Слово предоставляется детям - Лидия Чуковская

"Ну, думаю, немцы меня далеко от моста отвезли - немцы же и поближе привезут".

А тут был деревянный мостик, маленький такой. Я возле него сел. Минут через сорок идет немецкая легковая машина. Когда она возле мостика стишила ход, я выскочил, прицепился назади и поехал. Подъезжая уже близко к железнодорожному мосту, я спрыгнул.

Наступила ночь, темно уже, конечно, было. Было слышно, как близится поезд. Возле моста расхаживал немецкий часовой. Я подполз к нему. Когда он был ко мне спиною, я выстрелил. Потом я пробрался под мост и подложил, что надо было. Не отбежал я и ста метров, как послышался грохот. Верно, этот поезд вез боеприпасы, потому что слышны были взрывы и патроны рвались.

Саша Астрейко, 16 лет, из дер. Подъяченко (Белоруссия).

Записало 2/IV-42г., в Ташкенте.

В УЗБЕКИСТАНЕ

Дети, эвакуированные из прифронтовой полосы, глубоко потрясены тем, что им довелось пережить. Аня Лебель до сих пор видит перед собою пальчики маленькой девочки, лежавшие на мху "отдельно", и Доня Хаенко вряд ли позабудет когда-нибудь ту минуту, когда он тщетно пытался разбудить отца, "заплакал и побиг за товарным"; и Люба Ватник, конечно, вовек не забудет той минуты, когда из ее руки "вдруг выпустилась мамина рука" и она осталась одна в дыму бомбежки...

И все-таки у всех собранных здесь рассказов имеется благополучный конец. Он заключен в краткой ремарке: Детдом такой-то, Ташкент. Ремарка означает, что ребята не погибли под пулями преследующих их фашистских пулеметов, что заботами советского государства и советской общественности они вывезены из прифронтовой полосы, спасены от беспризорности, одеты и сыты. Узбекистану, бесспорно, принадлежит одно из первых мест в ряду братских советских республик, оказавших горячее гостеприимство детям прифронтовой полосы. Города и колхозы Узбекистана приютили в своих стенах несколько тысяч осиротевших или потерянных ребят. Боря Воронин, привезенный в тыл, в Ташкент, рвется обратно на фронт. За уроки он обещает взяться, как только окончится война. "Сейчас все должны воевать", - говорит он. Но ему объясняют, что и сейчас он обязан не воевать, а учиться. Все его попытки снова "уехать на войну" кончились неудачей, и он водворен за парту.

"Активная" Валя Мацюпченко на днях приступает к прерванным балетным упражнениям.

А у Емельяна Уманского обнаружен прекрасный музыкальный слух. На зависть другим ребятам, он щеголяет в форме специальной военно-музыкальной школы. Дідусь Буряков, накачавший Емельяну велосипед, порадовался бы, увидев, как бывший воспитанник его мастирни, вытянувшись в струнку, рапортует комиссару школы.

Рокха Озер изучает искусство фрезеровщицы на заводе им. Сталина.

Люба Ватник, видевшая, как "румынцы мучили наших", и Дуня Семенова в прострелянном беленьком платье, и Люба Булгакова, слышавшая "ужасные стоны" в церкви, - и все остальные ребята, доставленные в Узбекистан, - уже не мишень для фашистских пуль, а снова - советские школьники, с жадностью наверстывающие пропущенные уроки.

Таничке Айзенберг посчастливилось больше всех: мама, оставшаяся в пылающем вагоне, не погибла. Она спаслась и, прочтя в газете "Правда" статью, где был приведен отрывок из Таниного рассказа 1, приехала в Ташкент и взяла Таню к себе.

Но если не находятся прежние мамы - нередко находятся новые.

- Знаете? Наша Валя в дети ушла, - такими словами встречают нас ребята детского дома.

Или:

- Вы слышали? Нашу Марусю в дети взяли.

"Взять в дети", "уйти в дети" - это терминология, созданная ташкентской действительностью. Многие патриоты Узбекистана приютили в своих семьях осиротевших детей. Курносые, синеглазые рязанцы, черноглазые украинцы, еврейские дети Бессарабии входят полноправными членами в семьи узбеков.

Семья учителя Тахира Султанова усыновила десятилетнего мальчика. Тахир Султанов учительствует 24 года. У него пятеро детей. "Но когда правительство призвало граждан брать к себе в семьи осиротелых ребят,- я взял шестого, - говорит Тахир Султанов. - Там, где прокормятся пятеро, всегда и шестой будет сыт - так мы решили с моей Ойтура, женой. И я сказал в школе: это - мой новый ребенок, помогите ему поскорее нагнать пропущенное".

Во дворе, под деревьями, прыгает Павлик. Теперь он уже не Павлик, он - Камель. Ему нравится новее звучное имя. На всех его школьных тетрадках старательно выведено: "Тахиров, Камель".

"Родных у меня убили, - говорит Павлик. - Враги. Теперь у меня папа и мама - вот. Из новых братьев я больше всех люблю Кемаля: когда идем в сад, он для меня свистульки делает. Он мне говорит по-узбекскому, а я, где пойму, где нет. Я малость по-узбекски знаю считать: бир, икки, уч..."

В своих новых семьях дети понемногу приходят в себя и, одни медленнее, другие скорее, обретают прежнюю детскую беспечность.

Майка Липатова посадила ирисы в саду. "Мне здесь в Узбекистане сильно нравится, - говорит она. - Конечно, и у нас на севере хорошо, но там все же нету таких больших и толстых цветов, как здесь".

Новый Майкин папа - сапожник. "Я лежала в больнице после дороги, - рассказывает Майка. - Меня немцы из пулемета в ногу ранили. Вот я лежу до обеда, вдруг приходит сестра и говорит: "К тебе папа и мама пришли". Это были новые. Доктор сначала не хотел меня отпускать домой, сказал им: "Вы через неделю ее возьмете", - но они его уговорили, и дома я сразу поправилась. Теперь даже через скакалку прыгать могу".

Так Майку "взяли в дети". С этого дня Майкино детство, прерванное фашистской бомбой, началось снова.