Страсть Северной Мессалины - Елена Арсеньева

То есть с Золушкой.

* * *

– Помни, помни же, Дарьюшка, кому ты счастием своим обязана! Помни и не забывай!

– Да разве мыслимо такое позабыть, тетушка! Вы мой добрый ангел, я за вас там, в Москве, всегда молилась, потому что мы с вами тезки, у нас с вами одна святая покровительница, и верила я отчего-то, что вы меня своим покровительством не оставите.

– Да и я о тебе частенько думала, но ты же знаешь, каковы твои тетушки московские… Да и дядюшка не лучше, а уж дедушка, царство ему небесное. Ладно, не станем о мертвых злословить. Теперь вся жизнь твоя переменится.

– Тетушка, скажите, неужто я у вас жить стану? Но ваши дочки, кузины мои…

– Дашенька, ты меня хочешь суди, хочешь не суди, но у нас ты не заживешься. Мне девок моих надобно замуж выдавать, а тобой заниматься не с руки. Ты уж, прости за такое слово, свой невестин век отжила, а потому решила я пристроить тебя к должности, на которой девушек пожилых очень жалуют.

– Господи, тетушка! Да неужто вы меня в монастырь прочите?! Да ведь даже дедушке покойному, каков он ни был ко мне равнодушен и холоден, такая мысль и в голову не всходила! Господи, да за что ты меня наградил моей несчастливой звездой?! Да лучше бы мне не жить на свете!

Дашеньке Щербатовой иногда чудилось, что под несчастливой звездой рождались все ее предки и несчастья были фамильными сокровищами ее семейства. Кому-то из поколения в поколение переходит слава. Кому-то – баснословные богатства. Кому-то – обреченность на неудачи. В ее семье они и переходили – от отца к сыну, от матери к дочери. С неудачами венчались, с ними рожали детей, с ними отходили в мир иной, храня горькое недоумение и обиду на судьбу – за что так сурово распорядилась? За что столь немилостива?!

Вот взять, к примеру, Дашенькиного отца – Федора Федоровича Щербатова. Уж казалось бы, все складывалось великолепно! Отличился во время Семилетней войны, дослужился до генерал-майора. Был назначен присутствовать в Военной коллегии, участвовал в составлении Нового Уложения, отстаивал привилегии высшего дворянства. Во время начавшейся вскоре войны с Турцией проявил чудеса храбрости и распорядительности и был за эту кампанию награжден орденом Святой Анны, пожалован чином генерал-поручика. Правда, заразился свирепствовавшей в войсках моровой язвой, но в своей вотчине вскоре излечился и воротился в Крым, удерживал в покорности весь полуостров после отъезда главнокомандующего, князя Долгорукова. Наконец отпущен был на поправку расстроенного здоровья, но едва успел приехать к семье, как был отозван в распоряжение генерала Бибикова, посланного для усмирения пугачевского бунта. После смерти Бибикова был назначен главнокомандующим. Однако ушел в Оренбург, оставив в Казани воинские команды, о которых знал отзывы Бибикова: они-де срамцы, скареды, негодники. Отзывы оправдались: Пугачев мигом «скаредов» разбил – и мятеж охватил все Поволжье. Все усилия князя Щербатова спасти положение оказались обречены, и императрица отрешила его от командования войсками, удалила от двора и отставила от службы – с запрещением жить в столицах.

Раньше Дашенька видела отца урывками и скучала по нему в его отсутствие, но теперь, когда семья воссоединилась в подмосковной вотчине, поняла, что прежде-то было у них с матушкой настоящее счастье! Князь, без конца жевавший и пережевывавший свою неудачу и свою бесспорную вину, в коей, впрочем, он не желал признаться даже себе самому, сделался невыносим. Жену свою, княгиню Марью Александровну, сперва поколачивал, а потом и всерьез принялся бить, обвиняя во всех смертных грехах, свершенных во время его отсутствия. Ну, может, что где и случалось – бес силен на уловление душ в сети греховные! – однако прежде, в бытность свою баловнем судьбы, Федор Федорович на все это охотно закрывал глаза, превыше всего ценя покровительство своего тестя, князя Бековича-Черкасского. Однако тот занемог, переехал в Москву, не снеся петербургской сырости, для подагрических его костей невыносимой, перестал бывать при дворе и влияние свое там порастерял. Да и не желал князь протежировать зятю, коего тоже полагал виновным в потере всех достижений Бибикова в Поволжье. Марья Александровна сделалась для мужа крайней и за холодность отца своего к зятю, и за свою к супругу холодность, и за пугачевскую горячность. Перепадало и Дашеньке отцовского кулака, когда она решалась за маменьку вступиться, и кончилось все тем, что княгиня от супруга сбежала, прихватив дочку. Поехала она к отцу, однако через знакомцев и родичей своих князь Федор распустил слух: он-де сам выгнал жену за ее многочисленные измены. Общество от соломенной вдовы отвернулось, отец был слишком слаб, чтобы за нее вступиться, – Марья Александровна не снесла горя и вскоре умерла, оставив Дашеньку сиротой.

Девушка уже давно заневестилась, ей бы партию сыскать, однако никто ее судьбой не занимался. А ведь жил князь Бекович-Черкасский в Москве, где в Дворянском собрании цвела пышным цветом знаменитая на всю Россию ярмарка невест!

Конечно, для петербургской столичной дамы все это было ужасно провинциально и ретроградно. Все осмеивали в Северной столице обычай раз в год свозить девиц-невест и выставлять их в Дворянском собрании, словно живой товар! Коли на домашних или придворных балах девицы танцуют – это прилично. А по стеночкам стоять, ожидая, когда на тебя упадет благосклонный взор… Однако Дашенька от своего одиночества так мучилась, что уж готова была и в Дворянское. Однако беда: не имелось у нее никакой взрослой родственницы в Москве, которая бы ее в собрание вывезла – не деду же, на краю жизни стоявшему, этим заниматься! Сын его, Владимир Александрович, неотлучно находился в армии, да и какой из военного покровитель в сватовстве? Тетки, старые девицы Анна и Елизавета, погоню за женихами презирали – видимо, оттого, что невыносимо зелен был этот виноград. Тетка же петербургская, матушкина сестра Дарья Александровна, бывшая в счастливом замужестве за их родственником князем Черкасским, о племяннице знать ничего не хотела, а может, и хотела, да не могла, потому что московские Бековичи-Черкасские с петербургскими Черкасскими состояли в ссоре, почитали их выскочками, мотами и щеголями-петиметрами, а потому держались от них подальше. Дарья Александровна даже на похороны сестры допущена не была, чего ж ждать от нее, какого покровительства племяннице?

Вот так проходил год за годом, немногочисленные московские знакомые Дашеньки все давно повыходили замуж, нашли себе супругов и провинциальные барышни, толпами наезжавшие в столицу в поисках женихов… Дашенька же мерила шагами пыльные, холодные комнаты дедова дома, украдкой читала романы, за которыми, тоже украдкой, бегала в лавку ее преданная, как левретка, горничная Пашенька, и думала, что унаследовала не только несчастливую судьбу князя Щербатова, но и судьбу прадеда своего по материнской линии, князя Девлет-Кизден-Мурзы, во крещении святом – Александра Бековича-Черкасского, капитана гвардии Преображенского полка. Князь сей был известен своей несчастной экспедицией в Хиву, совершенной еще в петровские времена. Было у него повеление от государя-императора пойти к хану с посольством, однако хивинский хан мирным намерениям русских не верил, а пуще того – верить не желал и порешил их извести. Прикинулся доброжелательным союзником и уговорил Бековича-Черкасского разбить войско на пять отрядов и развести по пяти хивинским городам. Но лишь только отряды разошлись, хивинцы напали на них и перебили вместе с полководцем. Лишь немногим удалось спастись и добраться до России, принеся туда печальную весть. Дети и внуки Бековича-Черкасского, несмотря на провал миссии, всегда были в чести при дворе, однако Дашеньку несчастливая судьба ее предка настигла-таки, взошла над ней его злополучная звезда!