Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Как обычно, свою роль должна была сыграть случайность, будь то искажение информации, недопонимание или погода. Черчилль в своих размышлениях о стратегии и частых заявлениях о воле случая в ходе войны был в целом согласен с Клаузевицем, считавшим, что на войне большую роль играет случай. «Война есть область риска. Ни в одной сфере человеческой деятельности не остается столько места для этого незваного гостя. Он увеличивает неопределенность каждого обстоятельства и нарушает ход событий». Клаузевиц полагал, что для успешного ведения войны необходимо найти равновесие между благоразумием и безрассудством и что для успеха требуется интуиция и планирование. Но самое главное, необходимы политические и военные лидеры, которые это понимают. Клаузевиц был не прусским роботом, а сложным человеком и глубоким философом. Лиддел Гарт, ведущий британский военный теоретик в годы между войнами, не придавал особого значения Клаузевицу. Многие британские военные, считавшие, что едва ли многому можно научиться у пруссака, обвиняли Клаузевица в кровопролитии траншейной войны 1915 года. Получается, что давно умерший Клаузевиц каким-то образом приказывал британским генералам, зачастую не отличавшимся большим умом, таким образом вести Первую мировую войну, чтобы она превратилась в кровопролитную. Британские политические лидеры традиционно мало интересовались практическими аспектами войны и обычно оставляли планирование и ведение боевых действий адмиралам и генералам. Но не Черчилль. Как опытный солдат, который обладал, позже написал Исмей, «энциклопедическими» знаниями в области военной истории, Черчилль во многом пришел к тем же выводам, что и Клаузевиц, – сбить с толку противника; добавить в военные действия творческие и уникальные элементы; контролировать события на поле боя. Исмей вспоминал, что в военном деле Черчилль «чтил традиции, но высмеивал условности»[2006].

Клаузевиц советовал составлять простые планы и применять простую тактику, поскольку они меньше подвержены путанице. Он советовал атаковать только важные объекты превосходящими силами и не ставить чрезмерно амбициозных целей. «Оверлорд» был каким угодно, то только не простым, и очень амбициозным. Что касается превосходства в силе, то об этом можно было судить только после высадки на побережье. Тем временем день битвы – 5 июня – был совсем близко[2007].

3 июня, в солнечный прохладный день, Эйзенхауэр собрал командующих и метеорологов в Саутвик-Хаус, где располагался штаб военно-морских сил. Начальник метеорологической службы, полковник авиации Джон Стэгг, который накануне сказал, что в ближайшие несколько дней будет умеренный ветер, теперь сообщил, что 4 и 5 июня ожидается штормовой ветер, сильное волнение и низкая облачность. Из Северной Атлантики движутся циклоны в сторону Англии и Франции. Союзники ежечасно отслеживали барометрические показатели вплоть до Исландии и Гренландии, и было ясно, что к 5 июня ничего хорошего ожидать не приходится. У немцев не было доступа к метеорологическим данным удаленных рубежей Северной Атлантики, и из-за недостатка информации они вскоре пропустят неожиданный удар. На совещании, которое началось в 21:30, когда небо было по-прежнему ясным, Стэгг подтвердил свой прогноз. Эйзенхауэр опросил своих командующих, и все единогласно решили, что вторжение следует начать на день раньше. Заключительное совещание назначили на 4 июня на 4:30 утра, то есть через восемь часов. Часть огромной оперативной группы вторжения была уже в море; в гаванях ждали корабли, заполненные солдатами. На совещании в 4:30 утра Эйзенхауэр спросил у Стэгга, не предвидится ли изменений прогноза. Стэгг ответил отрицательно. На вопрос, когда фронт приблизится к Ла-Маншу, он ответил, что это произойдет через четыре или пять часов. Эйзенхауэр отдал приказ отложить операцию.

К десяти утра ветер усилился и тучи затянули небо. Через час было объявлено штормовое предупреждение на Ла-Манше. Из-за шторма вторжение перенесли на 5 июня. Осталось 6, возможно, 7 июня, но только если погода прояснится. К тому моменту солдаты будут находиться на борту транспортов почти четверо суток. Перенос операции на более поздние сроки разрушит всю логистическую структуру, не говоря уже о боевом духе солдат и лидеров в Лондоне, Вашингтоне и, особенно, в Москве. Сталин может решить, что на самом деле союзники не собирались открывать второй фронт. Двух-трехнедельная задержка позволит Роммелю еще лучше укрепить позиции. Откладывая высадку, союзники ничего не выигрывали, но многое могли потерять. Для обсуждения положения Эйзенхауэр назначил еще одно совещание в тот день, на 21:30[2008].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В это время Черчилль находился в вагоне личного поезда, стоявшего на запасных путях в Портсмуте. Брук, как всегда пессимистично настроенный, написал в дневнике: «Уинстон… бродит по Портсмуту и всем надоедает». Премьер-министр назвал поезд своим «головным штабом». Иден нашел название абсурдным, учитывая, что в поезде было очень тесно, там был всего один телефон и одна ванная комната: «Господин Черчилль, похоже, всегда в ванной, а генерал Исмей всегда на телефоне»[2009].

Премьер-министр сел в поезд 2 июня с намерением подняться на борт британского крейсера в Портсмуте, чтобы наблюдать за высадкой солдат в Нормандии из переднего ряда. Он попросил генерала Рамсея сделать все необходимые приготовления, но не поставил в известность Брука, прекрасно зная, что тот будет категорически против подобной авантюры. Несколькими днями ранее Эйзенхауэр, узнав о затее Черчилля, потребовал, чтобы премьер-министр от нее отказался. Но Черчилль стоял на своем, ссылаясь на то, что является министром обороны и имеет полное право отправляться куда пожелает, если этого требуют его должностные обязанности. Эйзенхауэр считал, что присутствие Черчилля на корабле не только опасно, но и станет отвлекающим фактором, и обратился за поддержкой к королю Георгу. Король за три дня отправил Черчиллю три письма, умоляя передумать. Но Черчилль уступил, только когда король намекнул, что тоже присоединится к сражению, – в конце концов, он раньше служил на флоте и был ветераном Ютландского сражения. В своих мемуарах Черчилль подчеркнул, что уступил из уважения к своему королю, а не к Эйзенхауэру.

После того как все успокоилось и Черчилль остался в поезде, ожидая развития событий, на него обрушилась новая буря: Шарль де Голль. Военный кабинет настоял на том, чтобы француза уведомили хотя бы о дате начала вторжения; поступить иначе означало нанести оскорбление Франции. 3 июня Черчилль отправил свой York в Алжир за генералом, несколькими его адъютантами и Даффом Купером. После ночного перелета они приземлились в аэропорту Нортхолта на рассвете 4 июня, когда ухудшилась погода на Ла-Манше[2010].

В Портсмуте Черчилль, Эрнест Бевин, Ян Смэтс и Исмей ожидали де Голля в железнодорожном тупике. Вскоре он появился, шагая по рельсам в сопровождении Даффа Купера, Энтони Идена и Пьера Вьено, посла де Голля при британском правительстве. Черчилль, предчувствуя, что встреча войдет в историю, вышел вперед, распахнув объятия, а де Голль, в кепи и униформе цвета хаки, неподвижно стоял, наблюдая за ним. Что касается жеста Черчилля, то Иден позже написал: «К сожалению, де Голль не отозвался на душевный порыв». Эта сцена выглядела так, словно приземистый человек пытался обнять телефонный столб. Присутствие Смэтса явно было некстати; в радиообращении он объявил, что Франция никогда не сможет восстановить прежнее влияние в Европе, а такого оскорбления французы простить не могли (несмотря на то что Смэтс предсказал, что Британская империя закончит войну на последнем издыхании). Переговоры в железнодорожном вагоне начались неплохо. Черчилль обрисовал детали военной операции, а де Голль, который в первую очередь был военным, внимательно слушал, задавал вопросы и, похоже, был доволен. Затем Черчилль перешел к вопросу гражданской власти во Франции и сказал, что де Голлю необходимо получить разрешение Рузвельта на ведение гражданских дел. Де Голль резко оборвал Черчилля. «Почему вы считаете, – прорычал он, – что я должен представлять на рассмотрение Рузвельту свою кандидатуру на должность в правительстве Франции?» Французское правительство существует, и это неоспоримый факт, заявил де Голль, и он его возглавляет, и дело с концом. Черчилль ответил в том же духе: «Я хочу, чтобы вы знали, генерал, что каждый раз, когда приходится выбирать между Европой и открытым морем, мы выбираем море… Между вами и Рузвельтом я всегда выберу Рузвельта». Бевин возразил, сказав де Голлю, что так думают не все в британском правительстве. Иден тоже попытался сгладить острые углы, но безуспешно. «Встреча провалилась», – написал он[2011].