Порт - Борис Блинов

И тут Веня понял, что парень сгорел. Милицию-то не просто так ставят, их обучают, и психологии в том числе. А раз до Вени, необученного, дошло, то до них — тем более.

«Курносая» вышла с той стороны ворот, и Веня увидел, что это не она, не та, ради кого он сюда пришел, и сразу солнце словно за тучку зашло.

Шофер протянул «курносой» бумаги и что-то говорить стал в повышенном тоне, а она, обученная, ни кабину, ни мотор смотреть не стала; обошла машину, под задний мост заглянула, и парень сразу сник, смирный стал, руки длинные болтаются, и спина ссутулилась.

Хотя и жулик он, а жалко Вене его стало.

— Отвязывай, — видно, она ему велела, и он, бедолага, даже не подстелив, полез под кузов в хороших брюках.

— Оля, есть один! — крикнула эта «курносая». И Веня от имени вздрогнул и сделал от вагончика несколько шагов ближе.

Проходивший народ то и дело заслонял ему видимость, и он рискнул даже пройти через поток, чтобы машина оказалась на прямой наводке под его прицельным взглядом. Все равно довольно далеко было, но Веня сразу узнал ее.

Сердце у него повернулось так, что ребра стало сдавливать, и застучало сильно, отрывисто. Вот оно, хорошее утро и солнце над заливом, и море, никогда не виденное, и вся большая неделимая жизнь, — словно в точке сфокусировалось в белом личике под пилоткой с прядью пшеничных волос.

А она будто специально остановилась, чтобы он мог на нее насмотреться, обернулась в пол-лица и с кем-то невидимым за будкой продолжала говорить и улыбаться. А улыбка у нее такая — это он знал и помнил всегда — чище самого белого парохода.

На лице Вени появилось блаженное, счастливое выражение. Прохожие на нем взгляд задерживали, пожимали, плечами: стоит мужик бородатый посреди дороги и тихо лыбится. Чокнутый, что ли?

Засигналила сзади машина, прогоняя Веню. Он на прежнее место отошел и уже спокойно досмотрел, как «повязали» того хлопчика, который вылез из-под машины со связкой вяленых окуней, и повели. Оля впереди, а «курносая», разговаривая с парнем, чуть поотстала. И тут — что такое? — у воротного столба остановились, и парень без стеснения в карман кителя «курносой» полез, быстро, словно погладил и руку отдернул. Что случилось-то? Неужели так делается?

«Курносая» с рыбой пошла Ольгу догонять, а парень к машине вернулся, почти подножки не касаясь, лихо впрыгнул, хлопнул дверкой и с места рванул. Только пыль клубами.

— Не, показалось, — успокоил себя Веня. — Не может быть. Ольга бы не позволила.

А машина уже в горку мчалась, громыхая железом, и только пыль над сухим асфальтом медленно оседала.

2

В проходной в это время шла своя жизнь. Старший наряда, старшина Гаврилов, пока девчонки ходили к машине, стоял у дверей дежурки, зацепившись ногой за ногу, и небрежно взглядывал в открываемые перед ним пропуска.

Время было «не товарное». В обед мало несли и в порт и из порта. Он встал на «вход». «Выход» сам шел, быстро исчезая в открытых дверях.

Последние минуты смены тянулись медленно. Пропуска мелькали перед глазами, как карты фокусника. Мелкие фотографии он не успевал рассмотреть, только выхватывал взглядом характерную подпись инспектора Белолобовой. Белолобову он в глаза никогда не видел, хотя тысячи людей, словно пароль, предъявляли ежедневно эту фамилию. Роспись похожа была на дым из трубы в изображении трехлетнего сына. Тот упорно считал, что папка его имеет к пароходам самое прямое отношение. Впрочем, не без основания. Когда-то он собирался в море и подал после армии документы на флот, но капитан Свешников его перехватил и переагитировал…

Можно было расслабиться. Мыслями Гаврилов был далеко отсюда, переживал вчерашнюю ссору с женой, которая ревновала его к Ольге и требовала сменить команду, как будто он футбольный тренер, а не старшина милиции. Он пообещал — лишь бы замолкла, а теперь с напряжением ждал двенадцати, чтобы исчезнуть сразу же, не дожидаясь ее возможного появления. Хотя на территории порта есть столовая, Зинаида, ради проверки, непременно захочет выйти в город через эту проходную. Зная, что они с девчонками из коптильного часто кладут в кармашек по кусочку рыбы на обед, Гаврилов вдруг оживился от интересной мысли: подловить ее и дать делу ход по всем правилам. Он улыбнулся, представив, как будет она голосить, и понял, что силами наряда с нею не совладать.

Далась ей Ольга! Наталья вон по всем статьям ее перешибет — разбитная, фигуристая и холостая, к тому же сама идет в руки. Если уж и ревновать, то к ней. А вот поди ж ты, Ольга ей поперек дороги встала! В цехе подруги были — не разлей водой, а как та сюда перебралась — первый враг. Пойди разбери этих баб. Что-то он слышал такое, была у Ольги в цехе какая-то история, вроде бы с бичом она связалась и стала по судам шастать. Правда это или нет — только здесь про нее никто худого слова не скажет. Да и семья у нее. До того ли ей, чтобы романы крутить.

Ни одна из мыслей не отразилась у Гаврилова на лице. Оно оставалось сосредоточенным.

Вошла Ольга и сменила его. Гаврилов передвинулся на «выход», шагнул к дежурке, не остановив, пропустил два раскрытых портфеля, которые услужливо протягивали владельцы, хотя такой услужливости не любил: надо будет — сам попросит, а если совесть чиста — нечего заискивать. Мимо в дежурку прошествовала Наталья, помахивая связкой окуней, бросила их под стол, к конфискованной водке, небрежно обронив через плечо:

— Отпустила. Знакомый оказался.

— Шибко много у тебя их развелось, — недовольно проговорил Гаврилов.

— Что делать, начальник, все мы люди и у всех у нас есть знакомые, — улыбаясь красивыми губами, отозвалась Наталья.

Гаврилов ничего не ответил, но ее деловитость не понравилась. «Разболталась девушка. Надо ухо востро держать, а то оседлает — не скинешь», — подумал Гаврилов и решил при случае взять ее на крючок, хотя намек понял. Дружок по армии Коля Сизов попросил его прикрыть глаза, когда он будет проносить рокан-буксы. И, как на грех, нарвался на Наталью. Пришлось ей объяснить. Сейчас он подумал, что зря не пошел к машине, наверняка там не все чисто.

Через окно дежурки он наблюдал, как беспрерывно текут два встречных людских потока, чуть замедляясь в проходной, будто уступ преодолевая. Он видел, как к встрече с ним люди готовятся. Одни сбавляли шаг и уверенно тянулись к нагрудным карманам; другие, молодняк в основном, загодя начинали охлопывать себя, будто спички потеряли, и потом, держа пропуск открытым в вытянутой руке, так и входили в проходную; третьи бросали сигареты и застегивались, как перед начальством. Женщины подолгу рылись в сумочках, а если смеялись перед этим, становились серьезными.

Все это было привычно, знакомо и до ломоты в костях скучно. Раньше, чтобы поразвлечься, он любил выбрать дядю посолиднее, с портфелем, и потрясти его как следует. А впрочем, хоть солидные, хоть несолидные, если попадутся, все ведут себя одинаково: вначале права качают, потом унижаются и просят не сообщать; при этом кто откупиться пытается, кто еще чем умаслить. Плавсоставу иногда он прощал. За пять лет работы здесь понял, что безгрешных нет — все несут, но не все попадаются. Хоть батарейку, хоть пакет целлофановый, а когда-нибудь берут. Значит, каждый может быть в его власти.

Так и смотрел он на всех с видом скучающего превосходства, а если ловил на себе строптивый взгляд, говорил вполне корректно: «Пройдите в дежурку».

Ту власть и уважение, которые он получал, облачившись в государственную форму, он относил к своим личным достоинствам, и потому непонятно и унизительно было для него поведение его дражайшей половины. Зинаида в грош его не ставила; вечные подозрения, придирки и какая-то патологическая ревность к Ольге, хотя повода для этого никакого не было. Гаврилов уважал Ольгу как человека: скромная, исполнительная, трудолюбивая — этого ведь не скроешь. Так он и сказал Зинаиде, на что та озлилась и сказала двусмысленно: «Знаю я эту тихоню». Даже то, что у Ольги муж и ребенок — для нее не довод.

«По себе, что ли, судит, стерва?» — вдруг с озлоблением подумал Гаврилов, вспомнив свадебную ночь…

— Отойдите, гражданин, мешаете работать. Я же сказала, что не пущу, — услышал Гаврилов окрепший Ольгин голос и вышел на проход.

Молодой фасонистый парень, весь в джинсе, слегка налитой с утра. В принципе, такого можно и пропустить. Зря Ольга так строжится.

— Девушка, отход сегодня. Ну, забыл я его, че-слово, — напряженно говорил парень, и тянул к Ольге шею, и глаза прищуривал от излишней искренности.

— Пройдите в кадры. Выпишут разовый, — отстраняясь от его нечистого дыхания, ответила Ольга.

«Так он еще и без пропуска! У, нахалюга», — понял Гаврилов.

— Паспорт на судне. Я выскочил всего на час, переодеться. Без паспорта не выпишут, — все тянулся к ней парень.