Он назвал номер несуществующего «Форда», но улицу, на которой сбили человека, правильно. И вдруг заорал: – Куда, бля! – И выдохнул в микрофон. – Приехали!.. Человека сбил. Зови «скорую»! Срочно… Мужик, должно пьян, сволочь!

Никитин подмигнул мне, включил заднюю скорость и, глядя назад, покатил к сбитому человеку, возле которого начали собираться люди.

– Напишем объяснение, – быстро проговорил Никитин, – ехали домой, увидели Векселя, он в розыске, знаменитый бандюга, погнались, сбили. Вексель удрал.

Я молчал. Перед моими глазами все стоял, как бы переломившийся надвое мужчина. Жив ли он? Как мы сейчас выкрутимся? Свидетелей сколько.

Никитин остановился рядом с толпой, уверенно и решительно вылез из машины. Я тоже выкарабкался. Были мы в гражданской одежде. На нас смотрели настороженно, осуждающе и злобно. Могут побить! – подумал я. – И правы будут! Я чувствовал себя виноватым, не смотрел на лица людей, и поражался Никитину. Он вел себя так, как будто он, представитель власти, приехал на место происшествия, и не он, а ему должны давать отчет о содеянном.

– Ну-ка, не мешай! – решительно отодвинул он за плечо стоявшего на его пути парня, и тот покорно уступил. – Жив? – спросил Никитин, ни к кому конкретно не обращаясь.

Мужчина лежал в пыли, неловко подвернув под себя руку. Я оцепенело смотрел на его закрытые глаза, серое лицо. Крови не было видно.

– Что ж ты, сука, гоняешь, где не положено! – злобно, яростно воскликнул мужчина в помятом пиджаке, высокий, сутулый, длиннорукий. Толпа колыхнулась, готовая поддержать сутулого.

– Тихо! – властно повысил голос Никитин и поднял руку. – Без истерики! Человеку помощь нужна. «Скорая» уже вызвана!.. Болдырев! – глянул на меня Никитин. – Проверь, жив ли? Я очнулся, встрепенулся, вспомнил, что в таких случаях проверяют пульс. Сам я этого никогда не делал, хотя в Афгане учили, как проверять пульс. Я присел на корточки перед лежащим мужчиной, взял за кисть вялую, теплую руку с длинными грязными ногтями и, скрывая отвращение, сделал вид, что щупаю пульс.

Толпа молчала. Уверенный вид Никитина ее подавил. Видимо, многие решили, что ему известно то, что неизвестно им, потому он так и ведет себя.

– Без сознания, – сказал я неуверенно, поднимаясь с корточек. – Должно быть сильный ушиб.

– Какой ушиб! – вновь резко и возмущенно воскликнул сутулый. – Я видел, как вы его шибанули! Все кости переломаны.

– Так, вы свидетель! – сурово глянул на него Никитин. – Прошу не уходить до приезда милиции, – обратился к толпе. – Кто еще видел, как дело было? Прошу остаться.

– Да я свидетель! Я видел! Я не уйду. Я непременно расскажу…

– Отлично, – перебил его Никитин.

– Те будет отлично, гад! Ты доскакался… – с ненавистью глядел на него, возбуждал себя сутулый.

– Без истерики! – снова властно и уверенно поднял руку Никитин. – Выпил, не выступай!

– Это ты пьян, собака!

– В милиции разберемся, – прошил его взглядом Никитин и отвернулся, быстро окинул взглядом начавшую редеть толпу. – Еще раз прошу свидетелей остаться!

Подъехала «скорая», за ней гаишники. Никитин представился им. С ними он тоже вел себя так, словно это не он сбил человека, а просто был свидетелем происшествия. Мужчина так и не пришел в сознание. Его унесли в машину и «скорая» укатила, включив сирену. Никитин спокойно подписал протокол, кивнул мне, чтобы я садился в машину, и мы по трамвайным рельсам двинулись дальше к перекрестку. – Козел поганый! – матюкнулся Никитин, имея в виду сбитого мужика. – Нажрался, паскуда, шары под лоб, и прется, погань!

Видно было, что он ничуть не считал себя виноватым.

– Давай заедем ко мне, шлепнем по грамульке… Ты у меня еще ни разу не был… Как ты с женой живешь? – вдруг спросил он. – Не выступает?.. У меня вышколенная.

Я глянул на него недоуменно: неужели происшествие нисколько не задело его? Неужели не волнует ничуть – останется ли жив мужчина или умрет? Он понял меня и скривил губы в усмешке.