Сгинувшие - Бентли Литтл

Тут Виктору пришло в голову, что в доме стоит абсолютная тишина. С включенными лампами Лиззи и Джонни, два померанских шпица его матери, устроили бы настоящий концерт.

Может быть, ма уехала и забрала их с собой?

Хотя нет – «Мерседес» стоял на своем месте.

– Вик!

Отец был в музыкальном салоне, и Виктор прошел через холл к двери помещения. Подходя, он слегка притормозил, решив не входить сразу, а сначала разведать обстановку – так, на всякий случай.

Это оказалось мудрым решением.

Комната походила на скотобойню. Кровь покрывала мебель, пол, стены и даже потолок, на котором отдельные кровавые мазки напомнили Виктору картины на выставке, куда родители однажды притащили его, когда ему было десять. Трупы забитых померанцев были распластаны, внутренности вывалены и втоптаны в когда-то белоснежный ковер; миниатюрные головы расколоты, а куски покрытых шерстью тушек разбросаны по всей комнате. Его ма, или то, что от нее осталось, лежала на скамье около пианино, при этом ее выпотрошенное тело напоминало остатки тряпичной куклы. Кожа с лица была содрана и разложена на пальме, стоявшей рядом в кадке.

Вот где все началось.

В комнате находились еще какие-то тела, но Виктор не мог разобрать, кто это был или мог быть. На розовом от крови ковре переплелось слишком много ног и рук. Бойня, по всей видимости, продолжалась долго – может быть, весь день, – и Виктор в ужасе смотрел на ее результаты.

Ничего подобного он не видел даже в самых крутых фильмах про расчлененку – его оцепеневший мозг отказывался функционировать при виде этого кошмара. Запах в комнате был просто ужасен – отвратительная вонь, с которой ему никогда раньше не приходилось сталкиваться. Его не стошнило тут же прямо на туфли только потому, что в плане чувств и ощущений он впал в оцепенение.

Но это было еще не самое худшее.

Самое худшее оказалось в дальнем конце комнаты.

Там стоял его отец.

Виктор не отрываясь смотрел на него. Старик был полностью обнажен, голая грудь покрыта пятнами крови, да и все волосатое тело покрывала розовая патина, на которой виднелись его же собственные отпечатки пальцев; руки были бордовыми от засохшей крови, и поэтому казалось, что с них содрали кожу. Держа мачете, с улыбкой полного идиота на лице, отец переступал с одной окровавленной ноги на другую. Доказательством его крайнего возбуждения был твердый эрегированный член, который покачивался при каждом движении.

Вот только…

Что-то было не так. Совсем не так. Взгляд Виктора был прикован к нижней части туловища отца, где под еще не засохшей кровью кожа живота была белой и слизистой, как у червя. По бокам живота росли густые жесткие волосы, а под внушительных размеров возбужденным членом, там, где должны были находиться яички, торчал какой-то округлый отросток кости, похожий на рог носорога, но с мягким кончиком. Виктор попытался вспомнить, видел ли он когда-нибудь раньше отца обнаженным. Он бы наверняка запомнил такую необычную ситуацию, нечто столь исключительное, если только это не появилось совсем недавно в результате какой-то странной болезни или попытки неудачной пластической операции.

Нет. Только подумав об этих причинах, Виктор сразу понял, что дело совсем не в этом. Просто отец таким родился. Вне всякого сомнения, это – врожденное уродство. Виктор автоматически перевел взгляд на поникшее тело матери. Она с самого начала знала, что у нее такой муж.

Как же она родила от него ребенка, зная, что младенец может унаследовать гены отца?

Слава богу, что он похож на мать.

Отец все еще переступал с ноги на ногу, но при этом он еще и продвигался в его сторону с выставленным вперед мачете и дьявольским блеском в глазах.

– Привет, Вик, – сказал он своим поющим голосом. – Привет, Вик.

И хотя Виктор не знал, была ли у отца деформация тела с самого рождения, он хорошо понимал, что психопатом отец никогда не был. Это что-то новенькое… Молодой человек отступил назад, медленно вытягивая из кармана мобильный телефон и стараясь не делать резких движений. Интересно, подумал он, откуда взялось это безумие; оно что, копилось постепенно или свалилось на отца нежданно-негаданно как снег на голову? В последние несколько дней отец вел себя как обычно. Отвлекшись на мгновение, чтобы взглянуть на клавиатуру телефона, Виктор услышал шлепанье мокрых ног и периферическим зрением заметил размытое красное пятно.

– Привет, Вик…

Оскалившийся отец, с мачете в поднятых руках, стоял совсем рядом.

Виктор сделал попытку бежать.

И тогда его отец бросился на него.

* * *

Том Лоури не хотел оставлять свою берлогу, но после того, как прошло два дня и две ночи, а к нему так никто и не заглянул – то есть не появилось новых жертв, – он решил выйти из комнаты и из дома.

Результат превзошел все ожидания!

На лужайке он обнаружил воробья, которого тут же раздавил в руках, ощущая, как его внутренности просачиваются у него между пальцами. Затем побежал через разросшиеся кусты до границы своего участка и, не выпуская мачете из рук, перебрался через ограду, которая отделяла их участок от участка Аккадов. Пройдя по периметру этого участка, он заглянул на участок, который располагался дальше по холму. Здесь на него набросилась сторожевая собака, и Том одним ударом мачете снес ей голову, наслаждаясь видом крови, хлеставшей из страшной разверстой раны. Прежде чем кто-то вышел из дома, Лоури перебрался на следующий участок, где попил воды из ванночки для птиц, а заодно проглотил с десяток комаров. Ветки хлестали его по ягодицам, шипы кустов царапали его возбужденный член, но он продолжал бежать вниз по холму от дома к дому. Таким образом, прячась в густой тени и намеренно двигаясь в направлении ярких огней улицы, Лоури добрался до бульвара Сансет.

Туда, где были люди.

Полиция наконец схватила его, когда он кромсал девушку на парковке около ресторана «Гамбургеры Гамлета» [13].

Глава 2

Брайан Хоуэлс не был дома почти десять лет, и когда ехал по Сентрал-Вэлли [14], больше всего его поразило, что долина почти не изменилась, тогда как Южную Калифорнию узнать было нельзя. Более того, Брайану показалось, что долина стала даже меньше. Здесь не было никаких признаков типовых домов и кондоминиумов, построенных в испанском стиле и выкрашенных в розовые и персиковые тона, тянущихся на десятки миль; здесь не было ни новых полей для гольфа, ни бульваров для прогулок на свежем воздухе. Только грязные олеандры и эвкалипты, выстроившиеся вдоль приходящих в упадок автострад, да попадающиеся время от времени скопления ресторанов, парковок для грузового транспорта и промышленных зданий, имеющих отношение к сельскому хозяйству. В тот год, когда он покидал родные пенаты, все это активно использовалось, а сейчас было брошено на произвол судьбы. Казалось, что и так немногочисленное население значительно сократилось – фермерские хозяйства разорялись, а молодежь уезжала в города на юге.

Брайана все это мало трогало. Для него было что-то успокаивающее в месте, которое оставалось надежным и неизменным и которое не росло постоянно и не менялось в угоду фальшивому божеству под названием Прогресс. Пыльные вымирающие фермерские поселки вселяли в него странную уверенность, и он радовался, что решил посетить город своего детства.

Брайан проехал мимо облезлого рекламного щита с информацией о местном дилерском центре Форда. Он жил в округе Ориндж [15] с момента окончания колледжа, и хотя мать приезжала к нему несколько раз, праздники они проводили в доме его сестры Джиллиан в Сан-Диего, то есть Брайан не был в Бейкерсфилде с того самого времени, когда тем летом получил стипендию и покинул городишко после окончания средней школы. В какой-то степени столь долгое отсутствие было связано с большой загрузкой по работе. У Брайана было два выходных в неделю, но они редко выпадали подряд, к тому же ему всегда приходилось быть наготове. Не говоря уже о том, что на его раздолбанной машине вряд ли можно выбраться за пределы Южной Калифорнии. Но теперь, проработав три года в «Реджистер» и имея две престижные журналистские премии, Брайан получил приглашение работать в «Лос-Анджелес таймс». У него появилась свободная неделя между увольнением из «Реджистер» и выходом на работу в «Лос-Анджелес таймс», и он спонтанно решил взять напрокат машину, поехать к матери и провести с нею несколько дней. Когда он позвонил сестре и сказал об этом, та тоже вызвалась приехать со всем своим семейством. Брайан вежливо дал ей понять, что хочет побыть с матерью один. Он чувствовал, что ему это необходимо.

И все потому, что, если по правде, в Бейкерсфилде он не показывался не только из-за загруженности по работе. Просто это оправдание выглядело вполне реальным, и ему было легче думать, что это и есть единственная причина, но на самом деле именно он всегда настаивал на том, чтобы семья собиралась в доме Джиллиан, именно он приглашал мать к себе всякий раз, когда она пыталась заманить его в родной дом, и это он создавал для нее такую атмосферу у себя дома, что она не могла дождаться, когда сможет вернуться к себе.