Энцо Феррари. Победивший скорость - Ричард Уильямс

Когда была жива его жена, Инженьере после субботнего обеда иногда навещал свою любовницу Лину. Она жила на ферме неподалеку от города, где воспитывала его сына. В прежние годы вместо того, чтобы идти домой, Инженьере но субботам захаживал еще и в отель «Реал». Там он встречался с приятелями и знакомился с девушками. Это было удобно, поскольку «Реал» находился за углом и из окна ею квартиры вход в отель видно не было. Теперь на том месте, где стоял отель, выстроен банк. Кстати сказать, в отеле «Реал», где Инженьере позволял себе развлекаться, в свое время тоже находилось отделение банка, клиентом которого он был на протяжении многих лет.

Впрочем, что толку обо всем этом вспоминать? К тому времени, когда умерла жена Феррари, вечеринки с вином и девочками давно уже отошли в прошлое. В преклонные годы он, возвращаясь после субботнего обеда домой, чаще всего читал книги. Может сложиться мнение, что такой человек, как Инженьере, читал Макиавелли или Данте, но это заблуждение. (При жизни его часто называли макиавеллистом, хотя главное произведение Макиавелли «Государь» он так и не прочитал. Это, однако, не мешало ему время от времени цитировать изречения итальянских классиков, почерпнутые из различных сборников, и быть макиавеллистом, так сказать, по самой своей природе.) Инженьере любил Стейнбека и Стендаля, а также забавные рассказы Джованни Гуарески, повествовавшие о жизни в маленьком провинциальном городке в долине По. Кроме того, ему нравились биографии великих военных деятелей прошлого — Наполеона, Горация, Нельсона и Александра Македонского. В воскресенье Инженьере иногда проводил несколько часов в компании со своей внучкой Антонеллой — дочерью Пьеро. Но если в воскресный день должны были состояться гонки Гран При, Инженьере ехал в свои апартаменты на ферме возле испытательной трассы и усаживался перед телевизором. При этом он никогда не забывал вставить в видеомагнитофон кассету. Когда на следующей неделе к нему приезжали гонщики, он показывал им записанные на видеопленку фрагменты гонок с совершенными ими на трассе ошибками, которые иной раз стоили «конюшне» Феррари победного кубка.

Гоцци говаривал, что Инженьере мог и солгать — но только в том случае, если дело, на его взгляд, того стоило. У себя на заводе он мог распахнуть дверцу существующего в единственном экземпляре спортивного автомобиля и не моргнув глазом сказать какой-нибудь богатой клиентке примерно следующее: «Мадам, если эта машина вам понравится, то мы запустим ее в серию, а если нет — мы, конечно же, от ее производства откажемся».

Через десять лет после смерти Энцо Феррари Гоцци, сидя в офисе компании над многоэтажным гаражом, принадлежавшим «Скудерии Феррари», как-то раз пустился в рассуждения об умении Инженьере общаться с людьми. А людей Инженьере знал множество — и из самых разных слоев общества. К нему приезжали кинозвезды, известные дирижеры, японские бизнесмены, гонщики, а также вдовы тех гонщиков, которые нашли свой конец на трассе. Вряд ли все эти люди так уж сильно интересовали Инженьере (за исключением, быть может, одной-двух симпатичных вдовушек). Тем не менее он, разговаривая с ними, всегда умел найти нужные слова, оставлявшие у его посетителей впечатление, что Феррари был с ними особенно любезен и уж они-то теперь наверняка сумеют подобрать к нему ключик.

В юности Энцо Феррари, стоя перед зеркалом, не раз задавал себе сакраментальный вопрос: «Кто ты, парень? Зачем пришел в этот мир?» Хотя с годами ответ на этот вопрос, казалось бы, был получен, Энцо в силу своего беспокойного характера почивать на лаврах не захотел, активности не утратил и до конца жизни оставался человеком действия. Даже в очень преклонном возрасте он старался сохранить полный контроль над своим предприятием и стремился к тому, чтобы люди, с которыми он имел дело, чувствовали его безусловные авторитет и главенство. По этой причине он, прежде чем принять просителя, основательно выдерживал его в приемной. Кроме того, он завел у себя на фабрике институт доносчиков. Сотрудники Инженьере жили в вечном страхе совершить что-нибудь такое, что может не понравиться их шефу. Им было чего опасаться — Инженьере не прощал даже малейших недочетов в работе. Феррари не жалел усилий, поддерживая то, что он называл «атмосферой творческого напряжения», хотя следует признать, что напряжения было с избытком, и оно временами сказывалось на деятельности его сотрудников не лучшим образом. Хотя многие это замечали, созданная Инженьере система до такой степени прижилась на предприятии, что пересмотру не подвергалась. "Divide et imperare» — «Разделяй и властвуй» — таково было жизненное кредо Энцо Феррари. Он был человеком жестким и капризным, с цинизмом относился к человеческой натуре и считал, что людей надо держать в строгости. Кроме того, он был чрезвычайно подозрительным, и, если у него вдруг появлялось ощущение, что кто-то пытается его надуть или использовать, он мог устроить такому человеку шумный скандал даже в разгаре ресторанного застолья. Разговаривать с ним по телефону из-за его подозрительности было сплошное мучение. При этом Инженьере не был только мучителем своих приближенных. Он мог быть щедрым и добрым, подчас любил пошутить и, что интересно, обладал способностью подмечать собственные просчеты и недостатки и от всей души над ними посмеяться. Иногда, когда сотрудники Феррари менее всего этого ожидали, он мог завести с кем-нибудь из них доверительный разговор и рассказать о том, как он их ценит и уважает. Короче говоря, он был самым настоящим «падроне» — строгим, но любящим хозяином-отцом, который давал своим подданным кусок хлеба и наделял их существование великим смыслом. Как сказал Гоцци, Энцо Феррари был не человек, а вселенная. И когда чужаки — будь то даже президент республики или сам папа римский — пытались проникнуть в ее пределы, Инженьере, позволяя им это сделать, как бы до них снисходил.

Похоже, Инженьере и впрямь испытывал нечто созвучное словам Гоцци, поскольку довольно рано очертил границы своей планеты и редко их переступал. Прежде всего, этот известнейший в мире гонок человек почти не ездил на гонки. Кроме того, он не ездил на деловые встречи. Кстати сказать, это только способствовало упрочению его власти и харизмы. Человеку, какой бы важной персоной он ни был, приходилось ехать к Инженьере самому, как и всем прочим «clienti» — клиентам. Прежде чем впустить клиента к себе в кабинет, Феррари довольно долго мариновал его в прихожей. Наконец тяжелая дверь открывалась, и клиент входил в затемненный кабинет, где горела только одна лампочка — над портретом умершего сына Инженьере. Когда у клиента привыкали глаза к полумраку, он замечал сидевшего за массивным письменным столом старика