Мантикора - Робертсон Дэвис

— Да, это могло произойти, — сказала она.

— Вы довольно хладнокровный человек, — сказал я.

— Да. Моя профессия для хладнокровных людей, мистер Стонтон. Скажите мне, ни у кого не возникало предположения, что ваш отец совершил самоубийство?

— Конечно нет. Это абсолютно не похоже на него. А почему вы вдруг подумали об этом? Я ведь сказал вам, что его убили.

— Но никаких свидетельств убийства обнаружено не было.

— Откуда вам это известно?

— Я прочла, что написал о вас доктор Чуди, и попросила библиотекаря в «Нойе Цюрхер Цайтунг»[4] проверить их архив. Знаете, они сообщали о смерти вашего отца — у него были связи с несколькими швейцарскими банками. Сообщение в силу жанра было отрывочным и коротким, но самоубийство тогда казалось наиболее вероятной версией.

— Он был убит.

— В записке доктора Чуди сказано, что, как вы полагаете, к этому может иметь отношение ваша мачеха.

— Да, да. Но только косвенным образом. Она уничтожила его. Она сделала его несчастным, и он перестал быть похожим на себя. Я никогда не думал, что она могла сбросить его с причала. Она убила его психологически.

— Правда? А у меня создалось впечатление, что вы не слишком высокого мнения о психологии, мистер Стонтон.

— Психология играет важную роль в моей профессии. Я довольно известный адвокат по уголовным делам — или вы уже и об этом справились? Я должен разбираться, почему люди поступают так, а не иначе. Будь я глух к психологии, просто не смог бы делать то, что делаю, а именно — выуживать из людей сведения, которые они не хотят сообщать. Ведь и ваша работа состоит в этом, не правда ли?

— Нет, моя работа состоит в том, чтобы слушать то, что люди очень хотят рассказать, но боятся, что никто их не поймет. Вы используете психологию как наступательное оружие в интересах правосудия. Я же — как целительное средство. Такой вдумчивый юрист, как вы, почувствует разницу, и вы уже продемонстрировали, что чувствуете. Вы полагаете, мачеха убила его психологически, но, по-вашему, этого было недостаточно, чтобы побудить его к самоубийству. Знаете, я сталкивалась с такими вещами. Но если убийцей была не она, кто бы это мог быть?

— Тот, кто засунул ему в рот этот камень.

— Ну что вы, мистер Стонтон, невозможно засунуть камень в рот человеку против его воли, не переломав ему зубов и не оставив очевидных следов насилия. Я это поняла, положив камень себе в рот. А вы не пробовали? Наверно, нет. Должно быть, ваш отец сам положил его туда.

— Зачем?

— Может быть, кто-то ему приказал. Кто-то, кого он не мог или не хотел ослушаться.

— Это смешно. Никто не мог заставить отца сделать то, что он не хотел делать.

— Может быть, он хотел это сделать. Может быть, он хотел умереть. С некоторыми так бывает.

— Только не с моим отцом. Я не знал никого другого, кто любил бы жизнь так, как он.

— Даже после того, как ваша мачеха психологически убила его?

Я ощутимо сдавал позиции. Это было унизительно. Я мастер перекрестного допроса, и тем не менее раз за разом эта женщина-врач укладывала меня на лопатки. Ну что ж, дело поправимое; все в моих руках.

— По-моему, мы только зря теряем время, — произнес я. — Будьте так добры назвать гонорар за вашу консультацию, и мы закончим этот разговор.

— Как вам угодно, — сказала доктор фон Галлер. — Но должна вам сообщить, что многие находят первую консультацию бесполезной и хотят убежать. Потом, правда, они возвращаются. У вас незаурядный интеллект. Не проще ли будет обойтись без этой предварительной фазы и продолжить? Вы же разумный человек и должны были предвидеть, что лечение такого рода не может быть безболезненным. Начало всегда дается трудно, в особенности людям вашего склада.

— Значит, вы уже причислили меня к определенному складу?

— Прошу прощения. С моей стороны было бы слишком самоуверенно утверждать что-либо подобное. Я только имела в виду, что вы человек богатый и умный и привыкли поступать по-своему, а в начале анализа такие люди нередко ведут себя враждебно и раздражительно.

— Значит, вы предлагаете мне стиснуть зубы и продолжать.

— Конечно, продолжайте. А вот стискивать зубы не надо. Думаю, вы в последнее время и так этим злоупотребляли. Давайте горячиться не будем.

— Вы намекаете, будто мой отец покончил с собой, когда я утверждаю, что он был убит, и еще хотите, чтобы я не горячился?

— Это не я намекаю, а газеты, и то в крайне осторожных выражениях. Наверняка вы и раньше слышали эту версию. И я знаю, как настороженно к подобным версиям обычно относятся. Но давайте сменим тему. Вы часто видите сны?

— Ага, значит, мы уже и до снов дошли? Нет, я не вижу снов. Или, точнее, я не придаю особого значения тому, что вижу во сне.

— А в последнее время у вас были сны? После того, как вы решили приехать в Цюрих? После вашего приезда сюда?

Рассказать или нет? Что ж, я ведь за это удовольствие деньги плачу, так пусть все будет по полной программе, какая бы программа ни была.

— Да, в прошлую ночь мне приснился сон.

— И?..

— Очень яркий сон для меня. Обычно во сне я вижу лишь какие-то фрагменты, обрывки, которые не задерживаются в памяти. Этот сон был совсем другим.

— Он был цветным?

— Да. Он был очень… красочным.

— А какое было общее настроение этого сна? Я хочу узнать, вам он понравился? Он был для вас приятен?

— Приятен? Да, я бы сказал, что приятен.

— Расскажите, что вы видели в этом сне.

— Я был в каком-то здании — вроде бы знакомом, хотя места этого я совсем не знал. Но каким-то образом оно было связано со мной, и я там был важной персоной. Вернее даже, здание окружало меня со всех сторон, ну, как здание колледжа — знаете, как здания некоторых колледжей в Оксфорде, — а я торопился через внутренний двор к задним воротам. Когда я проходил под аркой, двое людей, стоявших у ворот на посту, — швейцары или полицейские, какие-то должностные лица и охранники — приветствовали меня, улыбаясь как знакомому. Я помахал рукой им в ответ. Потом я оказался на улице. Но не канадской улице. Больше было похоже на какой-нибудь симпатичный городишко в Англии или в Европе — деревья по обеим сторонам и очень милые частные домики, хотя кое-где были и магазины, а потом мимо проехал автобус с людьми. Но я спешил, потому что мне было куда-то нужно, и я быстро повернул налево и вышел за город. Я был на дороге, город остался у меня за спиной, а я вроде бы шел вдоль поля, которое было все изрыто, и я знал, что это археологические раскопки. Я двинулся через поле к какой-то времянке в самом центре раскопок и вошел в дверь. Внутри времянка оказалась совсем не такой, как я ожидал, потому что снаружи, как я уже говорил, она казалась каким-то временным хранилищем инструментов, бумаг и так далее, но внутри там все было в готическом стиле. Потолок низкий, но с прекрасной каменной резьбой, и вообще все сооружение было каменным. Там внутри была парочка молодых ребят, простоватых парней лет, я бы сказал, двадцати с небольшим. Они разговаривали, стоя на вершине винтовой лестницы, которая, как я знал, уходила под землю. Я хотел спуститься и попросил их дать мне пройти, но они не послушались, и, хотя со мной они и не говорили, а продолжали беседовать друг с другом, я чувствовал, что они считают меня обычным любопытствующим, который не имеет никакого права спускаться под землю и на самом деле даже не собирается этого делать. Поэтому я вышел из времянки и направился к дороге, а там повернул к городу; и тут мне встретилась женщина. Она была какая-то странная, похожа на цыганку, но одета не так броско, как цыганки, которые выпрашивают милостыню. На ней была старомодная потрепанная одежда, вроде как выцветшая от солнца и дождя, а на голове сидела широкополая помятая черная бархатная шляпа с какими-то яркими перьями. Казалось, женщина хочет сообщить мне что-то важное, и она никак не отставала, но я не мог понять ни слова из того, что она говорит. Язык был мне совершенно незнаком — наверно, цыганский, решил я. Она не просила подаяния, но что-то ей все-таки было нужно. Я сказал себе: «Ну что ж, каждая страна имеет таких иностранцев, каких заслуживает» — а это довольно глупое замечание, если вдуматься. Но у меня было ощущение, что время поджимает, а потому я поспешил назад в город, резко повернул теперь направо и почти вбежал в ворота колледжа. Один из охранников обратился ко мне: «Вы еще можете успеть, сэр. На сей раз вас не оштрафуют». И я тут же в моей адвокатской мантии оказался во главе стола, за которым председательствовал. Вот, собственно, и все.

— Замечательный сон. Может быть, вы гораздо лучший сновидец, чем думаете.

— Вы хотите сказать, что в этом сне есть какой-то смысл?

— Во всех снах есть смысл.

— Для Иосифа и фараона или, может быть, жены Пилата. Вам придется здорово попотеть, чтобы убедить меня, будто они значат что-нибудь здесь и сейчас.