Святой вечер - Дилейни Фостер

— Что было больно? — Он поднес одну руку к своему члену, провел большим пальцем по кончику и размазал росистую сперму по головке. — Это? — Он снова двинулся вверх и вниз по длине, останавливаясь, чтобы провести подушечкой большого пальца по серебристым шарикам. — Ничто не болит, когда ты оцепенел от всего этого.

У меня было ощущение, что он говорит не только о своей плоти, и что-то в этом раскололо мое сердце. Должно быть, он заметил изменение в моем выражении лица, потому что его глаза сузились.

— Ты выглядишь так, будто никогда раньше не видела члена.

Я была шестнадцатилетней девственницей, что говорит о многом, учитывая мир, в котором мы жили, и людей, которые меня окружали. Но это не значит, что я не знала, что такое член.

— Я видела много членов. — Сглотнула. — Только не вживую. — И ни один из них не выглядел так или не был прикреплен к старшему брату моей лучшей подруги.

Он опустил свою вторую руку с моей задницы, и я тут же захотела вернуть ее обратно. — Святое дерьмо. — Его глаза расширились. — Ты, блядь, серьезно?

— Разве похоже, что я шучу?

— Блядь. — Он провел пальцами по своим темным кудрям, делая хаотичный беспорядок на макушке еще более сексуальным, чем раньше. — Знаешь что? Возвращайся в постель. Я справлюсь, — сказал он, плюхнувшись обратно на кровать и уставившись в потолок.

Да пошел он. И его идеальный член, на который я не могла перестать смотреть. Вены. Толстая головка как будто пульсировала. Как он подпрыгивал на его прессе, когда он двигался — стержень из шелка и стали, который, без сомнения, разорвет меня на части, если когда-нибудь окажется внутри. Я никогда не видела ничего одновременно ужасающего и прекрасного.

— Я сказал: я справлюсь. — Он даже не посмотрел на меня, когда его рука потянулась вниз, чтобы снова обхватить его яйца.

Засранец.

Я открутила крышку с бутылки с водой, которую принесла с кухни, и смотрела, как она льется на его упругий пресс и все еще твердый член.

— Какого хрена? — В одно мгновение он поднялся, выхватил бутылку из моей руки и прижал меня к кровати, нависая своим телом над моим, а бутылка с водой была опрокинута в воздух. Его бедра зафиксировали мои ноги на месте, а одной рукой он держал обе руки над моей головой.

Черт.

— Линкольн, не надо.

— Что подумает моя сестра, если ты вернешься в ее комнату мокрой? — Его рот искривился в ухмылке, когда он посмотрел вниз на мою киску. — Твоя одежда, я имею в виду. У меня такое чувство, что для остального уже слишком поздно.

— Пошел ты. И она спит, так что, наверное, не заметит. — Я начала вставать, но он толкнул меня обратно. Дыхание покинуло мои легкие, когда струя холодной воды потекла по животу и между ног. Даже через ткань я задыхалась.

Он усмехнулся. — Упс.

Я поджала под него ноги, пытаясь заставить его сдвинуться с места. — Ты козел.

Линкольн швырнул пустую бутылку на пол, и ее падение затихло на плюшевом ковре. — Кстати, о членах. Почему ты только что наблюдала за мной? — Взгляд его глаз подсказал, что он уже знает ответ.

— Почему у тебя была открыта дверь?

Теперь он держал мои руки обеими руками. — Чтобы показать маленьким девочкам, что бывает, когда они разгуливают по моему дому посреди ночи в обтягивающих футболках и коротких шортах. — Он ухмыльнулся, заметив, как от его слов у меня перехватило дыхание. — Что? Только не говори мне, что думала, что я не замечу твои соски, торчащие сквозь эту крошечную футболку.

Он заметил мои соски. Те самые соски, которые сейчас были настолько твердыми, что болели.

— Как будто я должна была знать, что ты не спишь.

Его взгляд переместился на мою грудь. — Хочешь подразнить меня своими сиськами? Сними рубашку и покажи их мне.

Я взяла себя в руки. — Хочешь их увидеть? Снимай.

В следующее мгновение его руки взялись за воротник моей рубашки и разорвали ее до середины, пока не осталось ничего, кроме рваной ткани и моей вздымающейся груди. Моя обнаженная грудь была выставлена напоказ. Его взгляд, словно огонь, пробежал по моей коже. Боже мой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Это моя любимая рубашка, придурок.

Линкольн понизил голос, приблизив свой рот прямо к моему. Его зелено-карие глаза буравили меня, словно могли заглянуть в самую глубину моей души. — Тогда ты должна была быть хорошей девочкой и делать то, что тебе говорят. — Его рука скользнула вверх по моему животу и обхватила одну из моих сисек. — Черт, они идеальны. — Он провел кончиком пальца по моему соску, а затем наклонился и повторил эту процедуру языком.

Я прикусила губу, чтобы не выпустить неловкое хныканье. Его рот был горячим и влажным на моей обжигающей коже, от чего мне становилось только жарче... и влажнее.

Димитрий Миллер однажды уже ласкал меня, когда он судорожно прижимал к стене возле своего дома, но я никогда... Никто никогда... Это было... неправильно.

Неправильно. Это было так неправильно. Если не встану и не уйду сейчас, я буду ненавидеть себя утром. Я возненавижу себя, как только вернусь в комнату Татум и увижу ее лицо. Но я не могла пошевелиться.

Рука Линкольна проделала обратный путь вниз по моему телу, под пояс моих шорт и по центру. — Черт, — сказал он сквозь стиснутые зубы, и провел пальцами по резинке моих трусиков, затем вдоль моей щели. — Такая мокрая.

О, черт. Он был там. Он был там.

Все сжалось — мой живот, моя грудь, мои внутренности. Все.

Прежде чем я успела его остановить, он ввел в меня длинный палец. О, Боже. Его прикосновения были намного грубее, чем мои собственные. Я только теребила свой клитор и никогда не проникала внутрь. Было больно. Было так больно, что я думала, что могу заплакать, но не хотела, чтобы он останавливался.

— Чьи-нибудь еще пальцы когда-нибудь были здесь? — Его голос был придушен, как будто он проигрывал битву с самоконтролем.

Я покачала головой, задыхаясь. —Только мои.

— Господи. — Он откинул голову назад и закрыл глаза, работая пальцем глубоко, глубоко, глубоко в моей киске. Он добавил второй, и я поняла, что сейчас разорвусь на части. И все же я не могла остановиться.

Я обхватила его за плечи и выгнулась дугой. Мое тело двигалось под действием чистого инстинкта и потребности в разрядке.

— Вот так. Оседлай мою гребаную руку. — Он продолжал водить пальцами по мне, а я продолжала двигаться навстречу ему — руки на его плечах, ноги раздвинуты, киска трепещет, умоляя о большем. — Господи, ты такая охуенно тугая. — Линкольн вытащил пальцы, осмотрел их, затем поднес их к носу и вдохнул мой запах с закрытыми глазами. Когда они снова открылись, они сузились на кончиках его пальцев.

О нет. О, Боже. Мне хотелось скатиться с этой кровати и уползти из комнаты.

Кровь.

На кончиках его пальцев была кровь. Моя кровь.

Я уже собиралась извиниться, когда он взял свои пальцы и провел ими по губам. В его груди раздался низкий гул, что-то похожее на рычание, как у монстра, пробуждающегося от глубокого сна. А потом Линкольн облизал губы. Он дал чудовищу попробовать. Это был такой развратный и совершенно безумный жест, но я была опьянена им. В тот момент что-то изменилось. Между нами никогда не будет ничего прежнего. Я никогда не буду прежней.

Его язык провел по нижней губе. — Один удар, и я уже зависим. — Он потянул за мои шорты и трусики. — Сними их.

Паника подползла к моему горлу. Вот дерьмо. Вот дерьмо. — Что? Зачем?

Он поднял бровь. — Ты боишься?

Я знала его много лет. Линкольн не был тем парнем, который держал тебя за руку и спрашивал, все ли у тебя в порядке. Он был тем, кто разбил тебе сердце и заставил плакать.

Испугалась ли я?

Да, черт возьми. Но не его члена, хотя он был чертовски огромным.

Он взял мою руку и обхватил ею свой член. — Вот. Просто делай, что я говорю.

Я не ответила ему. Полагаю, мне и не нужно было. Он знал мой страх. Он видел его на моем лице.

Обхватила его рукой, опускаясь вниз, затем снова поднимаясь. Его плоть была еще влажной от воды, которую я вылила на него.