Бомбар-1 - Антон Геращенко

Черные, как трубочисты, со всклокоченными волосами, в изорванных и грязных рубахах, с синяками и шишками, они ошалело озирались вокруг и никак не могли прийти в себя.

Вокруг колыхались ромашки, стояли высокие, опутанные горошком травы, нераспаханная степь. Звенели жаворонки в прозрачном небе, сердито урчали в цветах неповоротливые шмели.

Справа возвышался курган с голой глинистой лысиной, Густой высохший бурьян рос на его склонах, а за курганом зеленели до самого горизонта заросли камыша, плавни...

Оглянувшись, мальчишки увидели, что солнце едва поднялось над частоколом из пирамидальных тополей, за которым поблескивал богатырским шлемом церковный купол.

Колька и Сашка смотрели на курган и хутор. В головах у командира корабля и второго пилота - пусто, звонко, соображали они с трудом. "Это хутор... Тот самый... Где же гражданская война?.."

Никаких признаков войны они не находили. Не горели хаты, не слышалось гула снарядов, треска пулеметных очередей... И не скакали по степи буденновские конники в островерхих шлемах, не шли им навстречу в атаке цепи белогвардейских офицеров.

Ближе к хутору трава не росла так густо, как около корабля. Там, очевидно, пасли скот - полынь торчала обдерганными и ершистыми кустами. Тянулись вверх и струились на ветру выцветшие ковыли. Если прищуриться и смотреть вдаль, то ковыли начинали переливаться под ветром белесыми волнами.

Седая степь!..

Красный город-сад с его проспектами, домами из стекла и бетона, троллейбусами, автобусами, похожими на пузатые авиалайнеры, что, снижаясь, пролетали к аэропорту, - все это теперь оставалось где-то, было сном.

Далеким сном. Теперь они одни в степи, и над ними - выгоревшее от летнего зноя небо.

- Что будем делать? - спросил растерянно Сашка.

- Как что? - удивился Колька. - Действовать!

- А может... - начал было Сашка, отворачиваясь, и осекся. У

- Что может, что может?! - вскочил на ноги Колька. И вот всегда так! То Сашку не удержишь, то его нужно подталкивать, влиять на самолюбие: уж очень быстро у него меняется настроение. - Вставай вот лучше. Что мы сюда рассиживаться прилетели? Делом давай заниматься! А то придумывать ты мастер, а как... Так ты сразу начинаешь... ныть!

Сашка с трудом встал, у него от дикой скачки в корабле болело все тело. А Кольке - хоть бы что! Маленький, коренастенький, он уже растворял кузов, лез в аппаратуру.

- Как он там? - спросил Сашка. - Цел?

- А что ему сделается? - ответил Колька из кузова. - Штекеры только выбило.

Выпрыгнув из кузова, он пошел к кабине. Сашка поплелся за ним. Ему было что-то уж очень тоскливо; не так представлял себе приземление корабля.

- Предохранители перегорели! - доложил весело из кабины Колька. - Видать, короткое замыкание... Даже изоляция сгорела! Во дела!.. И рычаги сорвало!

Закончив осмотр, он взглянул на загрустившего Сашку, засмеялся:

- А ты чего такой, а?

- А-а! - махнул Сашка рукой и отвернулся, чтобы Колька не рассмотрел синяк у него под глазом.

Чудак! Разве можно смеяться над ранами, полученными в схватке со стихиями.

- Глаз болит, что ли?

- Да нет, - нехотя ответил Сашка. - Все как-то у нас не так получилось.

- А я думал, что ты...

- Струсил? - быстро спросил Сашка.

- Да.

- Ну знаешь! - обиделся Сашка, намереваясь уйти от корабля в степь.

- Да ладно тебе, - остановил его Колька. - Главное же - долетели!

- Да, несло здорово! - согласился Сашка.

- Вот видишь!.. Хорошо хоть живыми остались.

- Сейчас будем ремонтировать или... потом? Как ты, Коль, думаешь? спросил Сашка.

Заниматься ремонтом корабля сейчас ему не хотелось. Колька подумал и решил:

- Потом!.. Нужно же узнать, как и что, скоро ли скачки. Давай корабль бурьяном накроем.

БАБА ДУНЯ

Вышли на проселочную дорогу.

- Сынки, а сынки! - услышали они вдруг позади себя. Мальчишки оглянулись-к ним бежала какая-то женщина.

- Погодьте, сынки, погодьте!

Когда женщина приблизилась, Колька и Сашка увидели, что это невысокая, худенькая старушка в черной длинной юбке и белой навыпуск блузке.

Тяжело дыша и прихрамывая, старушка подошла к ним. Когда она оказалась рядом, Колька и Сашка разглядели под белой косыночкой, надвинутой козырьком на самые брови, ее маленькое, с кулачок, лицо с запавшим ртом, изрезанное морщинами и выжженное солнцем. Зато глаза у нее были большие и какие-то по-детски ясные.

- Сынки! Добре ранку! - поздоровалась старушка, переводя дух и сбавляя шаг. - Фу, господи, как заморилась, пока вас догоняла!.. Откуда вы взялись, а? Не было ж никого на дороге - я на кургане стояла... Когда иду, глядь, а впереди - вы. Вы шо, по степу шли, навпрямки?

- Ага, - ответил, усмехаясь, Сашка. - Навпрямки.

- Так по степу и шли из самого Ростова? - удивилась старушка.

- Так и шли... из самого Ростова, - ответил вновь Сашка, подмигивая Кольке здоровым глазом. Уж что-что, а разыгрывать и придумывать он любит.

Старушка, нисколько не усомнилась в его словах, заговорила со вздохом:

- Да-а... А оно и правильно. По дорогам теперь опасно. Гляди, на какой-нибудь отряд нарвешься, приставать начнут: "Откель да куда? Чи красный ты, чи белый?" А попробуй угадай, кто тебя перестрел, все ж одинаково одеты не миновать беды! Ох, беда, ох, беда, тай годи!.. Ужасть, што на белом свете творится, сын на отца поднялся, брат на брата, вот лихо-то, а?..

- Революция, - как бы объясняя этим все, ответил односложно Колька и добавил: - Гражданская война.

Старушка помолчала, через минуту спросила:

- Так вы, значит, из Ростова? Из-под Краснова тикаете?.. Он шо за человек... лютый?

- Очень, - ответил Сашка. - Не человек, а зверь. Белогвардейский офицер, одним словом, генерал.

- Лютый, - повторила старушка в раздумье. - Вот и люди ж так кажуть... Ох, страх, ох, страх! А шо у вас в Ростове делается, а? Я весной там была, на базар ездила. Ну вторговала на керосин, на соль та спички, так у меня уркаганы, жулье ростовское, все и вытянули из пазухи. С платочком, зувсим. Бездомных уркаганов там у вас - ужасть. Я около столов торговала, где хлебом торгуют, где борщом, пирожками кормят, знаете? Около собора Александра Невского, знаете?

- Знаем, знаем, - так обрадованно подхватил Сашка, что Кольке стало немного не по себе от его вранья.

- Там теперь Дом Советов стоит.

- Шо?

- Это я так, - испуганно оглянувшись на Кольку, быстро ответил Сашка. Собор знаю... Как же не знать! И лавки, о которых вы говорите.

- Ага, - ничего не заметив, продолжала старушка. - Торгую. Чувал между ног держу одной рукой, а другой- платочек с грошами под кофтой. А кругом же шпаны той - тьма!.. Смотрю, отстали от меня, у хлебных ларей крутятся. Мужики там мордастые, ножи у них гострые! Длинные! Как сашки, ей богу! Стучат они ими по прилавку, кричат: "Подходи, у кого деньги завелись, торгуем хлебом - пышным, душистым, за аромат пятачок, а сам-хлеб-даром". Складно кричат. И вот такой, как вы, малец. Есть, видать, захотел. Потянулся кусок хлеба спереть. А верзила ножом своим длинным как секанет со всего маху! Так мальчишкины пальцы и остались на прилавке колбасками. Кровищи!.. Ой, страх, ой, страх, как озверели люди.

- Это буржуи, бабушка, озверели, - сказал Сашка, - потому как у них власть трудовые люди решили забрать.

- Ото ж и оно, сынок, - охотно согласилась с ним старушка. - Война идет... Только не поймешь с кем. Раньше с германцем воевали - так то все ясно. У них и одежа другая, и говорят они не по-нашему, анчихристы, одним словом. А теперь поди разберись-все ж свои, казаки, хохлы, кацапы.

- У наших знамена красные и в буденовках они, - сказал Сашка. Что-то в речах бабки ему не нравилось, настораживало...

"Уж не белогвардейка ли она?-встревожился и Колька. - Может, шпионка загримированная или темная такая? Уж больно беспонятливая - красных от помещиков и капиталистов отличить не может..."

Старушка, взглянув в посерьезневшие лица мальчишек, заговорила примиряюще:

- Конешно, конешно... А як же... Чтобы замять разговор, она продолжала с того, с чего начала.

- А я на кургане стояла... Смотрю: чтой-то в степу сверкнуло, гухнуло. Ой, думаю, никак гром-молонья, гроза збирается? Гляжу - чистое небо. Ой, думаю, это, наверное, страженья начинаются!.. Я и покатилась с кургана, когда смотрю - вы впереди.

- Да, сверкнуло и гухнуло здорово, - усмехнулись разом Колька и Сашка, вспоминая последние минуты полета в дымящей кабине.

- Я ж и говорю, шо страженье где-то началось... А вы, хлопчики, шо? Бездомные, мабуть? - спросила мальчишек старушка и, приглядевшись к их лицам и одежде, висящей клочьями, всплеснула ладошками: -Ой, лышечко! Яки ж вы оборвани та грязни! Беспризорничаете, мабуть, а? По вагонам, на поездах мотаетесь, а? - запричитала старушка, ласково оглаживая мальчишек по вихрам и спинам. - От война, от война! Шо наделала, а? Батьков и матерей, мабуть, постреляли?.. От гады, от гады - люди! Пересказылысь! Р-революция! Вся власть Советам! Это мой все Гаврила взбаламутил. Это такие, как он, людыны все закрутили. Не хотят жить так, как батьки жили, новой им жизни подавай, в красные вырядились.