Любовная какофония - Варвара Андреевна Карбовская

class="p1">Итак, тогда не обращала, а теперь, когда «скромный заяц» ушел к другой, обратила.

Людмила Александровна посылала письма в разные редакции с требованиями напечатать обо всем с нею происшедшем. Редакции отнекивались, и, по-моему, напрасно. Ведь история правдоискательницы Людмилы Александровны, история, которая могла оставаться просто личной драмой покинутой женщины, стала достоянием гласности уже давно: о ней в подробностях были осведомлены преподаватели и студенты, с нею знакомились в горкоме партии, в суде, в уличном комитете и т. д. Кое-кого Людмила Александровна благодарит за участие, других ругает за «тушение правды».

Людмила Александровна просит предостеречь женщин от любовников, которые стремятся «сидеть за состоятельными женскими спинами». Она просит найти для ее истории заголовок поострее. Может быть, «Скромный Заяц и Состоятельная Спина»?..

Кто настойчиво требует внимания общества к личным делам, в которых нужно бы разбираться только самому, при закрытых дверях, с горьким стыдом каясь в собственных ошибках, тот пребольно сечет сам себя. А поскольку случаи такие нередки, стоит предостеречь от них словами поэта: «Учитесь властвовать собой».

Что же касается эпиграфа со словами Мадзини о двух нотах, без которых не получается правильного аккорда, то на этот раз обе ноты оказались раздирающе фальшивыми, хоть и прозвучали «в очаге высокой культуры», как называет автор письма музыкальную школу, где началась вся эта малоприличная любовная какофония.

ПРОТОШКИНЫ ВЫРЕЗКИ

— Вот, полюбуйтесь, что я нашла у него в кармане штанов!

Вероятно, это непедагогично — проверять карманы своих сыновей. Но некоторые матери утверждают, что иначе им не проникнуть в душу ребенка. У каждого свой способ проникновения.

Так что же обнаружено в карманах у пятнадцатилетнего школьника с затейливым именем Протон?

— Я уже давно замечала, что Протошка что-то вырезает из газет, — говорит она. — Видела, но как-то не было времени поинтересоваться.

Каждый интересуется тем, что ему близко. Мне, например, стало просто жгуче интересно: что же такое вырезает Протошка? Я знаю, одни вырезают стихи, другие — все, что касается радикулита или гипертонии, третьи десятилетиями копят статьи о футболе. Скажи мне, что ты читаешь, и я тебе скажу, кто ты.

Так что же читает пятнадцатилетний школьник Протон?

Она вытряхивает на стол вырезки из конверта.

Я сразу вижу, что он еще не овладел техникой этого дела: на вырезках нет пометок, из какой они газеты или журнала и когда что напечатано. Зато некоторые строки подчеркнуты.

— Как раз подчеркнутое вы и читайте, — взволнованно говорит Протошкина мать.

Я читаю: «…Он сидел, низко опустив золотистую кудрявую голову. Какие мысли роились в эту минуту в этой молодой повинной голове?»…

Она отбирает у меня вырезку, подает другую.

«…Его сильные мужественные руки безвольно лежали на коленях. Юное лицо с мягким мальчишеским ртом осунулось, взгляд голубых глаз был тревожен и будто вопрошал окружающих: «Как я мог это совершить?»

— Вот вам еще, — говорит она.

Читаю: «Все трое молоды, у них легкие спортивные фигуры. Им бы сейчас ставить рекорды в бассейне для плавания или на гаревой дорожке, а они тут, на скамье подсудимых. А в зале их матери, которые смотрят на своих детей полными слез глазами. Им все не верится, что их мальчики могли сделать такое…»

Она уже тянет у меня из рук и эту вырезку о спортивных мальчиках и их огорченных, недоверчивых матерях, но мне хочется узнать, что же «такое» они сделали. Оказывается, в темном переулке лезли к женщине с намерениями отнюдь не джентльменскими, а когда подоспевший на крик прохожий вступился за нее, пырнули его ножом в бок. Пырнули один раз, и не до смерти, потому что не успели пырнуть второй и третий: откуда-то набежали люди.

«…Старшему из них, Вове, 19 лет, младшему, Толе, 16», — задумчиво и тепло, как про внучатых племянников, пишет автор.

— А вот это про девушку, — говорит Протошкина мать.

На этот раз целая статья. Она озаглавлена: «Мраморная Люда засмеялась». Какому же новоявленному Пигмалиону удалось оживить мрамор?

Нет тут никакого Пигмалиона. А метаморфозы есть. Людмила Н. трижды была судима за кражи. На следствиях молчала как каменная (отсюда, видимо, образ автора — «мраморная»); отбывала сроки, выходила на волю и снова принималась за свое. Однажды избила соседку, оторвала ей ухо. И снова молчала, когда ее спрашивали, зачем ей было нужно соседкино ухо. Так и не объяснила. Зато автор статьи объясняет все: «Люда росла в семье, где девочке не уделялось никакого внимания…» (Между прочим, когда она отрывала ухо, ей было уже 29 лет.) Далее автор рассказывает, что Люде не повезло в любви: у нее с некоторыми интервалами было три мужа, но ни один из них не сумел удовлетворить ее духовных запросов. Так, может быть, она, уходя от очередного мужа, наказала его тем, что унесла с собой какую-то часть совместно приобретенных вещей?

«…Нет, не такова Люда! — ликует автор. — От мужей она уходила тоже молча, гордо, с пустыми руками!»

Тогда понятно: она обкрадывала людей, совсем не причастных к ее интимным делам, не путала любовь с меркантильностью. Но вот на ее пути наконец появилась добрая душа, впоследствии — автор статьи о засмеявшейся Люде. Добрая душа стала приносить ей книги, что само по себе хорошо и достойно всякого поощрения. Добрая душа исподволь знакомила Люду с культурой (тоже отлично!) и в конце концов добилась того, что молчаливая Люда разговорилась и даже весело рассмеялась, увидав на страницах «Крокодила» какую-то особу, похожую на ее первоначальную свекровь. И вот тогда-то, умиленная своими успехами, добрая душа решила сделать этот опыт достоянием широких масс и, не долго думая, написала статью. В статье она описывала не только свой воспитательный метод, что, несомненно, было бы весьма полезно, но и то, как лучились у Люды синие глаза, как «внезапно появившаяся улыбка озарила ясным светом бледное девичье лицо».

«Не будем придираться к неточностям, — сказала я сама себе. — У нас теперь принято даже к пятидесятилетним обращаться со словом «девушка», так что пусть женщина двадцати девяти лет, имевшая троих мужей, по воле автора сохраняет свое девичество. Но зачем так уж умиляться улыбке Люды и одновременно не поинтересоваться: улыбается ли та женщина с оторванным ухом или не часто? Или те, кого Людмила Н. в свое время обокрала?»