Суть творчества. Бегство в иллюзорный мир, помогающий выжить - Любовь Гайдученко

К тому же, эта развалюшка продувалась насквозь, а в нашей стране, как всегда зимой, начались ужасные катаклизмы, сопровождающиеся дикими аномальными морозами и штормовыми ветрами.

И я совершила ужасный шаг – стала жить «не по средствам». Это тоже могло закончиться плачевно. Но что оставалось делать? Я хотела писАть! Это стало моим наркотиком, моим единственным доказательством, что я живу не зря.

Мне хотелось позлорадствовать, как ловко я в очередной раз обманула эту сволочь – Дьявола, который в последние годы так и норовил сделать мою жизнь сущим адом ещё здесь, на Земле, но я боялась, что он разозлится и вышвырнет меня на мороз – у него ведь было много способов сделать человеку какую-нибудь страшную гадость! Кто я – и кто он?!!

А пока что я сидела в тепле, чистенькая, принявшая горячий душ (ну ничего мне больше не надо для счастья, честное слово!) – и строчила, строчила, омываемая волнами очередной эйфории, которая может кончиться так резко и так внезапно. Ну и пусть – зачем думать о том, что может быть? Не умнее ли жить настоящей минутой?

Лунные ландшафты одиночества

Никто так никогда и не узнал, от чего умерла эта молодая женщина. Она легла спать, как обычно, а утром её нашли мёртвой. Патологоанатомы исследовали потом клетки её мозга, но так и не смогли дать никакого заключения. Да, она была больна неизлечимой болезнью, потому что в войну, подростком, голодала, но с этой болезнью люди вполне могут дожить до глубокой старости и даже иногда выздоравливают. Достоевский страдал этим же самым, и это не помешало ему создавать шедевры – а может быть, даже помогало? Дело в том, что человеческий мозг, в отличие от других органов, непредсказуем. И случаются разные парадоксы, которые давным-давно описаны. Например, существовал человек, попавший на афганской войне под артиллерийский обстрел, рядом с ним разорвалась бомба. Контузия была обширной, но когда он пришёл в себя, он вдруг заговорил на всех мыслимых языках – даже на тех, на которых уже говорить перестали.

Она сама ничего особенного из себя не представляла – обыкновенная ничем не примечательная личность, из-за своей болезни ей так и не удалось получить высшего образования, она могла бы оформить себе инвалидность, но предпочла устроиться на какую-то нехитрую работёнку. А вот детей иметь ей врачи строго-настрого запретили. Но существует такая страшная вещь, как инстинкт продолжения рода, который не её первую уловил в свою неумолимую ловушку, и она, когда была ещё совсем молодой, не долго думая, выскочила замуж и родила ребёнка. Впрочем, личная жизнь не заладилась, неизвестно, что тут сыграло роль, может быть, всё-таки болезнь, а может и нет – разводы случаются на каждом шагу у вполне здоровых людей.

А вот ребёнка – девочку – у неё отобрала мать, она действовала категорически, долго не размышляя, таков уж был у неё характер, решительный и властный, как у мужика, потому что на её долю выпало кормить и содержать всю семью, так уж получилось, что с мужчинами их роду не везло изначально. Век был бурный, то революции, то мировые войны, мужиков уничтожали пачками, а сколько миллионов погибло в том же Гулаге, никто не считал.

Девочка росла странным ребёнком, не похожим на других детей. Совсем в раннем детстве, можно сказать, в младенчестве, было замечено, что она смотрит на всех таким отсутствующим взглядом, обращённым внутрь себя, сосредоточенным на чём-то неведомом окружающим. Казалось, что она находится где-то не здесь, а возвращалась в этот мир только тогда, когда при ней начинали что-то читать. Бабушка была старой интеллигенткой, любила литературу, особенно русскую, часто читала вслух русских классиков – стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева… Никому и в голову не приходило, что ребёнок, которому не исполнилось и двух лет, впитывает в себя всё это, как губка, пока её не повели на ёлку на бабушкину работу, и тут она выдала такое!

Её поставили на стульчик, ожидая, что она подобно другим детям пролепечет какой-нибудь детский стишок и получит конфетку. А она начала с самого начала, со знаменитой всем известной фразы: «Мой дядя самых честных правил…» и стала бойко чесать дальше, прошло десять, пятнадцать минут, она не останавливалась, народ очнулся – никто не собирался слушать её до вечера, и пришлось стаскивать ребёночка со стульчика силой под её оглушительный рёв.

Вот такой вот смешной инцидент случился в её раннем детстве, а уж когда она научилась читать, вообще никто даже и не заметил, и она стала проводить с книгами всё своё время, почти не общаясь со сверстниками и очень редко выходила во двор поиграть с ними, только под большим нажимом бабушки, боявшейся, что она «свихнёт себе мозги». Библиотеку бабушка собрала большую, девочка её перечитала всю, а потом перешла на две библиотеки, имевшихся в городе. В этот город много лет ссылали интеллигентов из Москвы и Питера, задолго до её рождения, они привозили с собой много книг, которые потом попадали в общественное пользование.

Надо ли говорить о том, что в школе ей было нечего делать? Информация, содержавшаяся в книгах, во много раз превышала скудные знания из учебников, и не только по количеству. Но она честно провела в стенах школы все положенные десять лет, правда, на уроках она в основном опять же читала книги – полулегально, но учителя смотрели на это сквозь пальцы: ведь она никому не мешала, а училась всегда на круглые пятёрки, лучше всех.

От скуки она уже тогда начала писать. Вставала летом раньше всех и шла в уголок своего двора, засаженный акациями, там ей соорудили небольшой столик и скамеечку. Ну что такого особенного может написать маленькая девочка? Конечно, какую-нибудь ерунду. Она писала «дневник» – обо всём, что случалось в её детской жизни. А зимой она забиралась в маленькую заднюю комнатку, почти чуланчик, где складывались всякие ненужные вещи. Её никто не беспокоил – все взрослые работали, а старенькая больная прабабушка, которую она очень любила, безвылазно сидела у себя в комнате и перечитывала старые газеты… И девочка предавалась писанию с наслаждением, она уже тогда почувствовала всю сладость этого удивительного занятия – создавать на бумаге особый мир, который принадлежит только тебе…

Наверное, уже тогда ей стало понятно, что она обречена на одиночество, которое будет сопровождать её всегда, всю жизнь. Это при том, что по натуре она была общительной, коммуникабельной и поначалу очень тянулась к людям. Но каждый раз это плохо кончалось, её не только не понимали, но и старались сделать ей больно. Зачем это было нужно? Наверное, люди делали это не специально, просто так уж они были устроены. Всё, не похожее на них, не вписывающееся в рамки их скудных представлений, они старались превратить в то, что могли бы переварить своим недалёким умишком.

Ко времени её повзросления пышным цветом распустилась ложь, господствовала коммунистическая доктрина, в которой уже не осталось ничего от возвышенных идей (да были ли они вообще когда-нибудь?), а царило глухое лицемерие, всех стригли под одну гребёнку, заставляя верить в «светлое будущее». Это было совершенно несопоставимо с миром, который она создала для себя одной. Не сказать, что она не пыталась как-то вписаться в существующий социум – пыталась вовсю. Поступала в вузы, преодолевая огромный конкурс, училась какое-то время, но потом понимала, что это невозможно. Такой уж создала её природа, не наделив способностью лгать и лицемерить, подстраиваясь под всеобщий маразм.

И начались крупные неприятности. Её чуть не сломали. Но каким-то образом ей удалось избежать расправы, которую во все века чинили над теми, кто мыслил не так, «как все», и кто не хотел идти в ногу с большинством, с этим миллиардным стадом, которое гнали какие-то неведомые пастухи в направлении, нужном для их сладкой жизни за счёт других. А тут неожиданно попался крепкий орешек…

Потом это явление было описано крупными социологами, оно называлось «внутренняя эмиграция». Вот так и прошла целая жизнь – в ней, родимой. А когда она выбиралась на «свет божий», к людям – она не получала ничего, кроме боли и непонимания.

Конечно, ей, как и всем, хотелось любить и быть любимой, тем более, что, в общем, Бог её совсем даже не обидел в плане внешних данных – конечно, она не была писаной красавицей, но и к уродинам её совсем даже нельзя было причислить: стройная симпатичная молодая девушка с правильными чертами лица. Противоположный пол оказывал ей повышенные знаки внимания, а она выбрала старого маленького еврея с громадными глазами, из которых рекой лилась на мир еврейская печаль, старше её на 20 лет. В её жизни всегда в отношениях с другими происходило одно и то же: сначала ею пламенно восхищались, обещали ей златые горы, но проходило какое-то время и… в лучшем случае эти люди тихо исчезали из её жизни, но чаще всего её безжалостно предавали – те, кто громче всех клялся в любви и преданности.