Господин Гориллиус - Давид Дар

Поэтому доктор был совершенно спокоен и чувствовал себя в абсолютной безопасности. Он прошел в свою палатку и сел на мягкий диван, только что собранный из отдельных портативных деталей.

Включив радио, он слушал сообщения о ходе своей экспедиции. Затем присоединил к репродуктору патефон и обедал под звуки веселых фокстротов, которые так содействуют аппетиту и пищеварению. После обеда в его палатке собрались люди.

Доктор разложил перед собой большую карту долины Горячих Вод.

— Господа коллеги и помощники, — сказал он, — завтра на рассвете мы с вами, с помощью господа-бога нашего, выступим в долину Горячих Вод.

Для моих научных целей мне нет нужды убивать горилл, хотя убивать этих нечестивых и непристойных животных дело богоугодное. Мне, напротив, надо захватить живыми как можно большее количество экземпляров горилл. Для этой цели я еще в Европе разработал план оригинальной облавы на обезьян. Эта облава явится новым словом в методологии зоологических экспедиций.

Мы пришли сюда не охотиться, а, как и подобает человеку, этому шедевру божественного создания, этому царю и властелину природы, мы пришли сюда, чтобы без боя взять, как берут свою собственность, нужное нам количество обезьян.

Как вам известно, горилла является вместилищем всех человеческих пороков. Вы также неплохо знаете, хотя бы по личному опыту, что одним из наиболее распространенных человеческих пороков является склонность к спиртным напиткам.

А раз так, нет ничего проще, как напоить обезьян, забрать их живьем в пьяном состоянии и затем спокойно разводить в их кишечниках глистов для дальнейших научных опытов.

Для осуществления этого плана я привез с собой достаточное количество ликерно-коньячно-водочного экстракта и специальные распрыскиватели для этого экстракта.

На рассвете наш самолет-амфибия поднимется над долиной и начнет опрыскивать ликерно-коньячно-водочным экстрактом все деревья, кусты, плоды и травы. По моим расчетам, к концу вторых суток все обезьяны, находящиеся в зоне нашей операции, будут смертельно пьяны, и мы сможем без одного выстрела получить десятки отличных экземпляров самцов, самок и детенышей горилл для своих благородных задач. Вы видите, как это легко, просто и доступно… Ясно?.. Ни у кого нет вопросов?

Вопросов почти не оказалось, всем все было ясно, и, после того как доктор Пиккеринг отдал четкие распоряжения о том, чем должен заняться каждый участник экспедиции, все разошлись по своим местам.

Летчик опробовал мотор амфибии, механики проверили действие опрыскивателей, танкист осмотрел танкетку, пулеметчики — пулеметы. Затем все участники экспедиции стали проверять коньячно-ликерно-водочный экстракт. Хорошо ли он упакован? Не выдохся ли в пути? Не утратил ли своего опьяняющего действия? Проверяли настолько добросовестно, что приблизительно к полночи у всех стали стеклянными глаза и отвисли челюсти. Летчик заснул под своим самолетом. Пулеметчики положили головы на свои пулеметы. Ученые улеглись на своих колбах и ретортах, и только один доктор Пиккеринг, этот страстный фанатик науки, этот подвижник пытливой мысли, лежал на-своем ложе с широко открытыми глазами. Он лежал и размышлял, а за стенами палатки мяукали тигры, ревели львы, кричали обезьяны… Но доктору Пиккерингу не было страшно.

— Мяукайте, вы, тигряшки, — шептал он, — рычите, вы, львяшки, беситесь от ярости, гориллишки. Что вы можете сделать со мной, с человеком? Одна моя танкетка сильнее стада слонов. Один мой револьвер яростнее целого семейства горилл… И собственно вся моя сила даже не в танке и не в револьвере. Она — в моей мысли, в моей человеческой культуре…

В это время за стенами палатки послышался топот. Пиккеринг приподнялся на локте и стал вслушиваться. Кто-то тяжелый топотал по земле, что-то затрещало и повалилось.

Доктор вскочил на ноги и крикнул своего слугу. И дверь сразу открылась. В нее просунулась морда… Доктор побледнел.

— О боже! Я сошел с ума!..

Вслед за мордой просунулась могучая волосатая грудь, затем коричнево-рыжеватые лапы… Затем вся палатка зашевелилась, как будто над ней пронесся ураган.

— О господи, боже мой! Элизабет, родная моя…

Доктор хотел крикнуть, но голоса не было, и за стенками палатки, несмотря на страшный треск, топот, грохот, не слышалось ни одного человеческого крика, возгласа, восклицания, только заведенный кем-то патефон пел слова модного «обезьяньего фокстрота»:

Мы все мордастые, мы все шерстастые,И с нами всем так хо-ро-шо…

А громадное страшное чудовище стояло у входа на задних лапах, с перекошенной от ярости мордой, с шерстью, вставшей дыбом, с отвисшей нижней губой, по которой стекала желтая пена. И могучими кулаками чудовище неистово колотило себя в широкую грудь…

— О господи, да ведь это горилла!..

Доктор упал лицом вниз, теряя сознание, а патефон пел:

Мы обезьяночки, мы павианочкиИ все самцы в нас страстно влюблены…

…Так печально окончилась экспедиция доктора Пиккеринга в Нижнюю Гвинею. Несколько дней ни радио, ни газеты ничего не сообщали об экспедиции. Потом разнеслась страшная и сенсационная новость. Радиограмма сообщила следующие сведения об участи, постигшей экспедицию доктора Пиккеринга:

«Как известно, несколько дней назад в Нижнюю Гвинею прибыла экспедиция известного ученого доктора Пиккеринга. Прекрасно вооруженная и оснащенная, экспедиция отправилась к центру области, в долину Горячих Вод. По последним сообщениям, переданным радиостанцией экспедиции, Пиккеринг достиг края долины, где и разбил свой лагерь. В течение двух дней от экспедиции не было никаких известий. Вчера перед рассветом в ближайший населенный пункт прибежал один из туземцев, входивший в состав экспедиции. Туземец рассказал, что, после того как был разбит лагерь, все начали пробовать какую-то зеленоватую жидкость. Он также стал ее пробовать, после чего заснул, и ему приснился очень страшный сон, будто в лагерь пришли Нзики (так местные жители называют горилл) и перебили всех людей. Сон этот был таким страшным, что видевший его туземец, пребывая, по его словам, все еще во сне, стал ползком пробираться по земле и никем не замеченный бежал из лагеря. Он бежал всю ночь. А наутро пришел в себя. Но вернуться в лагерь не решился.

Посланный на место, указанное туземцем, отряд солдат обнаружил разрушенный лагерь, сломанные танки и автомобили. Были также обнаружены трупы всех участников экспедиции, кроме самого доктора Пиккеринга. Трупы сильно изуродованы. Как видно, экспедиция действительно подверглась нападению стада горилл или других животных».

На этом кончается история экспедиции доктора Пиккеринга в Нижнюю Гвинею и начинается другая история, которая, собственно говоря, и является предметом моего описания.

Глава вторая. КОГДА ЧЕЛОВЕК ОСТАЕТСЯ ГОЛЫМ

В то время, когда весь цивилизованный мир читал сенсационную радиограмму, доктор Пиккеринг на короткое время открыл глаза. К нему вернулось сознание. Он огляделся, но ничего не понял. Первым его ощущением была боль во всем теле. Все тело ломило, как будто после свирепой драки. Вторая мысль его была об очках. Одно стекло было сломано, но второе оставалось целым. Значит, он может видеть, что происходит вокруг. Но вокруг происходило что-то совершенно непонятное. Мир убегал назад. Все окружающее мелькало. Вверх. Вниз.

Перед его лицом возникали то густая листва, то тонкий ствол дерева, то громадный сук, то земля с черными корнями деревьев, с высокой травой и страшными корягами. Иногда появлялось синее небо, потом трясина, потом громадный лист застилал его взор… Ему казалось, будто он летит по воздуху. И это чувство полета, высоты, какой-то неведомой опасности, от которой замирает сердце, напомнило ему детский сон, и он собрался уж окликнуть Элизабет, которая наверное лежит с ним рядом, но в это время услышал треск сучьев и какое-то тяжелое, прерывистое сопение. И тогда он вспомнил страшное видение в дверях своей палатки. И тотчас же увидел рыже-коричневую шерсть громадной лапы, обхватившей его поперек груди… И ему стало так страшно, что он вновь потерял сознание.

Я затрудняюсь вам сказать, сколько прошло времени, прежде чем он вновь пришел в себя. День, видимо, клонился уже к вечеру. Громадное, несколько туманное солнце садилось за вершины деревьев.

Доктор Пиккеринг открыл глаза и сразу же почувствовал, что теперь сознание вернулось к нему надолго. А впрочем — надолго ли? И он стал ждать мучительной, страшной, но неотвратимой смерти.

Он лежал высоко над землей, на разветвлении двух больших толстых ветвей. Над ним был устроен навес из сучьев и хвороста. Зеленые влажные листья склонились над ним, и какие-то неведомые экзотические плоды, несколько напоминающие бананы, почти касались его лица.