Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Хорошо. Нильс, - Дитрексен позвал боцмана, и широкие плечи, увенчанные лысым черепом, покрытым невнятного цвета платком, моментально появились над фальшбортом верхней палубы, - сбрось им трап. Пойдем, штурман, посмотрим, кому там не терпится нас увидеть. – Не торопясь они спустились на палубу.

Через несколько минут лодка причалила к борту «Зайца», гребцы ухватились за концы веревочной лестницы, натянули и, сидящий на носу мужчина ловко вскарабкался наверх по узким деревянным балясинам. Еще мгновение и, перемахнув планширь, он стоял перед капитаном и штурманом. Лет сорока, роста невысокого, одет во все черное. Немецкий кафтан с серебряными пуговицами, опоясан ремнем, на голове шапка темного меха, портки из добротного сукна заправлены в ладные мягкой кожи сапоги. Чернобородый, из-под шапки вихор торчит, курносый, глаза живые, прям радостью светятся, словно давних знакомых встречает, в плечах широк, в поясе узок, во всем справен, ловок, да, как тут же выяснилось и на язык не слаб. Шапку сорвал, поклонился в пояс, разогнулся, назвался Федором Михайловым сыном Шелковниковым, купчиной отъезжим. Не дожидаясь пока ему представятся, тут же предложил говорить на любом языке, что гостям заморским знаком более всего – на русском, немецком, датском аль свейском. Видать, грамотен купчина.

- Иоганн Шварц. – Назвался фальшивым именем Дитрексен. Предпочел говорить по-немецки. Про себя пояснил. – Купец из Любека. - Положив руку на плечо штурмана, представил и его, также ложно. – Шкипер наш, Ханс Петерссон, родом с Готланда. С чем пожаловал, господин Шелковников?

- Корысть моя небольшая. – Широко и доверчиво улыбнулся купчина, чуть склонив голову набок. - Товар ваш глянуть первым, прицениться, поторговаться, а и купить.

- Что за спешка-то? – Поинтересовался Дитрексен.

- Так, кто первым встает, тому Господь подает. Кто первым глянул, да взял, того и выгода. – Развел руками в стороны Федор.

- Сам-то откуда будешь? – Капитан, теперь играющий роль любекского купца, продолжал расспрос.

- Родом с Москвы я, господин Шварц. – Охотно делился гость. – Там лавку-другую держу, в Новогороде имею, во Пскове. С ливонцами торгую, с датчанами, с ганзейскими купцами дружбу вожу.

- Не беден, знать? – Не унимался Дитрексен, что-то его настораживало в этом купчине.

- Не жалуюсь! – Чуть смущенно склонил голову, в глазах прищур лукавый мелькнул. – Господь милостив. – Шапку скинул, перекрестился, опять надел, на затылок сдвинул, чтобы чуб вихрастый освободить.

- Что ж сам идешь товар смотреть, а не приказчиков посылаешь? – Встрял штурман.

- Коль на месте оказался, что ж не глянуть? Чай лучше приказчиков товар оценю. Не так ли, господин Петерссон? – Упоминая выдуманную фамилию штурмана в голосе московита послышалась легкая насмешка, но вида он не подал.

- К чему интерес имеешь? – Спросил Ханс.

- Ко всему, любезный мой господин Шварц. Лавки-то разные у меня, на все спрос имеется. Что предложите?

С последней потопленной пинки на «Зайце» имелись ткани немецкие, да несколько бочек с вином. Но Дитрексен не торопился:

- Что-то в Нарве я вас, господин Шелковников, не встречал, хотя часто сюда захожу.

- Не судьба была, значит! – Тут же весело откликнулся Федор. – Я ж говорил, то тут, то там, одна нога здесь, другая уже на Москве, третья в Новгороде, четвертая в Ливонии.

- На четырех ногах, значит? – Усмехнулся капитан.

- Только ноги и кормят.

- Как волка? – Дитрексен пристально взглянул на купчину. А тот в ответ расплылся в улыбке:

- Из волчьего только шапка на мне. Хорош мех. В Новгороде прикупил. Хотите, вам, господин Шварц достану? На ветрах-то морских лучше шляпы. Не сдувает. – Намекнул на головной убор капитана.

- Спасибо, но меня все устраивает. – Ханс отказался. – Боцман, - Нильс Гейдриксен беззвучно вырос за спиной, - открой трюм, покажи наш товар гостю.

Московит быстро спустился вниз вслед за боцманом, осмотрелся, потрогал на ощупь ткани, пересчитал одно, другое, шевеля губами и что-то прикидывая в уме, после поднялся к ожидавшим его наверху Дитрексену и Хазе, назвал такую сумму, на которую Ханс даже не мог и в мечтах рассчитывать. Поскольку московит разговаривал громко, не таясь, слова долетали и до матросских ушей, отчего вся команда недоуменно и радостно переглядывалась, дивясь небывалой удаче.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ладонь купца уже тянулась к Дитрексену для рукопожатия, скрепляющего сделку. Мысль о неком возможном подвохе кольнула, но укол был слишком слаб, сомнения рассеялись, и капитан пожал протянутую руку, поскольку купчина тут же пояснил:

- Не удивляйтесь, хочу получать от вас еще больше товаров, нет мне нужды задерживать вас здесь. А по сему, вот и мошна с деньгами, - Федор достал из-под кафтана кошель, отдал его Хансу, - залог нашей дальнейшей дружбы и прибытков. - Слегка ошеломленный Дитрексен заглянул в кошель, там было серебро, по весу схожее с той суммой, что называл московит. – Одну просьбу имею… - Ханс насторожился – вот оно, сомнение, - вечерком встретимся в трактире, обсудим, что мне нужно будет в следующий ваш приход.

Капитан не спешил соглашаться:

- Когда товар забирать будете?

- Завтра, мой дорогой господин Шварц. Все завтра. Поспешать надобно, но без излишку. Не блох ловим. Хочу обоз собрать побольше, а пошлину великому государю заплатить поменьше. – Засмеялся купец. – Так что насчет вечера?

- Где?

- У Малых ворот. Трактир назывался раньше «Чайка», его все знали, а после смены хозяина и вывеска поменялась. Теперь это «Морской заяц». Почти, как ваша пинка! Потеха какая! – Подмигнул и снова залился смехом московит.

- Договорились. – Кивнул согласно Дитрексен.

Ханс бывал уже в этом трактире еще тогда, когда над дверями висело жестяное подобие чайки с опущенными крыльями. Все трактиры на одно лицо, и вонь везде одинаковая, подумал капитан и сморщился, распахивая входную дверь. После недель непрерывного пребывания на свежем морском воздухе контраст был весьма ощутим. Купчина с ясными глазами уже поджидал его. На столе в кружках пенилось пиво, на тарелках отсвечивали жирными боками крупно порезанные куски копченых угрей. Московит болтал без умолку. О том, о сем, о чем угодно, только не о деле. Дитрексен начал было уставать от пустопорожней болтовни собеседника, хотел даже оборвать его, но удержался. Тот неожиданно замолчал, улыбка спряталась в бороду, после чего купчина заговорщицки прошептал:

- Теперича о деле… - Сунул руку за пазуху, вытащил на свет Божий, весьма тусклый для трактира, бутылку темного стекла, также тихо промолвил, словно секретом делился. – Фряжское… - И громко расхохотался, скалясь аж до ушей. Обернувшись к прилавку, рявкнул, перекрывая шум. – Эй, хозяин, подай две чистых чаши!

Трактирщик тут же подбежал на зов и поставил перед каждым по посеребренной чаше. Получив желаемое, московит ловко свернул сургуч с горлышка бутылки, разлил вино по посудинам, поднял свою, жестом приглашая сделать тоже самое собеседника и продолжил прежним спокойным развеселым тоном:

- Выпьем и все обсудим, господин Шварц! – Одним махом осушил свою чашу. Негромко рыгнул и уставился с улыбкой на Ханса. – Любое большое дело со знатной выпивки зачинать надобно.

Капитан согласно кивнул головой и тоже одним махом осушил свою чашу. Еще вино не достигло дна желудка, еще лилось ароматной, освежающей горло струей, как глаза сами стали слипаться, а в голове зашумело. Словно издалека, в общем гуле трактира, до сознания Ханса прорывались с непонятным металлическим скрежетом отдельные слова, произносимые на русском:

- Отяжелел, бедолага. На-ка, на воздух его. Там оклемается.

Провал в памяти. Вспышка сознания. Стук копыт по булыжной мостовой. Снова провал в темноту. Чьи-то крепкие руки куда-то несут его, нет сил не то, что слово вымолвить, пальцем не пошевелить. Опять чернота и пустота провала. Чей-то голос, повелительный, незнакомый:

- Дай ему снадобье, чтоб очухался!

Почувствовав нестерпимую жажда, Дитриксен пьет ту живительную влагу, что поднесли к губам, и с каждым глотком ему становится лучше. Возвращаются силы, медленно открываются глаза. Он в большом каменном зале. В кресле. Не скован, не связан, руки свободно лежат на подлокотниках. Ханс поднял голову. Рядом с неизменной улыбкой Федор Шелковников, или как его там... на самом деле. Напротив сидит седобородый, седовласый мужчина в богатом, расшитом серебром московском кафтане. Боярин, не меньше. Смотрит с прищуром. В глазах сила, ум, власть. Голос низкий, глухой словно из подземелья доносится. Говорит медленно, внятно, по-русски: