Обсидиан - Людмила Евгеньевна Пельгасова

его глаза были защищены темными стеклами очков. Встал, потянулся и, набросив плащ на плечи, двинулся к серым клыкам на краю утеса, туда, где в камнях замерла неподвижная согнутая фигура.

— Хасса…[2] ну чё видать? — окликнул он дозорного.

— Ниче… — засевший в камнях невысокий щуплый орк встал, выпрямился, разминая затекшие от тетивы пальцы. — Оторвались, вроде… — И он несколько раз подряд моргнул красными опухшими веками.

— А-а… — протянул собеседник, отчаянно зевая. — Ты что: всю ночь глаз не сомкнул?

Дозорный криво усмехнулся:

— Да нет… Моргнул пару раз все-таки.

— Ну ты даешь… Жрать, пить, курить будешь?

— Не… — отрицательно покачал головой маленький. — Не сейчас..

Второй обреченно вздохнул. Год, проведенный в горах, научил понимать друг друга без слов.

— Ну что… тогда — подъем, что ли?

— Угу, — кивнул маленький, протирая очки рукавом. — Идти надо…

Особо сильно тормошить не пришлось никого: спавшие вполглаза бойцы просыпались от единственного тычка. Через пять минут маленький отряд был уже на ногах. Покачивающийся от многодневного недосыпа Ранхур оглядел своих ребят: помятые лица, черные полосы очков скрывают глаза. Заплечные мешки облегчены до предела: вещей — только те, что на себе плюс полупустая фляга с таингуром[3]. Тяжелые дальнобойные анхуры[4] бережно упакованы в чехлы из медвежьих шкур. Колчаны закреплены так, чтоб не мешали при крутом подъеме. Да, кстати… Колчан… Нехорошо, пхут…

— Ну что, Ранхур! Куда дальше? — поинтересовался Удрук, потуже затягивая ремешки на голенищах сапог.

Маленький степняк зачем-то поскреб ногтем оголовок стрелы.

— Вверх… — он поднял стрелу вертикально, держа ее за оперение так, что острие смотрело в розоватые облака. — Туда.

— Да ты че? Опять наверх? — возмущенно рявкнул Багнур, ощерив клыки. — Тарки нас уже третий день по горам гонят, а мы драпаем как зайцы?! Ишь, выучились где-то по склонам ползать, сволочи бледнокожие… Какого хрена мы…

— Заткнись, — сумрачно посоветовал невысокий молчаливый Рагхар. — Стрелы на исходе. Вот и драпаем.

Багнур подпрыгнул от неожиданности, но продолжал зло сжимать кулаки.

— Да чё — «стрелы»? Вон внизу, в долине ивняка сколько… ломай — не хочу. Да я хоть счас схожу…

— Хватит… — невесело буркнул Ранхур. — Один сходил уже…

Степняк поморщился от тупой боли, внезапно сжавшей грудь. Хаграр… Нет, не бляха 12/74 саш-нир, а тот веселый, порывистый, в чем-то глуповатый парень из Третьей Нурненской. Уже одиннадцать месяцев командовавший горными стрелками «Обсидиана» Ранхур так и не смог за это время научиться видеть одинаковые номерные жетоны вместо живых лиц. Вместо друзей. Пхут… Парень до хруста стиснул зубы.

— Ну и что ты предлагаешь? — хмуро поинтересовался Багнур, однако вместо прежнего раздражения в голосе слышалась одна только усталость. — Вообще вниз не спускаться? Этак все время вверх лезть — и горы когда-нибудь кончатся… А без стрел — много ты навоюешь.

— Не бойся, Багнур, — степняк убрал стрелу в колчан. — На наш век гор хватит… Тарки нынче может и горазды по склонам ползать, а по отвесной стене — кишка у них тонка. Выше полулиги в высоту их золотом не заменишь. А насчет стрел — будут тебе стрелы.

— Да откуда они возьмутся-то? Ранхур! — Удрук отчаянно взывал к рассудку командира. — Ну, чего страшного? Ну, не будем в одиночку спускаться… Дай мне десяток — я схожу… Ну че теперь, до конца жизни трястись, что ли?

— Я сказал: Никто. Никуда. Не. Пойдет — отчеканил Ранхур, глядя в непроглядно-обсидиановую черноту очков Удрука. — Отряду, который ты у меня просишь, придется выдать оружие. И все те же треклятые стрелы в том числе. Да, нашего боезапаса хватит на то, чтобы наполнить десять колчанов. Но это будет означать только одно — все прочие останутся без стрел.

— Ну… ну, мы же вернемся. — Удрук продолжал спорить из чистого упрямства. — Вот тогда и рассчитаемся.

— А если не вернетесь? — прищурился степняк. — Все, хватит! Поднимаемся насколько возможно и уходим через перевал на другую сторону… Какие-никакие, а леса там имеются. Пополним запас стрел и назад.

— А тарки — за нами! — едко добавил Багнур.

— Не потащатся они через перевал — уверенно возразил Рагхар. — Там и мы ноги наломаем, а уж тарки … Да и потом, мы же быстро: туда и обратно … Да, Ранхур-сама?

Степняк поморщился. «-Сама»… Тоже мне, нашел учителя. Взгляд устремился вверх, туда, где в высоких тугих скатках облаков нестерпимой белизной сияли заснеженные вершины Эфель-Дуата. Отсюда, с высоты птичьего полета, они казались совсем близкими.

— Это наши горы… — выдохнул командир «Обсидиана», и облачко пара повисло в морозном воздухе. — И они помогут нам… Вперед.

И горные стрелки, молча построившись цепочкой, направились вверх по склону. Ветер немилосердно хлестал по щекам, обжигающе-ледяными ладонями заползал под одежду. Жалкая горстка… все, что осталось от огромной, непобедимой и самой боеспособной армии Средиземья. Последняя капелька яда на месте вырванных змеиных клыков Мордора. Но никто из бойцов «Обсидиана» не считал себя побежденным. Да, война проиграна… да, наполовину уничтоженная извержением страна лежит в руинах. Государь мертв… Да. Но в эту минуту каждый вспоминал лишь слова командира, что раскатами горного эха звенели в сердце: «Это наши горы… Они помогут нам».

Через сто шагов отряд остановился передохнуть на обледеневшем скальном уступе. Здесь уже не хватало воздуха, и бойцы, точно вытащенная из воды рыба, судорожно открывали рты; стараясь сделать вдох поглубже, кашляли от мириад вонзавшихся в легкие ледяных игл.

— Пло… плохо сделали… — с трудом переводящий дух Багнур повернул голову и посмотрел на командира. — Хаграр… он ведь там… внизу. Надо… было … хоть волосы срезать… Пхут.

— Да… — Удрук набрал в горсть снега и, сунув в рот, принялся жевать. — …он когда уходил, говорил — ненадолго… ни волоска не оставил… А теперь как… И не вернешься…

Ранхур тяжело вздохнул. Да… Хаграр — уроженец Нурненскго побережья. Он, пожалуй, единственный из них, у кого еще остался дом. Кого еще ждут родные и очаг. Очаг…

— …как же дух-то его теперь с предками встретится? — долетело до слуха причитание Удрука. Степняк с трудом разлепил смерзшиеся губы.

— Парни… у нас с вами… так и вовсе один хрен — некуда возвращаться. На всех… одно большое пепелище вместо родных очагов. И тут уж ты хоть наголо побрейся… Так что не одному Хаграрову духу неупокоенным шляться…

Он заметил, как помрачнели лица товарищей. Что тут скажешь: ритуал погребения у иртха священен. И пусть даже не всегда есть возможность предать остывшее тело огню, или смерть застала тебя в пути за много лиг от родного дома, но память твоя — прядь волос с темени — должна стать пеплом в очаге родной пещеры. И