Слово предоставляется детям - Лидия Чуковская

Ночью поезд прошел сто двадцать километров и мы приехали куда-то возле Нежина. Тут налетели на нас фашистские самолеты. Мы в поле побежали, все побежали, женщины, дети, и моя мама, и Яшина мама, и Яша, и я: мы побежали в кустики прятаться. Тогда немец спустился низко над полем и начал строчить из пулемета по нашим кустикам и по людям. После они улетели. Мы пошли обратно в вагоны - мы с Яшей вместе шли - а на поле сколько людей осталось! Кто на спине лежит, кто на животе. И по траве кругом кровь.

Возле Бахмача снова налетели фашисты. Они все целили попасть бомбой в вагон, но бомбы падали мимо. Мы опять побежали и поле, а они опять из пулеметов по людям. Одна в соседнем вагоне с девочкой ехала, так они девочку на смерть убили. Тут, на поле, мама ее и схоронила. Мужчины вырыли яму. Положили девочку на носилки, закрыли досками и опустили в землю.

Мы поехали дальше, и возле Конотопа фашисты налетели тучей, тринадцать самолетов зараз. Это было днем. Солнышко светило, и мама мне сказала: "Ты посиди на воле, а я буду обед варить". Она в вагоне и варила, и стирала, и все. Я села возле нашего вагона и начала читать книжку - журнал "Затейник". Там были пьески смешные. Вдруг они налетели. Люди сразу попрятались под вагоны. А он спустился низко - не выше чем в рост человека - и начал под вагоны застрачивать. Я испугалась, побежала, не знаю куда, в поле. А тут он начал бомбы кидать и теперь попал в поезд. Вагоны загорелись. Я бежала по полю. Поле было широкое-широкое. Хлеб уже в снопах лежал. Я пряталась в снопы.

Гляжу из-под хлеба - поезд горит, и тот вагон, где была мама.

Таня Айзенберг, 13 лет, из Киева.

Записано 13/II-42 г., в Детдоме № 9, в Ташкенте.

БАТЬКО ТА МАТЕРЬ

Мы стали на станцию. Батько спал. Я у матери спросился выйти в уборную.

- Скорiйше вертайся! - казала матерь.

3 нашего села уси iхали на том эшелоне.

Уже как раз вечерело. Паровоз набирал воду.

В уборной я слышу: бомбежка началась. Я скорiйше побiг до нашего поезда.

Далеченько от вагона лежали батько з матерью - вже вбиты.

Они, верно, тикать хотели. А их из пулемета вбило. Я затулил им раны, чтоб кровь не текла. Я батька будил: думал - ранен. Но ничего не помогает.

Тогда я матерь подсунул к батьке, чтобы ближче была.

Посмотрел им в лицо, заплакал и побiг за товарным.

Доня Хаенко, 13 лет, из Кириковки (Украина, Сумская область).

Записано 17/III-42 г., в Детдоме № 2, в Ташкенте.

ЗЕМЛЯ

Мы ехали на подводах недалеко от Белой Церкви. Тогда налетели пятнадцать самолетов и началась горячая стрельба. Сперва они строчили из пулеметов, а потом скинули двенадцать бомб. А мы полегли в рожь. Мы лежали все лицом вниз. И вдруг на нас набросилась земля. Я лежал под землею не знаю сколько. Во рту была земля, и в носу земля, и в ушах, как уже лежит не человек, а настоящий мертвяк. Я только думал одно: почему у меня нет нагана, я бы застрелился. Но это я думал зря: ведь, все равно, я не мог бы двинуть рукой.

Один, который с нами ехал, был очень здоровый, или на нем не так много лежало, но он сам вырылся. Он позвал военных, и нас отрыли.

Алеша Зафрейнер, 15 лет, из г. Пелонное (Украина).

Записано 28/III-42 г., в г. Ташкенте.

СО ЗЛОСТИ

Красивее всего было ехать по узенькому каналу. Там каждая елочка видна. Я сидела наверху и срисовывала елочки.

Мы выехали из Ленинграда только в августе, потому что мы ждали нашу бабушку. Мама боялась ехать поездами, которые сильно бомбили, и мы поехали баржой. На полки постлали матрасы и одеяла и сделали как отдельную квартирку. Мы на полке и жили.

Нас было три баржи и два катера. Катера побольше, чем пароходики на Неве. Один большой катер тащил две баржи, а другой, маленький - одну, нашу. Вы бы поглядели, какие у нас были ловкие матросы: они переходили к нам на баржу с катера прямо по канату, как одна гражданка в цирке, которую мы видели с мамой еще до войны.

Потом настала Волга. Я срисовывала горы и позади облака. Мы подъезжали к Рыбинску - там уже вода сделалась мутная, водорослевая. Это было днем, мы только собирались обедать. Вдруг из-за облаков с большим жужжанием вылетели самолеты. Они летели к шлюзу, а за ними гнались наши ястребки. Они до шлюза не долетели, испугались и со злости сбросили бомбы на наши баржи. Завыли гудки, и еще громче закричали люди. Я увидела крошечные точечки, они в воздухе делались все больше и больше, а когда они упали, я их не видела и только услыхала взрывы.

Две баржи сразу ушли под воду и потянули за собой свой катер. На каждой барже было семьсот человек. Мы кричали, и многие дети топали ногами. Наш катер отцепился от нас и пошел спасать тот, но вода качалась воронками, и шлюпки не могли плыть. И баржи утянули свой катер за собой под воду.

Ни единой тряпочки, ни щепочки не всплыло.

Оля Гусельникова, 10 лет, из г. Ленинграда.

Записано 28/III-42 г., в Ташкенте.

ЛИЦОМ К ЛИЦУ

СЕРЕБРЯНЫЙ НОЖ

...Всяко бывало. Вот один немец заскочил в домик, подошел к женщине, говорит: скажи, находятся ли здесь в вашем доме красноармейцы? Где вы их спрятали? Она говорит: никто не находится, мой муж уже убитый на войне, и больше я не знаю. А эта женщина не русская была, а татарка или кавказка. У них был 14-летний мальчик, и вот, когда немец схватил мать за шею и притиснул ее к стене, то она что-то сказала мальчику по-кавказски. А у них было три ножа: один, которым хлеб резали, другой нож брата (брат в Красную Армию ушел), а третий - отца, с серебряной ручкой. Мальчик схватил серебряный нож, подошел сзади и сюда вот, под левую лопатку, ткнул. Немец только сказал: "Ой!" - и повалился.

Всяко у нас бывало. Было - и я немецкого офицера убил.

Немцы ворвались в привокзальную часть, и там у нас целую неделю шли на улицах бои. Мама меня не пускала уходить из дому, говорит: "Если тебя кто-нибудь убьет и отца на войне убьют, то с кем же я буду. Не ходи". Я ей всегда помогал, по воду сбегаю, дров наколю или еще что. Но я не слушался, уходил на улицу. С кирпича на улицах были сделаны укрепления, и там такие дырки, для винтовок. Бывает, там здоровая идет перестрелка и нашим патронов не хватает, так мы с другими мальчиками подтаскиваем. Нам бойцы или собаку пошлют, или камень бросят с записочкой от командира - мы и бежим на склад. Конечно, без ничего нам на складу ничего и не выдадут, но с записочкой командира и патроны, и гранаты давали. Собаку, если неученая, то приманишь, а если ученая - сама прибегит. У нее тут такая сумочка на шее, и там записка.

Кто из бойцов или гражданского населения попросит, тому и поможешь. Ведь у нас тогда все бились, которые в армию не ушли. И женщины, и мужчины. Кто меня покличет, я тому и помогаю. Доски носил, таскал кирпичи, укрепления залаживал. Так и так - кирпичи, а потом, так и так, доски.

Конечно, я больше всего хотел стрелять, но мне, конечно, не давали: маленький, говорят, да и все. А я ходил искать хоть наган. Там был один дом в шесть этажей: три этажа воздухом снесло при взрыве, а три осталось. Я был забравши на третий этаж: хожу, смотрю, вдруг посчастливит, найду себе наган! А там на втором этажу балкон и на балконе стоит нагнувшись немецкий офицер и глядит вниз. Я взял из стенки кирпич и кинул ему прямо в затылок. Перил там не было. Он и полетел. Я не знаю, хорошо ли он со второго этажу разбился, нет ли, потому что я скорее убежал.

Камни подходящие, плоские, мы с ребятами бегали набирать на Дон, на ту сторону. Потом тащишься назад, груженый, что верблюд. Карманы рвутся. Один раз мы туда прибежали - еще привокзальная часть не была занята - и, здравствуйте, нарвались: там немецкая разведка пришедши. И вот я видал, как они вошли в одну избу, стянули одеяло с кровати и все туда швыряют: часы, чашки, ложки, шторки, детскую пушку, разные куклы-человечки, машину детскую легковую - такая ключиком заводится. Стали спрашивать у старика и старухи: где стоят красные части? Старика наповал убили и ребеночка, чья машина, а старухе отрубили руки. Но она и на это им ничего не сказала.

...Всякое было. Один раз ранили меня. Я бежал по военному делу. Немецкая бомба взорвалась метров от меня за сто. Я, конечно, лег. Сначала вдарило, как из пушки, потом - вж! вж! - потом осколки посыпались - это осколочная была бомба. Маленький тонкий осколочек разрезал мне на ноге палец ровненько пополам. Меня одна тетенька подняла и принесла на руках в медпункт. Крови набежало в ботинок - полная лужа.

Вася Бохан, 12 лет, из Ростова.

Записано 4/IV-42 г., в Карантинном Детдоме, в Ташкенте.

У НАС НА УКРАИНЕ

Немцы окружили город с двух сторон: наши части временно отступали и эвакуировали с собой население. Бабусю эвакуировали и маленького брата.

А я эвакуироваться не пожелал - я на Эм. Тэ. Эме учеником работал. Машинно-тракторная майстерня - М. Т. М. Инструмент подавал, гайки крутил. Не то что эвакуироваться, а и домой три дня некогда было забичь: нужно было сильно срочно ремонтировать захваченные трофейные машины, чтобы они скорее шли на пользу нашим бойцам. Директор уехал в действующую, мастера подались в партизаны, ученики поэвакуировались, а мы с моим мастером обы два в майстирне остались: он був сильно старый и в Армию вже не годився, а я був сильно молодый и тож не годився... Дiдусь Буряков его фамилия. Мы с ним пулеметы справляли день и ночь.